– Давно не ездил верхом… Небольшая разминка пойдет мне на пользу.
– А я подумал, что человеку, голова которого оценена в двадцать талантов, нужно быть более осмотрительным…
– Не в первый раз рискую…
– Тебя не остановит даже то, что до Палики не менее шестидесяти миль?
– Что такое для всадника на добром коне какие-то шестьдесят миль!.. Сделаем так. Наймем лошадей, оставив залог, равный их стоимости, и до заката солнца будем на месте. Пойми, юноша, мне необходимо там побывать! По возвращении на Крит я должен рассказать конвенту о том, что видел и слышал сам, а не с чужих слов…
* * *
До города паликенов во второй половине следующего дня добралось не менее трехсот рабов. Окрестные жители принимали их за бедных паломников, пришедших поклониться божественным братьям-близнецам у посвященных им серных источников. Прошел слух, будто это рабы, получившие свободу согласно постановлению римского сената, а братья Палики считались покровителями рабов и вольноотпущенников. Так что поначалу их появление ни у кого не вызвало никаких подозрений.
Согласно преданию братья-близнецы Палики были сыновьями Зевса и речной нимфы Талеи. Совершив в Сицилии немало славных подвигов, они после своей смерти были обожествлены, став богами всех серных источников Сицилии. Их считали добрыми богами преисподней, приписывая им способность лечить болезни и оберегать людей от опасностей во время их путешествий. Центром поклонения им стал город Палика, названный так в честь божественных братьев-близнецов, олицетворением которых были два больших серных источника, окруженных каштановой рощей. В глубине этой рощи сооружен был посвященный им алтарь.
Местные жители с незапамятных времен называли себя паликенами, считая, что ведут свой род от братьев Паликов. Город их, как говорили, существовал еще до появления в Сицилии первых греческих колонистов. Святилище Паликов служило оракулом, и, кроме того, в нем давали священные и нерушимые клятвы.
Полемон Периэгет, живший примерно за сто лет до описываемых событий, писал: «Палики, которые так называются у местных жителей, считаются здесь богами-автохтонами. Это два одинаковых, как близнецы, источника. Необходимо, чтобы те, кто к ним подступает, были очищены от всякой нечистоты, полового общения и даже от какой бы то ни было пищи. От них поднимается тяжелый запах, причиняющий головную боль тем, кто стоит рядом. Вода в них мутная и по своему цвету больше всего похожа на белую слизь. Она вытекает с пузырями и клокочет, так как там находятся родники с бурлящей внутри водой. Говорят, что глубина у них бездонная, ибо упавшие туда коровы, повозка, запряженная парой мулов, и другие попадавшие туда животные исчезали без следа. Есть у сицилийцев величайшая клятва, которая дается лишь тогда, когда приступающие к ней подвергнутся очищению. Жрецы, принимающие клятву, имея при себе табличку, объявляют клянущимся, в каких словах следует принести клятву. Дающий клятву, потрясая масличной ветвью, с венком на голове и не подпоясанный, а в одном только хитоне, приблизившись к самому источнику, по подсказке произносит клятву. Тот, кто будет хранить ее нерушимо, уйдет домой невредимым, а клятвопреступник перед богами тут же умирает. Ввиду того, что такое случается, каждый обещает жрецам, что оставит вместо себя поручителя, которому, если произойдет что-либо непредвиденное, придется совершить очищение священного участка».
К концу дня в священную рощу божественных близнецов пришло еще около ста пятидесяти человек. Их привел с собой сириец Дамаскид.
Примерно в это же время на дороге, соединявшей город Палики с Леонтинами, показались два всадника, скакавшие во весь опор. Это были Требаций и Мемнон.
В полустадии от въездных городских ворот находился конный двор с конюшнями. Здесь путешественники обычно оставляли своих лошадей и отправлялись в город на поиски гостиниц, где можно было подкрепиться и устроиться на ночлег.
Въехав на конный двор, Мемнон и Требаций передали конюхам своих лошадей и поспешили в рощу.
Был прекрасный тихий вечер. Высоко в небе белели редкие курчавые облака, подернутые розовым отблеском заката. В долинах сгущался сумрак, но прощальные лучи солнца еще золотили вершины гор.
В роще царило большое оживление, как во время празднества. Возвышавшийся посреди ступенчатый алтарь окружен был плотной толпой паломников. В основном это были люди цветущего возраста, крепкого телосложения, плохо одетые, небритые и нестриженые. Городских рабов среди них было немного. Большинство составляли труженики из сельских мест.
