– Ну, раз не надо, так не надо.
Выпили. Закусили.
Выпили по второму. Снова закусили. Разговорились.
– Ты, по говору, вроде не местный? – спрашиваю.
– Нет, – отвечает Степан. – Не тутошний. С Омска. Жил в самóм, а родом с области, с деревни.
– Как занесло сюда?
– А так вот, ёперный театер… Лётчиком был, теперь работаю в котельной.
– Лётчиком – здесь?
– Да там же, в Омске.
– А как ты так… переучился?
– Пришлось, – говорит Степан, громко клацая зубами: кожу от сала, видимо, откусывая, жуя её ли. – Переучился… Выпьем, может?
– Мы же уж выпили.
– По третьему… Помянем.
– Кого?
– Кого… Да всех, кто помер.
Выпили – помянули.
– Летал я, Иван… Иван!.. ну надо же!.. а я Иванович… вот совпадении-то, а, – продолжает Степан, – сначала на местных, а потом и на международных линиях. Штурманом. Жена – адвокат, баба тёртая, уж про язык не говорю – утолкёт, кого захочет, мёртвый во всём с ней согласится. Курсантом был когда, с ней познакомился на танцах… То ли у неё кто, у бляди, завёлся, какой хахаль, точно не знаю, зря брехать, Иван, не стану, то ли ещё что… а то ли просто я ей надоел. Бывает… Им же ведь это… Принца надо, и чтоб сантехнику умел наладить, и чтобы денег приносил, как можно больше, и то да это, как обязан… Выпил как-то, пошумел. Негромко. Посуду не колотил, мебель не крушил. Хвост кошке не отрывал. Пальцы в розетку не вставлял. Аккуратно. Вызвала милицию. Потом ещё раз так же получилось… Сало бери, закусывай.
– Я закусил.
– Сам засолил, держал свинушку… Опять купил двух поросят. Смешные. Как только буду забивать их?.. В цирк подарить их, может, что ли?.. Всё понимают, но не говорят… Прилетели как-то из Африки. Рейс был хреновый, да и неполадки, но это ладно – авиация, все ситуации не предусмотришь… Домой приехал. Выпил немного, чтобы отойти, сердце-то давит… В сортир пошёл… Тёща стояла около двери, дверью я, выходить-то стал, синяк под глаз ей и поставил. Но не нарочно. Дверь не прозрачная – за ней я тёщу же не видел, не заставлял её подслушивать… Милицию вызвали, сказали, что побил. И докажи, что ты мужик нормальный – баб не прессуешь кулаком, – а не верблюд какой двугорбый… Вломили срок – четыре года. До двух скостили. Отсидел. Брат тут родной живёт. Тянул тут срочную, остался. К нему приехал. Пятнадцать лет уже как местный. Ну, так чё, выпьем?
– Выпьем.
Выпили.
– Ну, ёперный театер… Ещё четырнадцать, а не пятнадцать. Зимой вот будет. Под Новый год как раз попал… на праздник прямо… Ты-то местный?
– Местный.
– Так и понял.
– Здесь и родился… в Сретенске.
– Ну, ясно.
Вдруг и меня на разговоры потянуло – как прорвало.
– А у меня, – говорю, – тоже…
– Как и меня, что ли, упрятала?
– Да нет, – говорю. – Слава Богу, не упрятала.
А хуже…
– Ну, хорошо, что хоть не так. А то вот женишься, и это… Любовь – морковь, потом – тюрьма. И что уж хуже?
– Была, – говорю, – в школе ещё, девчонка, учились вместе с ней в Ялани, не дождалась меня с армии.
– Ну, это классика… как палец обмочить.
– Наверное… Поступил после службы в педагогический институт в Исленьске, – говорю. – Не доучился.
– Во как!
– Причины были.
– Ну, понятно.
– Взял академический отпуск. А потом, в декабре семьдесят девятого, забрали меня вроде как на переподготовку…
– В партизаны?
– В партизаны.
– Ну, это было. Нас-то, конечно, лётчиков, хоть и гражданских, не касалось…
– А попал, – говорю, – в Афган.
– Ох, ё-моё, ох, ёперный театер… А мы туда летали тоже. Возили грузы, – говорит Степан. И предлагает: – Давай-ка выпьем.
– Ну, давай. Но понемногу.
– Тут уж осталось-то… и так уж понемногу. Держи стаканы.
– Наливай…
– Так ты стакан-то свой…
– А, вот он… Через два месяца ранило, – говорю. – Осколком в спину…
– Навылет, нет?
– В лопатку левую… Нет, не навылет.
– Ох, мать честная!.. Ёперный театер!
– Переправили в Краснодар…
– Отвоевался?
– Отвоевался, – говорю. – Осколок вытащили.
Подлечили. Домой приехал…
– В Сретенск?
– В Сретенск… Там похоронку получили на меня.
– Такое было.
– Документы где-то перепутали… Отец седой совсем, и мать… Ну, ладно… Дома побыл. В Исленьск уехал. Через два года институт закончил. Преподавать в нём стал. Женился на студентке, младше меня на четырнадцать лет.
– Моя меня на пять моложе… Влюбился, что ли?
– Вроде да.
