– Не иронизируйте так уж, Рис! Вы оттуда сюда и приплыли, из Таунуса.
Урбино усмехнулся, припомнив Таунус: шоп, паб, полиция и почта в единственном доме. Плюс причал.
– Рис… это так написала про меня баронесса?
– А что, это не вы?
– Нет, я это я. Только Рис – это мой псевдоним, а я Урбино.
– Интересно… – Лицо хозяйки стало таинственно-романтичным. – Тогда и вы зовите меня Лили.
– А собаку?
– Собаку… не надо сбивать ее с толку. Так и зовите – Марлен.
Внизу опять загрохотало и зарычало. Даже будто лязг цепи.
– Остров – не остров. Что, и сестра не сестра? Прямо медведь какой-то.
– Вы почти угадали! – от души рассмеялась Лили. – У нее сейчас как раз весеннее обострение. Но вы не бойтесь, она не опасна. Через неделю станет тихоней, на все лето. Да она уже утихает… все время проводит за своим радиопередатчиком.
– Она что у вас, еще и радиолюбительница?
– В чем ей не откажешь, это в разнообразии увлечений. Это же она связывала меня с баронессой по поводу вашего прибытия.
– Значит, радио… И что, никого здесь у вас никогда не бывает?
– Бывает. Только долго не выдерживают. Скучно им здесь.
– А мне уже кажется, что я никуда отсюда не уеду…
– Был один такой. Только это совсем плохо кончилось.
– Что случилось?
– Марлен в него влюбилась.
– Что тут страшного? Съела она его, что ли?
– Вот именно.
– А кости?
– Отдала собаке.
– Зверь!!
– Это вы о Марлен?
– Да нет, собака у вас внушительная… Как ее зовут?
– Марлен и зовут.
– Одним именем?? Как же они понимают, кто кто?
– Собака понимает не слова, а интонации. Назови ее «собака», «сучка», «Марлен» – ей все едино, всегда отличит себя от человека.
– Странно, однако… И она не обижается?
– Что я человечьим именем ее зову?
– Да нет же! Что вы сестру – собачьим?
– А что ей обижаться, собака она и есть.
– ???
– Редкая сука!
– Она же ваша сестра!
– Ну и что? Рис… то есть Урбино, у вас есть брат?
– Есть, – и секунды не подумав, зачем-то соврал Урбино.
– Ну, и как вы с ним?
– Как Рис с Урбино, – рассмеялся он.
– То есть?
– Он утонул.
– Как?!
– Да так.
Господи! зачем он все это плел? Ему было весело.
– Sorry. Моя сестра не утонула.
– За что вы ее так?..
– Не утонула, но утопила.
– Кого??
– Ну это так, образно. Хотя шрам у него остался. Да вы видели этого человека!
– Неужто Хаппенен? – Урбино вспомнил его шрам. Другого варианта не было.
Лили с озабоченным видом вертела в руках чашку.
– Хотите, погадаю?
– На кофейной гуще?
– И не надо иронизировать. Прошлое хорошо получается…
– Ну давайте. Хочу!
– …Я вижу далекую страну… Видите, воздух дрожит от зноя?.. Животное, вроде как двугорбое… Вы никогда не были в Аравии? Вы не знаете арабский? Я тоже не очень. Но именно там я научилась гадать на чашках. У этих, как их? олигофренов… олигархов… нет-нет, конечно, не дармоедов, не мародеров… не драмоделов… такие совсем бедные, почти первобытные… но очень милые люди… и не у дромадеров – это как раз их верблюды… и не друиды точно, там вообще нет деревьев, там Сахара… Как же их? Дредноуты? Вы говорите, это военный корабль? Нет, нет и нет! Оно мне еще недавно в кроссворде попалось… Ну же! Вот забывательное слово! Я неправильно сказала? Забывчивое?
– Вы замечательно сказали! Лучше не скажешь. Это уже поэзия.
Он знал это слово. На букву «Т». Но что-то (или кто-то?) помешало ему произнести его вслух. Он уже бывал в Сахаре. Действительно, очень милые люди… Дика, по доброте, хотела что-то у них купить, так они ее всем табором отговаривали: не берите, не берите! вот это, смотрите, куда красивее и дешевле! – подсовывая вообще уже черт-те что. Урбино прогнал воспоминание, и, что удивительно, слово это начисто стерлось и из его памяти, как только он решил не называть его Лили. «Трилобиты?» – нет, это окаменелости такие древние… Слово! – только что было и нет. Такого с ним еще не бывало, чтобы слово так испарилось. Как капля воды в Сахаре.
– Значит, вы не считаете меня такой уж дурой? Просто я не очень образованна, давно ни с кем не болтала… вы уж простите, если что не так скажу…
– Что вы, что вы! Вы так замечательно чувствуете слово!
– Приятно слышать от поэта. Впрочем, это к Марлен… Она тоже стишки пописывает… Вот взгляните.
