Ознакомительная версия.
– Дорого бы я отдал за то, чтобы узнать, кто этот художник от слова ху… – говорит он, и я верю каждому его слову.
Тут мне в голову приходит, кажется, весьма здравая мысль:
– Слушай, Коль, художники же обычно подписывают свои картины, – говорю я, должно быть, громче, чем следовало. – Посмотри внимательно в правом нижнем углу, может, там есть чего. Тогда мы узнаем, кто автор.
Неожиданно из-за перегородки появляется пожилая дама с огромным шиньоном на голове.
– Тише, молодые люди, не надо никуда смотреть! – говорит она назидательно. – Здесь все картины Врубеля!
Из музея нас выставляют мягко, но настойчиво. Маленькая и круглая женщина-милиционер с закреплённой сзади рацией, антенна которой задорно виляет при ходьбе, словно хвост, молча провожает нас до выхода. Мы с Доном Москито совершенно не сопротивляемся – нам весело. Хохот отпускает нас только на улице.
– Какой дальше план? – спрашиваю я.
Вместо ответа Дон Москито извлекает из кармана какой-то листок.
– Что это? – спрашиваю я.
– Контрамарка на две персоны. Че дал мне ещё в ту субботу, чтобы я с Анютой сходил.
– А что там сегодня дают?
– «Мастера и Маргариту».
Поднимаю правую руку вверх:
– Голосую за вечернюю чертовщину! Только надо доба-а-вить…
– …ещё, чтобы стало светлей, – подхватывает Дон Москито низким голосом.
И уже дуэтом:
– …хотя бы на ми-и-и-иг!
Мы добавляем ещё дважды: один раз у метро «Третьяковская», и второй – в непосредственной близости от Кремля, на Никольской. Мой выбор приходится на баночную «Баварию», в основном из-за её демократичной стоимости, а выбор Дона Москито – на бутылочное «Останкинское», дизайн этикетки которого подходит к его имиджу. И хотя пиво на вино сами знаете что, нам хорошо. Мир снова становится прекрасным, Москва – красивой и чистой, люди вокруг – симпатичными. Раскрывающая тайну русской души формула Довлатова: «Утром выпил – весь день свободен» работает. Лишь однажды мне вспоминается тот алкаш из гастронома, но я отметаю воспоминание: мне-то такое не грозит, я-то себя держу в руках, в любой момент могу бросить…
Мне снова весело. Моя походка легка, как и мысли. Дон Москито не отстаёт – он также весел и невесом. Словно гонимый лёгким ветерком подсдутый воздушный шарик парит он, почти не касаясь тротуара.
Мы бессистемно бродим по улицам и переулкам выбирающейся из зимних окопов столицы. Чего тут только не встретишь: кургузые допожарные особнячки и пышные дома-дворцы девятнадцатого века сменяются модерном начала века нынешнего, те – шедеврами конструктивизма, последние, в свою очередь, дают место сталинскому барокко и блочным ужасам поздней советской архитектуры. Вот за это я и люблю центр – тут всего полно, и всё рядом. К сожалению, большинство зданий, особенно тех, что не выходят на крупные улицы, имеют запущенный и даже жалкий вид. Но более всего меня бесит попадающиеся то здесь, то там следы лужковского вандализма – старинные дома, от которых остались только стены, а то и один фасад.
– Ждут очередной реинкарнации в банки или офисы, – комментирует Дон Москито.
– Хорошо, что вообще не снесли, – отвечаю я, – а то могли. Это сейчас называется: «точечная застройка». Говорят, скоро в центре ничего старого не останется – всё снесут или перестроят.
– Это характерная черта нашего времени: не делать ничего нового, а только переделывать старое. Что поделаешь – постмодерн!
– А когда старое кончится, что тогда будет?
Дон Москито останавливается посреди тротуара и крайне задумчиво всматривается в обшарпанную стену дома напротив, будто сквозь неё ему видно будущее.
– Возможны два варианта, – произносит он, икнув, – либо совсем ничего, либо что-то революционно новое настолько, что… что… ну, чтобы всё вверх дном… наизнанку… как бы это сказать…
Не в силах подобрать нужных слов, он замолкает.
– Не трудись, – обрываю его я, – всё понятно. Непонятно другое: что из этих двух зол лучше.
– А почему ты считаешь второе злом?
Мои руки сами собой производят семитские эволюции в воздухе.
– Николай, странно слышать такое от рождённого в СССР! Неужели события восьмидесятилетней давности тебя ничему не научили?
Дон Москито обгоняет меня и заглядывает прямо в глаза:
– Знаешь, я часто думаю, может, ещё разок, а? Последний?