– Ну, молодая. Как не влюбишься. Они ж умеют… У них же всё для этого устроено природой, чем завлекают, и ароматом. Потом уж это…
Лампочка в салоне то загорит вдруг, то погаснет.
– Контакт плохой, где-то отходит, – говорит Степан, щёлкая пальцем по плафону. – Всё не добраться. А когда?.. То за грибами, то за ягодой.
– А ты женат?
– Да тут сошёлся. С той развёлся… Что промышляю-то – заставила… Да я и сам грибы люблю… Ну, так и что?
– Как-то уехала она, – продолжаю, – в командировку, в Германию. На конференцию. Не раз уж ездила туда… Детей спать уложил…
– И дети есть?
– Есть, – говорю. – Двое.
– А у меня вот нет… аборты делала, пока летал я, меня не спрашивала, дура… Теперь уж поздно, эта не рожает. Ну, так и что?
– Сел за компьютер. Хотел проверить свою почту…
– А ты владеешь?
– Чем?
– Компьютером.
– Немного…
– Ну, так и что?
– Что так и что?
– Хотел проверить свою почту…
– Ну, и полез…
– Ну, и полез… А я хотел купить себе компьютер, да что-то это… А на хрена он, думаю, мне нужен… Ну, и полез?.. И что?
– Ну, и залез… А она из своего ящика почтового не вышла, забыла как-то… может, торопилась… Автоматически открыл. Читаю. Он, друг её какой-то, пишет, что уже снял один на двоих номер в гостинице и ждёт её.
– Вот это да. Вот это новости.
– Текст по-немецки…
– Вот это ёперный театер. Обалдеваю.
– Я думал, перевод какой-то… Она – филолог… Думал, статью какую-то перевести ей надо, или доклад… думал, цитаты… Читаю дальше. И дошло… Я чуть со стула не свалился…
– Не удивительно.
– Пошёл ночью в «24», купил водки литр – выпил. – Ну, так и правильно. Но литр – мало!
– Не опьянел…
– А так бывает.
– Не ожидал…
– А как?.. Я же сказал, что литр – мало!
– Я не ревнивый…
– Ага, ещё их ревновать!.. Того не стоят.
– Но то, что она от меня может уйти к кому-то другому, не мог представить… Я же ведь лучший, я ведь муж.
– Они про это прямо помнят… Все мы такие… простачки… Там зазудилось – вся причина. Ты извини уж, по-прямому.
– Еле дождался, – говорю. – Через неделю приезжает. Ну ты и стерва, говорю ей.
– А не здорово, дорогая. Вот это верно. Это правильно. С порога…
– В чём дело, мол? А ты не знаешь… Нет, говорит, и вид спокойный.
– Они умеют. Другое – нет, а это – да. Глаза невинные состроит – честнее нет на свете человека… ну, в смысле – бабы.
– Так-то и так, мол… рассказал ей…
– И ты же после будешь виноват!.. Мы проходили… Да ну их на хрен, этих баб. Без них спокойней. Вот мы тут – нам же хорошо…
– Как ты посмел читать чужие письма?!
– Ага!
– Нечаянно…
– Секреты Пентагона!
– Ты проверял!.. И тут же в слёзы.
– А это – хитрость.
– Не знает, как так получилось.
– Они не знают, как так получается… Всё они знают, кошки драные!
– Люблю, мол, тебя, но как нам теперь, после всего этого, жить, не представляю.
– О чём же раньше она думала?!
– К тому она, мол, уходить не собирается…
– Или им думать нечем, а?!
– Мол, поняла, что временное ослепление…
– Ага! Манёвр, известны их повадки.
– А мне от этого не легче.
– Ещё бы… Знаю этих баб… А литр, Ваня, правда, мало…
– Собрал я рюкзак, книжки какие-то, ещё там что-то…
– Я бы на двух, наверное, остановился. А литр – мало.
– Подхожу к двери. Она в коридоре. Заплаканная. Держит меня за рукав куртки. Смотрю…
– Одумалась.
– А мы с ней громко разговаривали…
– Да это вряд ли… И это хитрость, та натура!
– Дети проснулись, стоят молчком в дверях комнаты и смотрят на меня во все глаза… Я и остался – ноги отказали.
– Ну, это… как там, не скажу.
– Но нестерпимой стала жизнь.
– Это понятно.
– Хожу, об этом только думаю.
– О чём ещё-то… ясно дело.
– А ночью – вовсе… Начал допытываться: сколько у них было раз, как, где и прочее… Противно сделалось.
– Ещё бы!
– И не могу, чтоб не расспрашивать, и тошно это узнавать… Сам себе стал я ненавистным…
– А это зря. Ты-то при чём?
– И без неё как, думаю… привык… Но и простить ей не смогу.
– А что прощать-то?! Спускать им нечего… Измена.
– Сказал, что съезжу к матери. Мать у меня здесь, в Сретенске… Побуду там, потом решу, мол.
– Ну, так давай.
– Давай.
Допили самогонку.
– Ну, рассказал ты.
– И ты тоже.
– Ну, жить-то будем!
– Не помрём!
Часа в три ночи только мы расстались со Степаном. Не с первой, конечно, попытки. Так руку жал мне – отдавил.
