– Го-о-о-споди, – попыталась сохранить бодрость духа Лика. – А ты-то что воешь?
– Не знаю, – всхлипнула младшая сестра и, как в детстве, уткнулась в Дусины коленки.
– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – решительно потребовала Анжела и вместо матери развернулась лицом к Евдокии.
– Олег Иванович… – только и смогла вымолвить Ваховская, и голос ее задрожал.
– П-а-а-почка! – с новой силой завыла Лёка, не зная причины, из-за которой так убивалась мать.
– Да хватит причитать! – разозлилась Анжелика и прикрикнула на Дусю: – Ты объяснишь или нет?!
– Объясню, – собралась Дуся и, как могла, в подробностях пересказала произошедшее, естественно опустив описание кухонного инцидента.
– И все? – изумилась Лика. – Просто с сердцем плохо?
– Ничего себе с сердцем плохо, – обиделась Римма. – У него вообще-то инфаркт.
– Ну-у-у… от инфаркта еще никто не умирал, – наивно заявила глупая Лёка и торжествующе посмотрела на сестру. – Устроили здесь показательные выступления.
– Дура ты, – покрутила пальцем у виска Анжелика. – От него только и умирают. Причем достаточно молодые мужчины папиного возраста.
– Но не папа, – не поверила Элона.
– Что ты! Господь с тобой! Конечно, не папа! – привычно зашелестела Ваховская, попеременно заглядывая в лицо то Элоны, то Римки.
На Анжелику она даже как-то и побаивалась смотреть, чувствуя между своей «глупостью» и ее «недетским здравомыслием» такую пропасть, что становилось не по себе.
– Это я виновата, – неожиданно призналась Римка и по-собачьи заглянула Дусе в глаза. – Это я… – собралась продолжить она, но Ваховская не позволила ей сделать эту глупость и тут же вмешалась:
– Не слушайте вы ее. Никто здесь не виноват.
– Не-е-ет, – упрямо замотала головой Селеверова. – Ты им расскажи… Ты им расскажи, как дело было. Как…
– А чо случилось-то? – поинтересовались девочки.
– А ничо, – легко ушла от ответа Дуся и скорчила Римке свирепую рожу. – Ничо… Ничо не случилось… Надорвался на работе – сердце не выдержало.
– Ты так говоришь, – расстроилась Элона. – Как будто папа умер: «сердце не выдержало».
– Ну что ты несешь? – вышла из берегов обычно спокойная Евдокия. – Ну что? Говорю же: ничего не случилось. Заболел человек. Потому что много работает. Без отпуска. Время сейчас такое…
– А чего мама так говорит? – лезла на баррикаду Лёка.
– А чего она говорит-то? Ничего особенного. Так расстроилась, что и говорит непонятно что. Я ж дома была, все видела.
Селеверова во все глаза смотрела на Дусю, не зная, как реагировать. Надо было что-то сделать, чтобы по-другому задышалось. То ли попытаться вновь обратить внимание дочерей на истинные причины произошедшего, то ли поддержать вранье.
Пока Римка пыталась сориентироваться на местности, всполошилась Евдокия:
– Батюшки! Сидим. Дурынды. Дети с экзамена пришли, а мы спросить не догадываемся… Ну что? – с искренним интересом посмотрела она на Анжелику.
– Да ничего, – пожала та плечами. – Как обычно.
– Пять? – растрогалась Ваховская.
– У меня – пять. У Лёки… как обычно.
– И что? – грозно спросила Элона у сестры.
– Да ничего. Тебе вроде и не надо.
– Физика мне во ВГИКе не нужна.
– Где-е-е? – встрепенулась Дуся, в первый раз услышав непонятную абракадабру.
– Во ВГИКе, – надменно повторила младшая Селеверова и с превосходством посмотрела поверх Анжелкиной головы.
– Первый раз слышу, – поджала губы Лика, пытаясь справиться с нахлынувшими на нее чувствами зависти и недоумения.
– В ка-а-ааакой ВГИК? – простонала Римка. – У отца инфа-а-аркт…
– Па-а-па… – зарыдала Лёка и переместилась от Дуси к Анжеликиным ногам, после чего неприступная даже в горе Лика дрогнула и обняла сестру.
– Не пла-а-чь, – проскулила мужественная Анжела и наконец-то дала волю чувствам.
Обедали молча, избегая смотреть друг на друга. Римка к еде даже не притронулась, невзирая на Дусины уговоры про то, что «нужны силы», что «бог даст, минует», что «главное – уход и вера», «вера и уход»… Завершив трапезу, решили ехать. Все вместе.
Селеверова ошалело металась по квартире, собирая вещи для мужа, периодически теряя то ложку, то чашку, то тапочки…
– Куда я ложку дела? – пугалась Римка и возобновляла поиски, не видя, что та лежит у нее под носом.
