Люди в толпе переглядываются – не похоже, чтобы так безбожно обманывали их тут в такой день… Хотя чего только в большом городе не увидишь… Как говорили еще в давние времена: «Киев большой, просящих много».
Но вот один за одним начинают подходить художники с Андреевского, которые давно знают Левушку. Им хочется по-братски, по-человечески помочь, потому что Левка клевый, свой, он врать не станет, не возьмет грех на душу, да и какой нормальный художник будет клясться собственными руками?!
Кто-то кладет в керамический кувшин деньги, кто-то несет свою картину – на, продавай в фонд твоей девочки! Левушка, взволнованный такой братской поддержкой, пытается объяснить, что девочка, собственно, не его, а потом машет на это рукой, благодарит и снова начинает повторять в микрофон, кто он и зачем здесь стоит.
– Слушай, чувак, ты отдохни немного, дай микрофон, я поговорю, – протягивает к нему руку крупный байкер, весь в кожаной одежде с блестящими заклепками и в бандане.
Левушка осторожно отдает ему микрофон. Тот взбирается на ящики и, широко расставив ноги, сочным голосом неожиданно начинает говорить то же самое, но по-английски. На мгновение толпа возле Левушки удивленно замирает, а к «витрине» начинают подтягиваться туристы.
– Ну, что стоишь, ворон считаешь, Малевич?! – спрашивает у Левушки байкер. – Вон же тебя спрашивают, сколько стоят твои кольца-кубики!
Через несколько минут, пока Левушка озвучивает иностранцу стоимость картин, хрупкая девушка в темных очках и с пышными каштановыми волосами берет из рук байкера микрофон и тоже взбирается на ящики. И опять неожиданно для Левушки и киевлян, которые гуляют по Андреевскому в плотной праздничной толпе, перекатывается, рыча по-французски, история о больной девочке, которой срочно нужны деньги на лечение…
Людей здесь в этот день – как пчел в улье: художники, резчики по дереву, вышивальщицы, стеклодувы и гончары, мастера лозоплетения и росписи по шелку. Они съехались со всей страны, чтобы в этот самый активный арт-уик-энд года выставить на продажу свои работы – и похвастаться мастерством, и заработать семьям на хлеб. Но, услышав о том больном ребенке, многие из них берут что-то из своих работ и тоже несут туда, к Левушкиной распродаже.
И люди начинают покупать – и наши, и иностранцы, одни на вывоз, на память, на сувениры, так как и цену просят невысокую, другие просто сознавая, что так устроен мир: сегодня ты кому-то поможешь, а завтра он тебе. Или не он, а кто-то другой. Тот, у кого в твою трудную минуту вот так же откроется навстречу тебе сердце.
Левушка уже не успевал управляться с микрофоном, он «от балды» называл цены, счастливый, что берут, складывал деньги в кувшин, прижимая его к себе, что-то кому-то объяснял. Теперь уже Игорь держал в руках микрофон и, загоревшись благородным делом и возможностью помочь своей незнакомой заступнице, анонсировал суть акции.
Когда он увидел, что с горы в их направлении спускается стайка японских туристов, прокашлялся и тоже перешел на английский, которым неплохо владел. Но вдруг седой мужчина, который до этого только стоял и недоверчиво приглядывался, энергично попросил у него микрофон, кивнув головой в сторону японцев:
– Дайте, дайте скорей! Сейчас они все купят! Я вам говорю! Я тридцать лет прослужил в разведке!
И он громко и выразительно заговорил на совершенно непонятном чужом языке, удивив всех вокруг и мигом привлекши внимание близких его сердцу туристов. Что уж он там им говорил, трудно было понять, но психологом он, наверное, был неплохим. Через минуту черноголовые туристы плотным кольцом окружили Левушку, Игоря и их товар.
Напротив, через шумную улицу, полную мастеров, их прекрасных творений, зрителей, покупателей, детишек и взрослых, стояла Оля. Высокая, тоненькая, светловолосая, в джинсах, в цветной легкой блузке, в больших темных очках, она прислонилась спиной к двери какого-то дома, смотрела, как люди со всего мира отдают свои деньги на операцию Ясе, и из-под ее очков катились слезы.
Тайком поглядывая через улицу, выйдет ли что-то из Левушкиной затеи, Оля заодно разглядывала и его друга Игоря, недоумевая, что ж за чудо случилось с Лизой в лифте с тем поцелуем? То ли от стресса, то ли чтобы не наделать шума – но на кой черт ей было с ним целоваться?! Игорь показался девушке более статным и красивым, чем Левушка, но чего-то в нем не хватало, а может, наоборот – был слишком мужчиной, решительным мужчиной-самцом, к которым у Оли, пожалуй, до конца жизни отношение не изменится.
