– Не думаю. Как в Италии все дороги ведут в Рим, так и здесь – в Сиракузы.
Проехав еще немного по большой дороге, всадники свернули вправо, на боковую дорогу, которая, как предполагал Мемнон, должна была привести их к небольшому городку Акриллы. По его словам, он находился где-то на полпути между Акрами и Сиракузами.
Александриец не ошибся. За два часа до рассвета они добрались до Акрилл и выехали на хорошо наезженную дорогу, которая была знакома Мемнону, так как он уже бывал в этих местах. От Акрилл до Сиракуз оставалось не более десяти миль.
Когда стало светать, всадники пустили коней во весь опор.
С первыми лучами солнца показались стены Сиракуз.
Мемнон, внимательно оглядывавший окрестности, предложил свернуть на плохо наезженную тропу, отходившую от основной дороги влево, надеясь, что она выведет к крепости Эвриал, а не к Ахрадийским воротам, куда вела прямая дорога.
Они поскакали по этой тропе и примерно через час примчались на измученных конях к северному склону возвышенности, называвшейся Эпиполами. Как уже отмечалось выше, она являлась наиболее укрепленной частью Сиракуз. В западном углу Эпипол находился холм под названием Эвриал, на котором стояла мощная крепость с высокими башнями, опоясанная тремя рядами рвов и имевшая сложную систему ходов, пробитых в скале. В древние времена охрана Эпипол и Эвриала была первой заботой сиракузян, когда их город подвергался опасности.
Всадники уже выехали к поселку торговцев, мимо которого проходила дорога, ведущая в Трогильскую гавань, но как раз в этом месте они наткнулись на пост греческих наемников, начальник которых громким окриком приказал им остановиться.
Немного в стороне от дороги расположились солдаты, в доспехах, вооруженные копьями и щитами, как в военное время.
Мемнон понял, что объясняться с начальником поста не имеет смысла. Он повернулся к Требацию и спросил:
– Будем пробиваться?
– Не возражаю! – хладнокровно отозвался тот.
Они одновременно выдернули мечи из ножен и, ударив ими плашмя по крупам лошадей, понеслись вскачь прямо на начальника поста.
– Стой! – запоздало вскричал тот, поспешно выхватывая свой меч, но в этот момент разгоряченный конь Требация грудью сбил его с ног, а вырвавшийся вперед Мемнон ударом меча свалил на землю солдата, бросившегося ему наперерез с копьем в руке.
Дорога к Трогильской гавани вела через многолюдный поселок, в котором жили купцы и владельцы небольших торговых кораблей. Там тоже могли оказаться солдаты. Поэтому Мемнон свернул на тропинку, ответвлявшуюся от дороги вправо. Эта тропинка вела вдоль крепостной стены к башне Галеагре. Оттуда можно было добраться до Трогильской гавани тем же путем, каким Мемнон и Ювентина прошли к ней третьего дня.
Доскакав до Галеагры, Мемнон и Требаций спрыгнули с коней и, бросив их, стали взбираться по крутому взгорью.
Поднявшись на гребень возвышенности, они с первого взгляда убедились, что обстановка в гавани пока не предвещает особой тревоги: среди стоявших на якоре больших и малых судов они увидели покачивавшуюся на волнах «Амфитриту» и лениво прогуливавшихся по ее верхней палубе матросов. На берегу царило обычное оживление. Только на дороге, спускавшейся в гавань от поселка торговцев, отчетливо видны были группы солдат в полном вооружении. Они скорым шагом продвигались в сторону гавани.
Нужно было спешить. Мемнон и Требаций сбежали вниз с холма и вскоре добрались до кишевшей людьми торговой площади. Расталкивая встречных, они побежали к тому месту у лодочных причалов, где расположились матросы с «Амфитриты», охранявшие палатку с отдыхавшим в ней навархом.
– Собирай людей, Блазион! – ворвавшись в палатку, крикнул Требаций наварху. – Мы обнаружены!
Блазион выскочил из палатки в одной набедренной повязке и стал сзывать матросов, слонявшихся по берегу:
– Эй! Все на борт! Снимаемся с якоря!
Его приказ облетел всех находившихся на берегу пиратов, которые тотчас бросились к причалам. Не обращая внимания на протесты ничего еще не понимающих лодочников, они запрыгивали в их лодки и гребли к своему кораблю.
– Пираты! – вдруг раздался чей-то испуганный крик, и на площади началась суматоха.