– И Ангел поскользнулся на крыле… – бормотал Урбино. – Послушайте, это же совсем неплохо!
– Что эта дьяволица может понимать в ангелах?
– Ветка качается в центре покоя… Если б я знала, что это такое![33] А это вообще замечательно!
– Обязательно передам ей ваше благосклонное мнение. – Лили поджала губы.
– У меня тоже что-то подобное было, – увлеченно продолжал Урбино. – Не помню… Что-то про то, как в безветренную погоду засыпают деревья на закате. Они всеми веточками пошевелятся, прежде чем замереть. Это их собственные, не вынужденные внешними воздействиями движения! Особенно меня потрясли подсолнуховые поля…
– Это как у Ван Гога, что ли?
– У него подсолнухи, а то поля до горизонта… Я даже сделал одно открытие, только никто из биологов мне не поверил. На солнечном склоне… Впрочем, не буду.
– Что так?
– В стихах это у меня лучше получилось.
– Прочтите.
– Боюсь, собьюсь. Порядочный поэт помнит свои стихи наизусть. Если не помнишь, значит, не получилось. Боюсь перед вами опозориться…
– Вы так думаете или вы так считаете… – Порозовев, она потупилась в его чашку. – Я вижу здесь очень красивую молодую женщину… она отвернулась от вас, смотрит в сторону… но как странно она отвернулась! Она в таком длинном восточном платье, вроде сари. Она индуска? Кстати, верблюд в чашке имеет очень точное толкование.
– Как же он туда поместился? Про верблюда не надо. Давайте про индуску. – Урбино уже начинал верить гаданию.
– Вы так сильно ее любили?
– Не успел.
– Но ей сейчас хорошо. Видите, она как бы на облаке? Как на съемочной площадке. Вот рядом, высокий, надежный такой… режиссер или муж? Рядом их детки, как ангелята… Она вся в драгоценностях. Где она сейчас?
– Она меня предала.
– Вас?? Как она могла!
– Утонула вместе с братом.
– Sorry. Она что, была актриса?
– Нет, но была очень похожа.
– Ах, sorry, sorry!
– No problem.
Hoy проблем… Урбино никак не предполагал за собой такого легкомыслия!
Приехав с сердцем, переполненным скорбью, избрав себе для непотревоженности ее, насколько мог себе вообразить, необитаемый остров, так стремительно все забыть, так страстно и сладостно погрузиться в забытье и соблазн!
Во-первых, Лили так изумительно чувствовала стихи (что было проверено на его собственных). Во-вторых, она замечательно гадала на кофейной гуще, и ему сразу захотелось писать стихи по сюжетам, так непроизвольно и прихотливо рождавшимся при истолковании кофейной графики. В-третьих…
– Давайте с вами сыграем вот в какую игру! – вдохновлялся Урбино. – Вы мне гадаете вечером на чашке, а наутро я вам приношу стихи на очередной кофейный сюжет! Ничего не надо сочинять – сама жизнь мне подарила сейчас следующую книгу. Пусть она так и называется – «Стихи из кофейной чашки»! Сначала ваш текст… с картинкой… Только как ее срисовать? вы умеете? а фотоаппарат у вас есть? – Глаза Урбино горели.
– И рисовать не умею, и фотоаппарата нет… – Лили задумалась. – Марлен когда-то увлекалась.
…Во-первых, во-вторых… в-третьих – Лили была красива.
Пепельная длинноволосая блондинка, немного за тридцать, с карими глазами и не тронутым ничем, кроме естественного загара, лицом, она походила на чуть повядшую чайную розу, но написать такое в стихах Урбино никак не мог себе позволить, ни по вкусу, ни по смыслу. А мадригал уже начинал созревать…
– А на чайных чашках гадать нельзя? – только и мог спросить он.
– Наверно, можно, только я не умею, – пожала она загорелым плечиком.
– А я могу, – заявил Урбино.
Естественно, перешли на чай.
Урбино крутил в руках ее опустевшую чашку, что-то приборматывая. Потом покраснел и отбарабанил:
Хоть я не так же понимаю,
Как вы, в кофейных письменах,
Но и по вашей чашке чая
(Хотя отныне я монах)
Я слишком явно замечаю,
Что, как бы сильно ни зачах,
Однако в вас души не чаю.
С улыбкой сердца говорю:
Стишки, хотите, подарю?
– Что ж, очень мило, – кивнула Лили, слегка порозовев, чем еще больше напомнила розу чайную. – Ладно, чашки в сторону… Уже солнце садится, а я вам еще не показала вашу каюту.
Они сошли с борта своего сухопутного судна, и солнце тут же спряталось за дюну.
– А я вашего моря еще толком не видел… – сказал Урбино.
– Тогда давайте поторопимся, пока еще солнце не село!
Они сошли с борта «Верблюда», и солнце тут же спряталось за дюну.
Лили стряхнула сандалии на песок, как на пол, и стала карабкаться на дюну. Урбино следовал за ней.