– Думаю, не стоит, – отвечаю я твёрдо, – хватит с нас предыдущих трёх. До сих пор расхлебать не можем. Коню ведь понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет. Надо найти какой-то другой способ, понимаешь, пойти…
– Другим путём? – с ухмылочкой вставляет до этого серьёзно внимавший мне Дон Москито.
– И кто из нас после этого сволочь? – огрызаюсь я. – Я лишь хотел сказать, что и одного раза должно быть достаточно. Вот, возьмём в качестве примера меня. В возрасте двух с половиной лет я случайно схватился за горячий утюг и нешуточно обжёг руку. С тех пор я не хватаюсь за включённые утюги, так как знаю, что можно обжечься. Поэтому мне становится до боли странно, когда я слышу призывы ко всякого рода революциям. А в последнее время я их слышу от самых разных людей. Сегодня вот от тебя услышал.
– А есть, что предложить взамен? – вопрошает Дон Москито. – Чего делать-то?
Совершенно искренне развожу руками:
– Не знаю, Коля, не знаю.
– Вот то-то, что не знаешь! Я тоже не знаю, и никто не знает, кроме того, чтобы «до основанья, а затем…»
Видимо, чтобы притупить охватившее его волнение, Дон Москито закуривает.
– Кстати, – говорит он, выпустив почти ровное кольцо, – ты тоже не чужд революционной пропаганды.
От неожиданности делаю большие глаза:
– Я!?
Дон Москито энергично кивает:
– Да, да! Именно ты! Кто намедни предлагал разобрать «Колумба с газетой[9]», потом переплавить его в огромное ядро, привязать к нему за одно место Церетели и бросить в Марианскую впадину? А? Пушкин?
– Да, но это же совсем другое… Это борьба со злом, святое дело…
– Да всё то же, не отмазывайся! Получается, твой утюг ничему тебя не научил!
Ещё что-то ему возразить мне не удаётся, поскольку следующий мой шаг приходится в глубокую лужу, которую я сослепу не заметил, и вместо аргументированного ответа в эфир вырывается поток нецензурной брани.
Дон Москито реагирует на случившееся достаточно странно. Вместо того чтобы позлорадствовать, он останавливается, принимает «пушкинскую» позу и нараспев произносит:
И в сотый раз рукой измерив,
Температуру утюга,
По лужам бегает Валерий,
Совсем не зная ни фига…
– Поэт останется поэтом, хоть ты его осыпь мозгами, – отзываюсь я.
В благодарность за сомнительный комплемент получаю от Дона Москито кривую рожу и комбинацию из одного пальца. Отвечаю ему тем же, только с двух рук.
К счастью, мы оба люди отходчивые, и инцидент продолжения не получает. Мы следуем дальше по неизвестному обоим маршруту.
– Послушай, а действительно: почему мы не учимся? – вдруг спрашивает долго молчавший Дон Москито. – Почему мы обречены на совершение одних и тех же ошибок? Я не только про то, о чём мы с тобой только что говорили. Например, почему мы всякий раз связываемся с женщинами одного и того же типа, который заложен в нас господом богом или же генами, и из года в год изводим себя и их одними и теми же проблемами?
«Интересный поворот разговора, – думаю я, – так вот что на самом деле его тревожит!»
– Что же ты предлагаешь, мой юный друг? – спрашиваю я. – Или ты так же не знаешь ответа на свой вопрос?
Дон Москито допивает бутылку и аккуратно ставит её на краешек тротуара – на радость бомжам.
– Я предлагаю идти против природы! – заявляет он, махнув правой рукой, словно Бендеровский сеятель. – Я предлагаю знакомиться с девушками, к которым не испытываешь необъяснимого влечения! Наоборот, нужно искать встречи с теми, которые нисколько не трогают при первой встрече, при виде которых не перехватывает дыхания, от чьих имён не бросают в дрожь…
– Но в этом случае не будет любви, – вставляю я. – Ты способен жить без любви?
– К чёрту любовь! – кричит Дон Москито. – Зачем она вообще нужна?
Мне смешно это слышать, но я не подаю вида:
– Нужна, Коля, ой, как нужна! Особенно в нашем с тобой возрасте. Но твоя проблема разрешима, и очень даже просто.
На меня наставляются удивлённые пьяноватые глаза:
– Да, и как?
– Элементарно. Кто тебе сказал, что надо обязательно поддерживать отношения только с одной женщиной? Ты что, не в состоянии быть одновременно с двумя или тремя? Тогда можно сравнить и сделать правильный выбор, а если одна изменит или уйдёт, то потеря выйдет не столь горькой – другие-то останутся. Главное, чтобы кто-то постоянно был рядом.
Ознакомительная версия.
