Гарик и Вовик находились еще в том счастливом возрасте, когда не требуется даже алкоголя, чтобы ощутить поэзию бытия. Достаточно лишь подкрепиться как следует и сесть у воды – например, на старое почерневшее бревно-топляк, полуврытое в прибрежный песок. Тьма прозрачная спускается с небес, и тьма всплывает из речных глубин – ночь смыкает свои перламутровые створки. Но эта ночь на реке вовсе не предназначена для сна. Вслушайся, всмотрись во мрак, и ты почувствуешь вокруг себя больше жизни, чем днем. Всплыли с глубины большие рыбы – они высовывают из воды свои рыла и тяжко всплескивают. Тончайше пища, мечутся в небе крылатые мыши, лёт которых легче и прихотливее, чем взмахи дирижерских перчаток. Невидимые насекомые проносятся у самого твоего уха с фырканьем, с сухим ломким стрекотом. Даже растения, и те по временам знобит, словно они исполнены нетерпеливого ожидания. И вот не чудится уже, а явственно начинаешь ощущать, что к лепету природы примешивается и мало-помалу нарастает новый – не звук еще, но отдаленный настойчивый ритм. Так бывает, когда среди городской какофонии услышишь вдруг за несколько кварталов бой пионерских барабанов и согласный топот ног… Теперь напряги свое зрение – если река твоя течет без излучин и не слишком укуталась в туман – тогда в конце ее ты заметишь звезду, ниже прочих расположенную на небе. Звезда разгорается и растет, и ты, увидев ее, больше не можешь оторвать от нее глаз. Звезда эта – знак грядущего, и ты понимаешь, что ждать осталось недолго.
Такое зрелище не может наскучить. Раз за разом Гарик с Вовиком наблюдали его, и сила впечатления зависела только от размеров проходящего судна и мощности его дизеля. Какое волшебное преображение! Стоило ночи сделать невидимым бренное железо, как машины явились в подлинной своей славе. Их было не узнать – затрапезные сухогрузы с гравием, танкеры, залитые по каемочку, толкачи, погоняющие поезда ржавых барж. Волнующее чувство – почти не видеть огромное стальное тело перед собой, но слышать его ход в шуршании взрыхляемой воды, слышать в ночной пустоте гулкий наигрыш клапанов и утробное воркование выхлопа. И только плывет в вышине пылающий топ с красным и зеленым своими спутниками да рядами светятся окна надстройки – словно реет в ночи таинственный НЛО.
Всякий такой проход сопровождался приятным каждением на всю реку и увенчивался весомым многократным прибоем в оба берега. Гарик с Вовиком поджимали ноги, чтобы не намочило волной, и… принимались ждать следующее судно. Что значит молодость: усталость не ломила их, а только отдавалась в потрудившихся телах блаженной истомой. Подступавшая дремота лишь вязала языки и делала происходившее еще более похожим на сон.
И все же проснулись Гарик с Вовиком в палатке.
Еще помнилось обоим смутно, как они дрожали в потемках от холода и, отбросив условности, прижимались друг к другу, чтобы согреться. Но теперь внутренность палатки, озаренная ярким желто-зеленым светом, превратилась в духовой шкаф. Брезентовая крыша едва не прогорала насквозь, а на марлевом оконце палатки сомлевали ее не совсем безвинные узники – сытые, но несчастные комары. «Мы проспали!» – хором воскликнули Гарик с Вовиком. Да, они проспали, и солнце, обидевшись, что друзья пренебрегли его восходящими прелестями, в отместку запекало их в брезенте.
Времени было уже около десяти. Посмотрев на часы, Гарик с Вовиком поняли, что график – зачем-то было составленный график их плавания – полетел. И друзья вздохнули с облегчением. «Раз так, – решили они, – то можно больше не упираться на веслах, а плыть уже дальше как бог на душу положит».
Гарик с Вовиком позавтракали, уложили вещи в лодку, забрались в нее сами и, оттолкнувшись от берега, снова двинулись в путь. Теперь они гребли не спеша; река добавляла им скорости, но немного – верно, она тоже выбилась безнадежно из своего графика. Одно лишь солнце не ленилось – оно сегодня жарило так, что прибрежные жители, все, кто только не был привязан к колышку на лугу, потянулись к воде. Женщины в деревнях, как сговорившись, высыпали на берег с постирушкой. Подоткнув подолы, они нарочно забредали поглубже и, делая вид, что стирают, больше плескались сами, чем полоскали белье. Мужчины, не выполнив колхозного урока, дезертировали с полевого фронта: рискуя сверзиться с откоса, они съезжали к реке на шатких голубых тракторах. Трактористы раздевались донага, то есть сбрасывали штаны с трусами (торсы их, смуглые, пропыленные, были голые и раньше). А низы у них оказывались нежные, незагорелые, словно бы взятые от другого человека. И мужское естество их трогательно помахивало, когда они сходили в воду.
