Ознакомительная версия.
– Че, хата хоть крутая, скажи, Старая, – снова заговорила Яга уже другим голосом.
– Круче, чем у Анькиных родителей, – ответила та, и лицо ее дернулось.
– А че там? Такая же широкая плазма?
– Шире, – Старая шмыгнула носом.
– А кухня какая?
– С вытяжками всякими.
– Еще че там?
– Круто там.
– Была бы у меня такая хата, я б никогда не кололась, – сказала Яга. – И ребенка, может быть, родила б.
– Как можно колоться, когда у тебя своя хата есть, – вяло сказала Светка. – Хоть какая, все равно своя. Я б ремонт делать начала.
Анюта промолчала.
– Че, блядь, все такие умные! – вдруг закричала Яга. – Бляди! Я одна по точкам хожу, одна закуп делаю! Надоело всех тащить! Сами никто не встанут! Жоп не оторвут! А как сваришься, все первые лезут!
Ее злые голубые глаза остро вспарывали не только пространство вокруг, но и само ее одутловатое лицо.
– Опять ты на психах, – проворчала Старая и ушла в комнату.
За ней потянулась Светка.
– Че, блядь, все такие ранимые? – забубнила Яга. – Я тут королева, блядь. Моя кухня, блядь. Закуп – мой. Блядь. Сдохли б тут без меня… Опять, блядь, кровь не течет. Стоит, блядь, стоймя. Как хуйня пластиковая. Как болит, блядь… Миша, давай быстрей. Скоро мама придет. Говорю, мама придет. Миша, быстрей. Кому говорю – Миш-ша… Ижди-венцы, блядь.
Миша не обернулся и ничего не ответил, но начал быстрее крутить кастрюльную крышку.
– Че ты, Миша, а? – с угрозой спросила Яга. – Че ты такой Миша, а?
– Да, такой Миша, – ответил он, не оборачиваясь.
– Че ты, Миша? – заулыбалась Яга. – К Вадику ходишь. А мы тут тебя ждем.
– Нич-че, – бросил Миша.
– Анюта! – требовательно позвала Яга. – А-ню-та!
Аня показалась из комнаты. Ее лицо покрывал толстый слой тонального крема.
– Тоналку мою схватила, – сощурилась Яга, улыбаясь.
Под тональным кремом лицо Анюты казалось старше, словно она выдавила на него из чужого тюбика и чужую старость.
– Ты когда завтра у меня будешь, я тебе голову знаешь чем дам помыть? – затараторила она. – Материным кондиционером. От него волосы такие – живые.
– Мне краску для волос купить не на что, – сказала Яга. – Хожу, как пугало позорное.
Аня села на табурет. Распустила волосы – темные и густые.
– Ты этим кондиционером волосы моешь? – спросила Светка, заходя в кухню. – Они у тебя так блестят.
– Так я ж с Лешкой маленько уже не живу, – ответила Аня, проводя рукой по волосам. – Мы ж маленько поругались, я ж у родителей теперь.
– А че так? – спросила Светка.
– А у меня же это, бунт в душе. Против матери его. Она же как приехала, сразу Лешка переменился.
– В этой церкви была, протестантской, куда хотела пойти? – спросила Светка.
– В четверг была, – скромно ответила Анюта.
– И че там? – спросила Яга.
– Ничего так, – ответила Анюта. – Лекцию писали. Пастор всякое рассказывал.
– Лек-ци-ю? – растянула Яга. – Ни хуя себе, все какие вокруг умные. Че, Анюта, нам тоже расскажи, про что лекция была.
– Я так не помню, только своими словами могу.
– Давай своими, нам чужими не надо, – сказала Яга, стрельнув глазами в спину Миши.
Анюта потянулась к сумке, достала из нее тонкую тетрадь и пролистала исписанные листы.
– Там пастор как бы сказал, что слова, которые говорит Иисус, – они есть как бы жизнь для каждого из нас, – быстро заговорила она, глядя в написанные ручкой буквы.
– Че? – спросил Яга. – Какая еще жизнь?
– Это метафора, – не оборачиваясь, проговорил Миша.
– Ну давай, че там дальше, – сказала Яга.
– Он еще сказал, что Иисус знает сердце каждого из нас. Ну, типа, что мы говорим, как мы говорим. Короче, слово имеет силу, когда мы его произносим.
– Че ты толстую тетрадь не купишь? – спросила Яга. – Эта у тебя скоро закончится.
– Потому что, как бы это, толстая тетрадь пятьдесят рублей стоит. А я вчера попросила у бабушки сорок рублей, а она такая сразу отчиму позвонила – Анюта опять денег на наркотики просит. Он мне вчера скандал устроил… Вот и получается… – она запнулась, – опять двадцать пять.
– Еще че этот пастор говорил? – требовательно спросила Яга.
– Он еще, короче, вопрос поставил, на который мы… типа каждый из нас должен для себя ответить.
– Че за вопрос?
– Сейчас… – Анюта полистала тетрадь. – Короче, почему змей подошел к Еве?
– Че? Какой еще змей?
– Искуситель, – снова повернулся Миша.
– С яблоком! – подала из комнаты скрипучий голос Старая.
