Всю неделю Лескова была сама не своя. И поделиться было не с кем. С Кариной отношения так и не восстановила, хотя Будинцев успел бросить ее и жениться на другой. С девчонками в группе, на курсе у Саши были ровные отношения. Она больше не хотела ни с кем сближаться, не хотела кому-то доверять. Опыт показывал, что девичья солидарность и поддержка тают, как снег под лучами солнца. С мамой ни о чем подобном она никогда не говорила. Римме Григорьевне не понравился разрыв отношений между ней и Прохоровым, после чего она, по ее словам, сняла с себя всякую ответственность за дальнейшую судьбу дочери.
– Ты такая нервная, – все-таки заметила Римма Григорьевна, помимо воли наблюдая за поведением Саши. Та была сама не своя.
– Тебе кажется.
– Да? Тогда ты замечательно сыпешь сахар мимо чашки или льешь кипяток на стол.
– Как будто я каждый день так делаю.
– Вот и я о том же. Что у тебя стряслось? – озабоченно спросила Римма Григорьевна. Она обняла дочь за плечи – невиданная нежность. – Ты не беременна?
– Нет, успокойся.
– Уже успокоилась. – Больше никаких вопросов. Римму Григорьевну беспокоил именно этот аспект нескладывающейся личной жизни дочери.
– Мне нужно хорошо выглядеть в субботу, – Саша пыталась подвести к тому, что ей бы не помешал новый костюм. К Муромовым она решила идти, взяв в союзницы одежду в классическом стиле.
– Красивый костюм, нарядная блуза, туфли на шпильке и сумочка под туфли. Я правильно понимаю стратегию? – Римма Григорьевна с энтузиазмом восприняла намек дочери.
– Спасибо, что не отказала.
– Я рассматриваю происходящее как шаг к серьезным отношениям. Не хочешь рассказать, кто этот счастливчик? – поинтересовалась Римма Григорьевна.
– Нет, извини.
– Хорошо, дело твое. Важно, что ты хочешь выглядеть лучше, – это что-то да значит.
– Это значит, что я должна произвести хорошее впечатление.
– Впечатление производят на родителей жениха.
– А мне придется очаровать родителей мужа, – с этими словами Александра достала из сумочки свой паспорт и протянула его матери. – Наверное, дальше скрывать нет смысла. Не обижайся. Это брак по расчету. Мы никого не приглашали ни с его стороны, ни с моей.
Римма Григорьевна почувствовала, как ноги стали ватными. Опираясь о стену, она добралась до дивана и грузно опустилась на него. Саша села рядом. Взглянув на мать, она вдруг увидела усталую, озабоченную женщину, еще не старую, но переставшую с оптимизмом смотреть в будущее, едва ли довольную своим настоящим, убегающую от прошлого. В этом промежутке времени она умудрилась родить дочь, появление которой не принесло никому радости, счастья. Саша давно смирилась с этим ощущением, но в этот миг была тронута волнением матери. Значит, не все так безнадежно и равнодушие лишь показное? Зачем, Господи, зачем?
– Мама, ты не переживай. Ромка хороший парень. На самом деле с ним очень спокойно и семья у него с достатком, дружная.
– Значит, можно радоваться за тебя? – перевела дыхание Римма Григорьевна. – Устроилась, наконец?
– Нет, мам, я не собираюсь жить с ним долго и счастливо. Во-первых, я не люблю его и вышла замуж только для того, чтобы воспользоваться связями его родителей и получить нормальное распределение. Для невестки они постараются сделать все возможное.
– А потом?
– Потом мы тихо и мирно разведемся. На их имущество я претендовать не стану.
– Какая глупость… На что ты тратишь время, Александра!
– Я пытаюсь строить свою жизнь доступными средствами.
– Вся она пройдет в поиске того единственного, с которым хочешь прожить до глубокой старости. Время летит, смотри, не опоздай.
– Ой, мам, не утрируй. Все будет хорошо. Кому-то везет с первого раза, кому-то с двадцатого.
– Перспектива замечательная, – иронично произнесла Римма Григорьевна. – Да, дочь, удивила ты меня. Собственно, чего-то подобного я от тебя и ожидала. Что заварила, то и расхлебывай. Чем я-то могу помочь?
– Напоминаю, мне нужно выглядеть в субботу на все сто.
– Ах, да! – Римма Григорьевна поднялась, подошла к комоду. Достала из верхнего ящика нечто завернутое в носовой платок. Оказалось, деньги. – Сколько нам понадобится? Ладно. Возьмем все, а там видно будет. Сегодня я позвоню тете Нине. Она все сошьет в лучшем виде.
– Успеет?
– За скорость добавим.