Вскоре на поляну пришел верховный жрец Паликов в сопровождении своих помощников и гадателей по внутренностям животных. Все они были в длинных одеждах темно-серого цвета с черными повязками59 на головах.
Верховный жрец выглядел несколько растерянным и смотрел на сборище оборванцев с явным неудовольствием. Такого большого стечения паломников здесь давно не наблюдалось. Обычно в святилище приходили люди состоятельные, дававшие здесь обеты или клятвы при заключении важных сделок. Многие оставались в священной роще на ночь, надеясь увидеть вещий сон с предсказанием собственного будущего или получить от божества спасительный совет для излечения болезни. Богатые люди посвящали Паликам щедрые дары. Однако жрец, которого призывали к алтарю для жертвоприношений и совершения прочих священных обрядов, не имел права отказывать в этом деле никому из смертных, независимо от их положения.
– Кажется, мы прибыли вовремя, – сказал Требаций, с интересом оглядывая собравшихся.
– Посмотри в сторону алтаря! – тихо произнес Мемнон. – Эти трое – главные заговорщики. Видишь, вон тот, молодой, высокий… это Афинион. Рядом с ним Варий, а чуть поодаль справа… высокий старик, который беседует с жрецом… это Сальвий.
Братья Палики были подземными божествами, поэтому в отличие от жертвоприношений богам-небожителям, которые совершались при свете дня, им полагались вечерние или ночные жертвы с последующим факельным шествием к посвященным им источникам, близ которых давались обеты и клятвы.
Шум утих. Наступило благоговейное молчание.
Помощники жреца по знаку последнего подвели к алтарю черного барана (жертвенные животные, приносившиеся богам преисподней, обязательно должны были быть черной масти). Наклонив голову животного вниз, помощники жреца перерезали ему глотку.
После этого они начали его потрошить, складывая внутренности жертвы на бронзовый поднос, установленный на треножнике.
Для проведения гиероскопии, то есть гадания по внутренностям жертвенного животного, к алтарю подошли гадатели-гиероскописты (у римлян и прочих италийцев они назывались гаруспиками).
Среди гадателей был Сальвий, одетый, как и все они, в серый долгополый хитон.
– Кажется, я догадываюсь, почему Сальвий присоединился к жрецам-гадателям, – тихо говорил Мемнон, обращаясь к Требацию. – Он знает толк в гиероскопии и принял участие в ней с целью предупредить какую-нибудь ошибку или подвох со стороны своих коллег. Ты ведь сам знаешь, как в твоем родном городе гаруспики обманывали народ в угоду знати? Они сорвали не одно народное собрание, объявляя, что состояние внутренностей жертв неблагоприятно…
– Что ж! Будем надеяться, что сегодня божественные Палики благосклонно примут скромную жертву от этих несчастных, – отозвался Требаций, пристально вглядываясь в лица будущих вождей восстания.
Между тем гадатели внимательно изучали внутренности жертвы, обращая особенное внимание на печень, сердце и селезенку, которые должны были быть без каких-либо отклонений от нормы. В противном случае жертвоприношение признавалось огрешным и повторялось заново. В случае если внутренности жертвы и во время повторного жертвоприношения не соответствовали норме, это было явным неблагоприятным знамением богов, и любое начинание переносилось на другое время.
Толпа молча ожидала, когда ей объявят результаты гадания.
Наконец Сальвий, обменявшись с коллегами несколькими словами, выпрямился во весь рост и, обратившись лицом к притихшей толпе, торжественно провозгласил:
– Божественные Палики всегда были милостивы и справедливы к угнетенным. Воздадим же им хвалу за то, что сегодня они благоприятствуют нашему собранию.
Толпа испустила вздох величайшего удовлетворения, после чего разразилась рукоплесканиями и радостными криками.
Помощники жреца Паликов сложили внутренности и отсеченные конечности жертвы на костер, возведенный на алтаре. Главный жрец, взяв из рук одного из служителей пылающий факел, поднялся к жертвеннику и зажег костер.
Вскоре над жертвенником взвились языки пламени вместе с клубами густого серого дыма, и снова раздались аплодисменты, потому что яркая вспышка огня на алтаре была еще одним свидетельством, что боги благоприятствуют собравшимся.