– Ага, – подтвердила Анюта.
– И че он к ней подошел с этим блядским яблоком?
– Я еще не нашла ответа на этот вопрос, – сказала Анюта и почесала голову. Из головы выпал волос.
– Может, влюбился? – спросила Светка.
– Она хоть красивая – Ева, что ль? – спросила Яга.
– Змей – это метафора, – произнес Миша.
– Че, блядь, заладил – метафора! – заорала Яга. – Че мне, блядь, мозги пудрите. Какие-то змеи, блядь. Яблоки какие-то. Вообще… Сейчас мама, говорю, придет!
Светка ушла в комнату, а Анюта осталась и сидела смотрела на черный волос, который, не долетев до пола, опустился на ногу и увяз в гное.
Больше ничего не было. Ягу смыло водой – теплой, прохладной и пенной. Вода была повсюду, и Яга была в ней одна. А больше ничего. Яга поняла, что когда повсюду что-то одно и его много, многажды множе тебя самой, но ты с ним – один на один, значит, то, что повсюду, – это ничто. Поняв это, Яга распустилась в ничем, как будто в ней открылись разные створки. Как будто у ней по всему телу были такие узенькие полосочки – жабры. Она ими в воде дышала, а когда надышалась, они ожили окончательно и начали раскрываться, как лепестки цветка. Наверное, большой розы. Роза была тяжелее, чем ничто, но именно потому, что она дышала ничем, она как бы тоже обезвесилась, сохранив при этом вес. И этот вес потянул розу вниз, на дно ничто. Внизу, как ни странно, Яга почувствовала себя еще невесомее. Раскрылась всеми жабрами ему навстречу, хоть оно и было повсюду, и куда ни поплыви – везде оно. Даже если просто будешь колыхаться на месте, оно тоже – везде. Дна не было, потому что у ничто дна быть не может. Яга об этом не догадывалась, но роза с самого начала знала об отсутствии дна. Телом Яга чувствовала, куда она движется – вверх или вниз. Яга двигалась вниз – к самому сердцу.
Она еще не дошла до низа, потому что низа не было и дойти до него было невозможно, но ничто ее уже обняло и пенно убаюкало. У Яги между ног потекла нега, и она поняла, чем мужчина отличается от женщины. Чем Ева принципиально отличается от Адама. Яга погружалась в негу, погружалась, жабры дышали сами по себе, а нос тонул. Нос задыхался. Носу нужен был кислород. Нос потянул наверх, Яга разозлилась и вынырнула.
– Нахуй, блядь? – хрипло спросила она, имея в виду нос, который был, и она не могла этого изменить.
Яга встала с кровати и пошла к зеркалу, висящему на стене. Так они и стояли друг против друга – Яга и Яга. На выпуклом лице другой Яги, которая появилась, оспорив право этой Яги на единоличное присутствие в разлитом повсюду ничто, опухшие веки прорисовывались скобками. Из них выглядывали зрачки – голубые, как вода и ничто. Яга подняла руку и, кажется, хотела потрогать макушку, но бросила руку вниз на полпути, потрогала между ног под джинсами.
– Конец, нахуй… – прохрипела она. – Конец – всему пиздец…
Яга повернулась к окну. Посмотрела на занавеску. Ее ноги подогнулись, она упала, растопырила ноги. Хотела расстегнуть джинсы. Поковырялась в пупке. Бессильно вывернула запястья.
Мать откинула голову, будто с порога ей нанесли прямой удар в лицо. На секунду прикрыла глаза. По лицу как будто прошла судорога, поделив его на две половины.
Замерев, Яга смотрела на мать с пола так, словно та не рожала ее. Словно сама Яга никогда не была младенцем. Словно никогда между ними ничего не было и эта посторонняя женщина случайно вошла в эту кухню.
Лицо Яги стало злым. Мать посмотрела дочери в глаза, быстренько отвела взгляд, медленно повернулась к мойке, в которой стояла миска с бордовой фосфорной водой. Прижала руку груди, будто там сильно жгло, отвернулась совсем и вышла в распахнутую дверь.
Яга посмотрела в окно. Мать шла мимо покосившейся теплицы, мимо первых перьев лука. Яга перевела взгляд на свою руку. Рука опухла от фосфора.
Стеклянная дверь «Гринвича» шумно распахивалась, пропуская покупателей. Яга стояла сбоку, засунув руки в карманы.
Ветер подул снизу.
– Че, уже весна, – пробубнила Яга.
Через дорогу виднелся другой магазин – маленький, но тоже продуктовый.
Из супермаркета выезжали тележки, нагруженные продуктами. Яга постояла еще немного и, вихляя бедрами, пошла к двери.
– Столько, блядь, всего надо сделать, – пробубнила она, входя в разъехавшуюся дверь.
В овощном отделе пахло пластиком. Фрукты и овощи, лежавшие на прилавке, отливали глянцем. Яга шла по проходу между лотками, а увидев женщину с тележкой, выскочила впереди нее.
Тележка завернула в молочный отдел. Из-за стеллажа с кефиром показался мужчина в синем пальто и розовом галстуке. Яга, глядя в сторону от него, поправила волосы и укусила губу.
Ознакомительная версия.
