– А тебе идет не быть чудаком.
– Чудаком? – Муромов от души рассмеялся. – Это здорово. Мне всегда казалось, что со стороны я выгляжу полным занудой. Чудаком? Мне нравится!
– Совсем не хотела тебя осчастливить.
– Не злись, Шура. Ты такая красивая, а красота и злость взаимно разрушают друг друга. Чаще побеждает злость, и это сразу отражается на внешности женщины.
– Ты прав, Муромов, ты – самый настоящий зануда. – Саша села рядом. Рома демонстративно отодвинулся, отмахиваясь от дыма.
– Так, говоришь, твоя мама обрадовалась существованию зятя?
– Да, очень.
– Моя кандидатура ее устроила?
– Полностью.
– Зато мои родители в шоке.
– Я так и подумала, – Лескова выпустила дым через нос. – Ты им сказал, что я не хапуга какая-то и на их имущество, заработанное непосильным трудом, не претендую?
– Я им сказал, зачем ты вышла за меня замуж.
– Да? Напрасно. Наверное, ты все испортил. – Саша поправила воротник рубашки Романа. Белоснежная отглаженная рубашка под светло-серым пуловером из тонкой шерсти, брюки в тон, дорогая обувь. Пожалуй, родители Муромова пытались показать своего единственного сына во всей красе. Мол, не такой уж он незаметный, наш мальчик. Просто не выпячивается и не пытается обратить на себя внимание. – Версию о беременности не выдвигал?
– Нет. Им хватило твоей холодной расчетливости, дорогая Шура, – улыбнулся Роман и взял у нее сигарету. Затянулся, закашлялся и снова отдал. – Зачем ты куришь? Такая гадость во рту.
– Чтоб жизнь медом не казалась. – Лескова демонстративно выпускала дым через нос. Она видела, что это раздражает Романа, и получала особое удовольствие от процесса.
– Короче, я пришел сказать, что завтрашний обед отменяется. Извини, пожалуйста, – Роман мгновенно превратился в виноватого, неуверенного в себе юношу. Этот узнаваемый и привычный Муромов заставил Сашу волноваться еще больше.
– Почему отменяется?
– Отец сказал, что сделает то, что тебе нужно, но мы должны расторгнуть брак, и чем скорее, тем лучше.
– Только после распределения! – выбросив сигарету на газон, коротко заявила Лескова. – Так и передай своему всемогущему папе. Пусть подыщет мне доходное местечко.
– Не нужно говорить о моих родителях в таком тоне.
– Хорошо, не буду, но это не меняет дела. Паспорт испорчен. Поэтому мне нужно выжать из этого обстоятельства пользу. Я понятно излагаю?
– Понятнее не бывает.
– Слушай, а зачем ты до последнего тянул? Не мог вчера или позавчера сказать, что этот чертов обед отменяется?
– Я пытался исправить положение, – тяжело вздохнул Муромов, поднялся со скамейки, одернул свитер.
Вечер выдался теплым. Наверное, Роману было жарковато, потому что он достал платок из кармана и вытер выступивший на лбу пот. Саше и в голову не пришло, насколько велико напряжение, насколько он внутренне сжался. Она не предполагала, насколько тяжело ему дается эта показная легкость, спокойствие. Сердце его разрывалось от того, что любимая женщина настолько цинична и не стыдится этого. Она не знала, насколько серьезным был разговор между ним и родителями. Ей, выросшей в атмосфере практически полной свободы, было не понять желания Муромовых участвовать в жизни сына, советовать, контролировать, направлять. Она не воспринимала такие отношения как нормальные и в какой-то момент пожалела Романа. Такой взрослый, без пяти минут врач, а ничего сам решить не может. Странно, что он согласился на этот авантюрный брак. Насколько же он любит ее, если пошел на сделку с собственной совестью? В том, что это действительно так, Саша не сомневалась.
– Как пролетело время, – вздохнул Муромов.
– Что?
– Только вчера тебя встретил, а уже столько лет прошло… На первом курсе казалось, что учеба – это ужасно долго. Оказалось – нет.
– Ты, красавец, сразу после школы поступил, разумеется. Наверняка папочка с мамочкой посодействовали. Можешь не оправдываться. Это нормально. – Саша снова закурила. – Твои, наверное, особенно расстарались.
– Все время хотел тебя спросить, а почему ты не сразу пошла в медицинский?
– Хотела стать актрисой, – гордо выпалила Лескова.
– Ничего себе. Крайности у тебя, Александра Олеговна.
– При чем тут крайности? Талант рвался наружу, но был не понят. Везде нужны связи, – Саша выбросила недокуренную сигарету. – Во мне погибла вторая Ермолова.
– А может, ты не была достаточно настойчивой?
– О чем ты говоришь, если даже во вшивой районной больнице просто так не устроишься?
– Кстати, я буду работать в столице. Это уже решено, – после паузы сообщил Муромов.