Матросы, подплывая на лодках к своему кораблю, быстро взбирались на него и разбегались по верхней и нижней палубам. Гребцы быстро занимали свои места на апостиках.
Полуголый Блазион, поднявшийся на командирский мостик, зычно отдавал команды:
– Все по местам! Поднять якоря! Кормовые, на руль! Месонавт61, к портискулу!.. Готовь весла!
Загремели якорные цепи. Гребцы подняли над водой свои весла.
– Гляди на весло!.. Весла на воду! – раздавались команды прората.
Тут же послышался стук деревянного молотка, отбивавшего такт гребцам, которые с криком «эй-я!» разом опустили весла на воду. Либурна вздрогнула и тронулась с места.
В это время появившиеся на берегу критские лучники выпустили в сторону пиратского корабля несколько десятков стрел, но стрелы не долетали до него, падая в воду.
«Амфитрита», ускоряя ход, шла близко от берега мыса Трогил, чтобы обойти преграждавшие ей прямой выход в море большие грузовые суда, стоявшие на якоре.
Бодро и уверенно перекликались голоса наварха, прората и кормовых матросов. В такт ударам портискула дружно поднимались и опускались весла.
Выйдя из залива, корабль взял курс в открытое море.
Наварх Блазион, старый и опытный моряк, исплавал вдоль и поперек все моря между Азией и Африкой. Мемнон всегда восхищался его отточенным мастерством управления парусами, заставлявшими трехмачтовое судно, каким была его любимая «Амфитрита», двигаться под малым углом навстречу ветру без помощи весел62. Таким искусством не мог похвастаться ни один кормчий в Новой Юнонии. Сам Блазион рассказывал, что всему этому он научился у киликийских моряков, славившихся своими особыми познаниями в морском деле.
Вскоре мыс Трогил остался за кормой, но в это время из-за острова Ортигии показались сразу пять легких боевых кораблей, а из Лаккийской гавани наперерез либурне вышла бирема, имевшая на борту, по меньшей мере, четыре десятка солдат из греческих наемников. Об этом можно было судить по высоким гребням и широким нащечникам их шлемов.
– Ребята! Неужели мы покажем им корму? – крикнул матросам Блазион, в котором загорелся боевой дух.
Ответом ему послужил яростный рев, одновременно вырвавшийся из тридцати или сорока глоток матросов и гребцов:
– Нет! Никогда!
На нижней и верхней палубах началась беготня. Матросы действовали как на учениях.
Мемнону была хорошо знакома тактика пиратов во время абордажного боя, в котором участвовали не только матросы, но и все гребцы, без всякого исключения. Это сразу почти втрое увеличивало численность воинов на корабле. Пока корабль пиратов сближался с кораблем противника, матросы вооружались сами и складывали на нижней палубе перед гребцами связки оружия и доспехов. Как только корабли сходились вплотную, сцепившись друг с другом «воронами» или абордажными крючьями, гребцы втаскивали на палубу весла и, вооружаясь, спешили на помощь товарищам, уже вступившим в бой…
Бирема смело двигалась навстречу «Амфитрите», рассекая волны обитым медью острым тараном. До пиратов уже отчетливо доносились воинственные крики греческих солдат.
Искусный маневр, совершенный либурной при сближении с неприятельским кораблем, не позволил биреме воспользоваться своим тараном, который лишь скользнул вдоль левого борта «Амфитриты», сломав у нее несколько весел.
И тотчас с либурны на палубу биремы полетели абордажные крючья.
Стрелы взобравшихся на мачту биремы критских лучников нашли первые жертвы среди пиратов, столпившихся на верхней палубе либурны. Четверо из них были поражены насмерть и в их числе прорат, тело которого, перевалившись через борт, упало в море.
Мемнон одним из первых перескочил с борта либурны на палубу вражеского корабля и тут же оказался лицом к лицу с командиром наемников (судя по вооружению, это был римский центурион), который встретил его мощным ударом меча.
– Получай, бродяга! – рявкнул он по-латыни.
Мемнон отразил рубящий удар своим маленьким круглым щитом и с силой выбросил вперед руку с иберийским мечом, поразившим врага в шею под самым подбородком. Центурион рухнул, даже не вскрикнув.
Пираты с дикими криками лезли на палубу биремы.
По мере того как с нижней палубы либурны прибывали наверх вооруженные гребцы, численность пиратов возрастала, и наемники, хотя они поначалу бились храбро и упорно, под натиском превосходящего их численностью противника вскоре вынуждены были полностью очистить корму, оставив на ней до десятка убитых и раненых товарищей.