За каждым поворотом реки друзья находили то новых купальщиков, то рыбаков, а то целые семейные группы коров, забравшихся в воду по самые брюхи, как бегемоты. Коровы пребывали в блаженной задумчивости, а из-под них временами всплывал помет и далеко дрейфовал по течению параллельно с лодкой. Но вряд ли коровы думали о чем-нибудь существенном – не такой был это день. Сегодня разморенное, подтаявшее сознание могло сосредоточиться лишь на чем-нибудь чрезвычайном. Так, Гарика с Вовиком заинтересовала компания водных милиционеров, перевозивших с берега на берег большое трюмо. Их было трое – один сидел на корме моторки и правил, а двое других стояли, балансируя, как цирковые наездники, и вертикально держали зеркало, пускавшее по всей реке ослепительных «зайцев». Что они были именно милиционеры, сомнений не возникало: головы их украшали фуражки. Кроме того, на каждом была портупея с кобурой, надетая на голое тело, черные большие трусы, очевидно форменные, и сапоги. Милиционеры знали свое дело, а может быть, им просто повезло; так или иначе, рискованная переправа завершилась благополучно. Но к неопытным судоводителям река не всегда была милостива – в этом друзья убедились спустя некоторое время.
После нескольких часов плавания Гарику с Вовиком понадобился отдых – не от работы, конечно, а от солнечного пекла. Разумеется, глупо было использовать реку только как средство передвижения, и друзья решили, по примеру коров, сменить солнечные ванны на водные, то есть искупаться. Однако исполнить это решение оказалось не совсем просто. Увы, чем живописнее выглядело побережье, тем меньше годилось в качестве пляжа, а там, где годилось, оно непременно было кем-нибудь занято. Гарику с Вовиком никак не хотелось составить компанию ни деревенским купальщикам, ни рыболовам, ни скотам, пусть даже мирным. Но они не отчаивались и верили, что обязательно найдут ничем не заросший и никем не занятый, им одним обетованный краешек суши. Друзья двигались вдоль берега, мочившего в реке, как усы, буйный кустарник, миновали затончики, уютные, но густо заселенные камышом и речными лилиями. Все это были райские места для стрекоз и бабочек, но для человека – сплошное неудобье.
Наконец, обогнув очередной зеленый мысок, они увидели небольшой укромный песчаный пляж, показавшийся им на первый взгляд свободным.
– Смотри! – весело воскликнул Гарик.
Но Вовик отозвался не сразу.
– Смотрю… – произнес он почему-то сдавленным шепотом.
В следующее мгновение дыхание перехватило и у Гарика. Дело в том, что пляж не был необитаемым – на нем загорала женщина. Ее тело было того же золотистого оттенка, что речной песок, и казалось изваянным из него, поэтому друзья не сразу ее заметили. В тот момент, когда лодка выплыла из-за мыска, женщина встала, то ли собираясь войти в воду, то ли просто предъявляя солнцу свои совершенства. И когда она встала, сделалось очевидным удивительное, невероятное обстоятельство – женщина была голая, голая как есть, без малейших купюр! Что солнце – оно много повидало на своем веку; зато Гарик с Вовиком были потрясены. Но, похоже, и женщина испытала шок, увидев лодку с приятелями в нескольких метрах перед собой. Во всяком случае она не вскрикнула, не прикрылась, а прямо-таки остолбенела, словно и вправду превратившись в изваяние. Некоторое время участники сцены оставались неподвижны, но, к счастью, не все – река текла и уносила лодку, и она в итоге опустила занавес. Именно река, которая устроила эту встречу, она же и выручила всех троих, обратив мертвящую неловкость в живое и чувственное воспоминание.
Однако поделиться впечатлениями друзья не успели. Едва лишь прелести незнакомки скрылись из поля зрения, как неподалеку раздалось звонкое жужжание и из-за речного поворота показалась моторка. Двигалась она небыстро; это была старенькая «алюминька», в которой по своим надобностям ехала целая семья местных жителей. Глава семьи, как ему и положено, сидел полубоком сзади и рулил. Поскольку свой курс водитель моторки сверял по ближнему берегу, то и он, конечно, тоже увидел голую красавицу, стоявшую, как на картине. Увы, впечатление оказалось таким сильным, что мозг водителя подал неверную команду руке, державшейся за правило. В результате «алюминька» взвизгнула мотором и, словно бы поскользнувшись на воде, заложила недопустимый вираж. Все семейство ссыпалось на один борт, крен стал необратимым, и… лодка хлопнулась навзничь. Спустя несколько мгновений из-под «алюминьки» вместе с воздушными пузырями одна за другой стали всплывать человеческие головы – слава богу, туземцы умели держаться на воде. Лодка их, впрочем, тоже проявила до некоторой степени непотопляемость: она не пошла ко дну, а приняла вертикальное положение, выставив над водой облупленную носовую часть.