– Поздравляю. Ты же у нас умный и перспективный. – Саша встала, положила руки ему на плечи. Чувствуя, как его тело дрожит мелкой неконтролируемой дрожью, испытала что-то вроде мук совести.
– Ты бы могла поехать со мной… Если, конечно, мы не перестанем быть вместе.
– Твои родители с ума сойдут от такой перспективы.
– Лескова, ты забываешь, что я люблю тебя, – с трогательной нежностью произнес Роман.
– Не трави мне душу! – она резко отдернула руки. Повернулась и пошла к подъезду. Она предполагала, что мама тайком наблюдает за ними. По всколыхнувшейся шторе Саша поняла, что не ошиблась. Римма Григорьевна оставалась верной себе.
– Саша!
– Ну, чего тебе! – в этот момент она вспомнила о пошитом костюме, новой блузе и туфлях. Это окончательно испортило Александре настроение. Не поворачиваясь, Лескова услышала, как Роман быстро подошел к ней и замер совсем близко. Она чувствовала его горячее дыхание.
– Подари мне еще немного сказки, – тихо попросил Муромов.
– Ты что имеешь в виду?
– Мне было очень хорошо с тобой. Если мы сможем это повторить…
– Не сможем. От этого бывают дети, а их появление не входит в наши планы. – Лескова наконец повернулась. – Иди домой, Ромка. Иди, успокой предков. Скажи, что я до конца жизни буду им благодарна, если получу место невропатолога в самой задрипанной больнице нашего города. Но знай, что это не предел моих мечтаний. Скорее, первая ступень в карьерном росте. Ты еще будешь гордиться мной. Пройдет время, ты забудешь нынешние обиды и будешь радоваться моим успехам, а я – твоим.
– На курсе знают, что мы расписались по твоей инициативе. Короче, все знают, зачем ты это сделала, – улыбнулся Роман, и от этой улыбки Саше захотелось плакать. – Народ пытается понять, зачем мне это было нужно? Говорю только тебе и только один раз: я любил тебя давно… В первый же день занятий я понял, что ты – моя судьба. Я был готов из кожи вылезть, чтоб обратить твое внимание на свою неприметную особу. Ты всегда витала где-то высоко, далеко. Тебе никогда не было скучно, но я всегда представлял себя рядом с тобой и верил – рано или поздно ты опомнишься.
– Опомнюсь? Да ты в своем уме, Рома?
– Я хотел этим браком смыть с тебя всю грязь, которая прилипла к тебе за все эти годы.
– Что? – Саша задохнулась от негодования, но вспышка яростного сопротивления быстро сменилась пламенем стыда, охватившего Александру.
– Гриши, Славы, мужики неопределенного возраста, чужие женихи… Мне продолжать?
– Зачем? Ты стал одним из них. Гордись или стыдись, мне все равно.
– Пока мы не разошлись, я буду делать вид, что счастливее человека нет на земле. Этим я уберегу себя от унизительных намеков, насмешек. Потом тоже никому ничего объяснять не собираюсь. Надеюсь, что и ты не из болтливых.
– Все, с меня довольно! – Саша скрестила руки на груди. – Баста! Я дурею от тебя! Я больше и минуты не могу слушать твою галиматью!
– А я все самое главное уже сказал. Мое предложение о совместном отъезде в столицу остается в силе.
– Да? Где же логика? – возмутилась Саша.
– Ты ищешь логику в любви? – Муромов пожал плечами. – Не любила ты, что ли?
Саша повернулась и побежала к крыльцу подъезда. Она взлетела по ступенькам и опомнилась только тогда, когда в коридоре столкнулась нос к носу с матерью. Та смотрела на дочь с упреком.
– Ничего не спрашивай! – угрожающе произнесла Александра и заперлась в ванной.
Не нужно было обладать чутким слухом, чтобы услышать сдержанные рыдания. У Риммы Григорьевны сердце сжалось. Впервые за много лет она вдруг испугалась, что дочь повторит ее судьбу: останется одна с ребенком, всю жизнь будет пытаться выбраться из болота собственных ошибок и когда-нибудь устанет бороться и сложит руки. Раньше такая перспектива не приходила Римме Григорьевне в голову. Она жила с твердым убеждением, что ее дочь – личность яркая, характерная, ее ждет интересная жизнь, но, судя по всхлипываниям, доносящимся из ванной, пока у Саши была полоса если не черная, то глубоко серая.
На этот период пришелся развод с Муромовым, окончание интернатуры, работа в районной поликлинике психиатром. Родители Романа сделали то, на что она рассчитывала: помогли ей получить это место при распределении. Ей даже не удалось выразить им свою благодарность: они категорически не захотели ее видеть. Их пренебрежение Александра пережила спокойно. Гораздо сложнее было с Романом. Он откровенно страдал, но остатки чувства собственного достоинства не позволяли ему оставаться рядом. Саша старалась не обращать внимания на уколы совести. В конце концов, она подарила ему себя. Он ведь об этом мечтал? Он осуществил ее мечту, она – его. Они квиты.