Римма Григорьевна проявила нежданную щедрость. Это вызвало у Саши очередной приступ вины и запоздалого раскаяния. Что может быть хуже? На следующий день широту натуры продемонстрировала давняя мамина приятельница, занимавшаяся шитьем на дому. Она заявила, что для Сашеньки все сделает в лучшем виде, попросив за это смешные деньги. Римма Григорьевна была растрогана.
– Нужно будет соорудить для Нины что-то вкусненькое, – сказала она Саше по возвращении домой.
Все еще работая в сфере торговли, Римма Григорьевна в самые непростые времена всеобщего дефицита имела доступ к тому, о чем большая часть населения могла только мечтать. Умея найти подход к начальству, она всегда была в числе приближенных и доверенных лиц. Саша вообще замечала, что ее мать обладала удивительным даром заводить знакомства, которые рано или поздно могли бы пригодиться в жизни.
– Такое время, девочка, – говорила она, когда Саша пыталась учить ее уму-разуму, уличая в связях, возникших исключительно ради выгоды.
Кстати, Александре казалось странным, что мама с таким отчаянием восприняла весть о замужестве дочери по расчету. Не этому ли ее учили долгие годы? Уроки не прошли бесследно. Саша мечтала о том, что настанут времена, когда мама признает правильность ее выбора, правильность ее поступков. В конце концов, если и совершались ошибки, Александра никогда не возлагала ответственность за них на других. Сама ошибалась и разбиралась с последствиями сама.
Непростая ситуация возникла и с родителями Романа. Когда в пятницу вечером Шура вернулась от тети Нины с обновками и примерила, чтобы показать матери, раздался телефонный звонок.
– Это тебя, дочь, – Римма Григорьевна протянула ей телефонную трубку.
– Слушаю! – почему-то у Саши неприятно засосало под ложечкой.
– Добрый вечер, Шура!
– Ромка? Привет.
– Тут такие дела…
– Что случилось?
– Завтрашний обед отменяется. Я через час подъеду к твоему дому. Выйди, поговорить надо.
– Зачем же выходить? Ты можешь запросто прийти к нам. Кстати, я рассказала маме о нас. Она даже обрадовалась.
– Через час у твоего подъезда, – коротко ответил Муромов и положил трубку.
– Это кто был? – Римма Григорьевна любовалась стройной фигурой дочери в новом костюме. Купленные по случаю туфли на высоченной шпильке выгодно подчеркивали длинные стройные ноги, легкость походки.
– Муж звонил, – вяло ответила Саша, сбрасывая туфли. Небрежность, с которой она это делала, насторожила мать. На ее прямой взгляд Шура утвердительно кивнула. – Кажется, завтрашние смотрины отменяются. Не нравится мне это.
Пунктуальный Муромов ровно через час сидел на лавочке детской площадки. Саша вышла из подъезда и сразу увидела его сутулого и скованного в окружении мальчишек и девчонок лет шести-семи. Муромов что-то рассказывал им, те внимательно слушали. Когда подошла Саша, разговор прервался. Недовольные ее появлением, дети вопросительно смотрели на Романа. Тот извинился, пообещал рассказать историю немного позднее и сразу обратился к Александре:
– Привет!
– Привет, Мурик! Ты решил поиграть в усатого няня?
– Мне всегда легко найти общий язык с детьми. Это плохо? – вопросом на вопрос ответил Роман.
– Еще одно скрытое достоинство. Скоро в моем воображении ты предстанешь идеальным мужем.
– Главное, чтобы к тому времени мы успели развестись, – спокойно заметил Муромов.
– Вот как ты заговорил?
– Чему ты удивляешься? Ты ведь не собираешься состариться со мной вместе, растить детей, ждать внуков? Тебе ведь нужно место терапевта в районной поликлинике, не больше.
– Допустим.
– Мелковатая мечта, но для молодой неопытной девушки, не искушенной жизнью, сойдет. – Не комментируя услышанное, Саша закурила сигарету. Ей не нравилось то, как вел себя Муромов. От не уверенного в себе, немногословного юноши не осталось и следа. Этого, нового, было нелегко контролировать. В планы Александры такие сложности не входили. Что-то она упустила. Тем временем Роман подвинулся, постучал ладонью по лавочке. – Присаживайся. В ногах, как тебе известно, правды нет.
– Ее вообще нет, – буркнула Лескова.
– Такой пессимизм тебе не идет. – Муромова как подменили. Он больше не боялся говорить то, что думает. Как это ни парадоксально, но эта смелость в суждениях делала его привлекательным в глазах Саши. Не так бросались в глаза его сутулость, его неловкие, резкие движения. И в его карих глазах искрился бесовский огонек, который был так близок и понятен Лесковой.
– А тебе идет не быть чудаком.