На следующий день после Олиного ночного звонка Левушка пришел к ним в дом обсудить план, который он придумал ночью. Он извинился, что свободных серьезных денег у него нет, а Игорь, который, может, и рад был бы удружить и отблагодарить за освобождение из кутузки, сам недавно кому-то одолжил. Ходить собирать у знакомых – долгое и неблагодарное занятие. Но Левушку вдруг осенило – конец мая, и вот-вот будут опять праздновать День Киева! Он когда-то немало времени провел на Андреевском, были там друзья, и свое продавал, и в разных перфомансах участвовал, и в экспозициях. Он с удовольствием выставил бы свои картины на продажу, чтобы превратить их в деньги для Яси, а заодно можно было бы и Лизины работы присоединить. Но – нет гарантии, что много продастся. Хоть и ходит там в эти дни уйма народу, но и мастеров-то собирается невероятное количество. И вот, мучаясь бессонницей, Левушка вспомнил, как когда-то в студенческие годы собирали они деньги на лечение одного товарища, пострадавшего в аварии, – снесли свои работы, кто что был готов отдать, и устроили веселую распродажу – с музыкой, песнями, танцами и с рассказами, для какого доброго дела пойдут вырученные деньги. Продавали недорого, но при большом количестве картин результат вышел отличный – и товарищу помогли, и людей потешили, и сами развлеклись и еще больше сдружились.
Все сидели на диване. Левушка искренне уговаривал согласиться. Оля несколько недоверчиво отнеслась к этой идее, Лиза задумалась. И вдруг Яся, довольно ловко передвигаясь по знакомой комнате, подошла к ним, пробежалась руками по трем парам коленей, остановилась на Левушкиных и сказала:
– Лев добрый. Послушайтесь его!
Левушка взял ее маленькие ручки в свои и проглотил ком, поднявшийся к горлу. Лиза, обдумав предложение со всех сторон, сказала:
– Вы очень добрый, может, это и выход. Поверьте, мы бы в жизни не стали просить у вас и у вашего друга денег. Это вообще Олино самоуправство… – Она вздохнула, взглянув на девушку. – Но тут вопрос времени. Мы не можем тянуть. Если бы у нас был месяц-другой, мы бы как-то выкрутились…
– Лиза, да не нужно никаких объяснений! Вы даете ваши работы или нет? – остановил ее Левушка.
– Да, конечно, даю. Но…
– Что?
– Но я прошу – как-то надо это… Ну, понимаете – не нужно рассказывать о Ясе и ее проблеме.
– А как же тогда?
– Ну… не знаю. Но прошу: не называйте ни имен, ни диагнозов, ни конкретной клиники.
Левушка пожал плечами:
– Ну ладно. Если вы так хотите. Как-то и так выкрутимся.
– Спасибо вам! Если все получится, то уже в понедельник мы сможем выехать в Одессу. Господи, хоть бы все удалось! – хрустнула она сплетенными пальцами рук.
Игорь был постоянно занят в рабочее время, но охотно согласился помочь в деле сбора денег на операцию, ведь и сам был в долгу перед теми женщинами. И как только этой Лизе удалось замолвить за него слово? Но как-то странно – у нее такие связи, а денег в час «Ч» одолжить не у кого…
Итак, Игорь решил помочь. Он даже отложил загородный уик-энд с Кристиной ради распродажи картин на Андреевском. На работе он тоже рассказал коллегам об этой акции с другом-художником, ощущая особое удовольствие от своей причастности к благотворительности. Кое-кто из коллег даже пообещал прийти поддержать.
Вечером в пятницу Игорь с Левушкой подъехали машиной к дому, где жили Лиза, Оля и Яся. Последний раз Игорь видел это место, оглянувшись от милицейской машины. Он зыркнул в сторону того злосчастного подъезда и тряхнул головой.
– Левка, представь, а что бы было, если бы лифты не остановились бы, а?
– Даже не знаю…
– Блин, лучше бы я тогда вообще к той провидице не подходил!
Левушка глянул на друга и не ответил. Конечно, ему было очень жаль Игоря, когда того забрали в милицию. Но готов ли он был просто так открутить время на неделю назад и жить, как раньше? Жить дальше, не зная Олю, Ясю, Лизу? Он так мало знал о них, об их родителях, об отце Яси, об их жизни вообще, но какое он имел право расспрашивать? Хватит и того, что судьба свела его с этой странной девушкой, которая носит в кармане нож-выкидуху и в любой момент готова пустить его в ход, чтобы защитить чужого ребенка. Он видел, что Оля простая, но очень искренняя и преданная, без двойного дна, он даже чувствовал, что в свои лет двадцать она была в чем-то мудрее и сильнее его, взрослого мужчины, который почти на десять лет старше.