Так продолжалось довольно долго, пока Ваховская не взяла дело в свои руки. Не имея практического опыта ухода за больными, Дуся интуитивно укладывала в сумку предметы первой необходимости, отсекая все лишнее.
– Никаких газет, – отказала она Анжелике, обеспокоенной досугом отца.
– Ну книжку тогда, – убеждала Лика.
– И книжку не надо, – сопротивлялась Евдокия. – Какая еще книжка… Покой ему нужен. Сон нужен.
Разумеется, компанию из четырех человек к Олегу Ивановичу, которого в силу занимаемой им должности поместили в отдельную палату, не пустили.
– Вы ему кто? – строго допытывалась медсестра у двухметровой Дуси. – Ма-а-ать?
– Нет, – честно отвечала та и выставляла вперед сумку с хозяйскими вещами.
– Не положено. Только близкие родственники.
– Вот они, – показывала Евдокия на Селеверовых.
– Кто-то один, – выдвигала условие медсестра. – На минутку…
Кем-то одним, допущенным в святилище спецбольницы – палату интенсивной терапии, оказалась Римка, вдруг заробевшая перед необходимостью войти к мужу.
– Идите-идите, – подтолкнула ее Дуся и встала около двери, как часовой на посту.
– Теща, что ли? – поинтересовалась медсестра и тут же осеклась, припомнив инструктаж, проводимый местным начмедом в целях создания «особых условий для особой публики».
– Нет, соседка, – с готовностью опровергла Ваховская столь лестное предположение, после чего строгая медсестра сдвинула брови, поправила шапочку и показала на дверь:
– Соседям не положено. Только близкие родственники. Покиньте, будьте любезны, отделение.
Дуся спорить не стала и вышла за дверь. Следом за ней вышли заплаканные девочки со скорбными лицами. Стояли недолго – Римка появилась буквально через десять минут.
– Ну что? – бросились они к ней.
– Живой…
– Понятно, что живой, – осекла мать Анжелика. – Что-нибудь сказал?
– Сказал, – подтвердила Селеверова.
– Что-о-о-о? – хором взревели сестры.
– Сказа-а-ал… – Римка скривилась, – сказал: «Все будет хорошо, Муся».
– И все? – остались недовольны девочки.
– И все.
– Про меня не спросил? – капризно поинтересовалась Элона.
– А как же? – съязвила Анжелика. – В первую очередь…
– Как он чувствует-то себя? – осмелилась вмешаться Дуся. – Легче?
– Не зна-а-аю, – растерялась Селеверова.
– Что ж ты не спросила-то? – расстроилась Евдокия и пояснила: – Может, надо ему что. Попить там… Или в туалет…
– Да? – изумилась Римка, прежде озабоченная только своими недугами.
– А как же? – уперлась Дуся. – Сердце, оно такое. Беречь его надо.
– Так, может, останусь? – неуверенно задала вопрос Селеверова.
– Так конечно, – поддержала ее Евдокия. – Мало ли что… Чужие все-таки… Глаз да глаз нужен…
– Я тоже могу остаться, – предложила матери Элона и с превосходством посмотрела на сестру.
– И я могу… – не хотела отставать Анжелика.
– Кто это вас здесь оставит? – полюбопытствовала Ваховская, уверенная, что это право должно принадлежать жене.
– Останусь тогда… – уныло сообщила Римка и совсем уж не к месту добавила: – Как же вы там без меня?
– Как обычно, – не удержалась от того, чтобы не съязвить, Лика и дернула сестру за рукав. – Поехали уже…
– Я с мамой останусь, – уперлась Элона и отказалась наотрез ехать домой.
– Завтра придешь, – обнадежила ее Дуся и подтолкнула к выходу.
– Позвони нам, – попросила Лика. – Как вы тут? Если что, приедем.
– Никаких «если что», – рассердилась Евдокия и непривычно для себя скомандовала: – Готовиться надо. Еще три экзамена осталось. Приедет она… Нет уж! Хочешь помочь – занимайся своим делом. Какая из тебя помощница? Заболел человек – выздоровеет… Поехали мы, Римма. Девочкам отдыхать надо.
Селеверова послушно кивнула головой и поправила сползающую с плеч белую накидку.
– Если что, – прошептала Дуся, – звоните. Я приеду.
– Не надо, – чуть слышно ответила Римка и скрылась за дверью отделения.
Рядом с мужем она провела всю первую неделю, пока тот не попросил ее уехать домой, потому что «лучше» и «скоро сам встану», и «вообще – хватит, насиделась. Пора и честь знать». Измученная ночными бдениями Селеверова сопротивляться не стала, чувствуя, что силы подходят к концу и еще немного – и ей самой сиделка понадобится. Перед отъездом домой Римка наконец-то решилась и, склонившись над Селеверовым, прошептала ему в самое ухо:
– Олежа… ты прости меня… за то…
– За что? – изумился Олег Иванович.
