Ознакомительная версия.
После недолгого раздумья Дон Москито морщится:
– Предлагаешь стать хиппи? Очень привлекательно, только, боюсь, я на это не способен.
– Хиппи, Коля, просто физически не могут выжить в нашей стране по одной простой причине. Они у нас замёрзнут. Подобные молодёжные течения даже теоретически невозможны в странах с низкой среднегодовой температурой.
Дон Москито грустно улыбается:
– Я не о том. У меня вряд ли такое выйдет, но всё равно, спасибо за совет.
Не знаю почему, но мне вдруг становится его очень-очень жалко.
Ещё полчаса променада, и мы оказываемся в Газетном переулке. Он полностью заставлен машинами и невероятно грязен – даже не верится, что Кремль в двух шагах. Негатив усугубляет нависающая сверху стеклянная громада «Макдональдса», совершенно чуждая городу своим инопланетным дизайном.
– Какой кошмар! – вырывается у меня.
– А, ты про мужской туалет? – уточняет Дон Москито, кивая на жёлтую букву «М». – Да, это худшее из того, что мы с тобой сегодня видели. Кстати, тебе туда не надо?
Отрицательно мотаю головой. Заходить внутрь не хочется.
– А я схожу. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Дон Москито уходит. Я остаюсь один, и на меня немедленно накатывает вал из мыслей, как часто бывает по-пьяни. Нехорошее чувство, которое возникает после того, как наврёшь кому-нибудь – и тот поверит – поддавливает горло. Проблема в том, что я сам не верю в то, что только что сказал. У меня никогда не получалось, да, наверное, и не получится сделать то, что я посоветовал несчастному Дону Москито, полностью растворившемуся в своей Анне, и от этого становится мерзко на душе. Единственное, что меня несколько извиняет – искреннее желание так жить. Честно. Иметь нескольких любовниц, каждая из которых являет собой противоположность другим, легко, без сожаления с ними расставаться, не испытывать никаких чувств от их измен, не избегать их при встрече после, вспоминать о прошлом всегда с улыбкой…
«Нет, не могу я так, – признаюсь я самому себе, – не способен, как и Дон Москито. Хотя, единственный способ это проверить – попробовать, благо кандидатура имеется…»
По Газетному начинает гулять притихший было холодный мартовский ветер. Становится зябко. В тщетной попытке от него укрыться, разворачиваюсь спиной к Тверской и поднимаю воротник пальто. Руки сами собой заползают в карманы, и левая вдруг натыкается на что-то бумажное.
Достаю. Разворачиваю и с огромным удивлением узнаю в том, что только что извлёк из кармана, очередное Светкино письмо, которое я вчера нашёл в почтовом ящике, но так и не удосужился прочитать.
Здравствуй, Лерик.
Это опять я. Хочу поделиться с тобой новостью: я завела любовника. Дурацкое слово «завела», да? Будто я собаку завела, или кошку… Лучше сказать: «У меня роман». Так романтичнее, так говорят в американских фильмах.
Короче: мы познакомились в гостях у Маринки Шаховой (помнишь такую?) – машину обмывали. Сержик, как обычно, нализался, и с Маринкиным Сашкой на кухне засел. Я пошла на балкон покурить, а там стоит ОН. Посмотрела ему в глаза – и всё поняла, и ОН тоже. Я не буду говорить, кто это – ты его всё равно не знаешь.
На другой день пошла к нему сама. Он недалеко живёт, в завокзалке. И, знаешь, мне так хорошо стало, передать не могу. Не понимаю: и чего я, дура, раньше до этого не додумалась! Одно плохо: не с кем поделиться радостью. Девкам не расскажешь – растреплют, матери тоже, остаёшься один ты – за тебя-то я спокойна.
Мы встречаемся по вторникам и четвергам уже месяц. То у него, то у моих родителей, когда их нет. Такой экстрим… Ты только не подумай, с Сержиком я разводиться не собираюсь. Никакой любви у меня к НЕМУ нет, но это не просто секс, это приключение.
Не знаю, сколько это будет продолжаться, стараюсь об этом не думать. Надоест – найду другого. Я вообще теперь не задумываюсь о будущем. К чёрту его!
Ну, вроде, выговорилась. У тебя-то как дела? Девушку себе нашёл, да? На меня, небось, похожа? Шучу, не обижайся.
Всё, пока, надо бежать – сегодня четверг.
Не твоя Света.«Ну вот, и она туда же, – думаю я, – наверное, это возрастное, или у дураков мысли сходятся…»
– Что у тебя там? – спрашивает подошедший Дон Москито.
– Письма из прошлого, – отвечаю я, разрывая листок вместе с конвертом в мелкие клочки, – а с прошлым надо расставаться легко…
– Центральный Академический театр Российской Армии – первый профессиональный драматический театр в системе Министерства обороны СССР, – читаю я на небольшом стенде, установленном у входа в театр. – Театр образован в 1929 году. Это самый большой драматический театр не только в Москве, но и в Европе. Большой Зал вмещает 1100 зрителей, Малый – 400. Сцена Большого Зала оборудована уникальным вращающимся кругом и подъёмными механизмами…
Расправившись со стендом, переключаюсь на афишу. Скажу честно, она радует. Видно, что неизвестный художник-оформитель не просто так получил свои деньги, хотя и потратил при этом минимум полиграфических средств.
Собственно, афиша состоит из двух чуть скошенных «М» – одной красной, другой чёрной – которые продолжаются газетным «астер» и написанной размашистым женским почерком «аргарита». На секунду у меня возникает сомнение, что красное и чёрное поделено между главными героями справедливо, но, вспомнив ночной полёт и прочее, понимаю, что чёрное отдано Маргарите вполне заслуженно.
– Вы не посмотрите, занят ли в этом спектакле Владимир Зельдин? – обращается ко мне несколько карикатурная пожилая дама в каракулевом берете, которая до этого молча созерцала афишу, – а то я, как на грех, забыла дома пенсне…
Всматриваюсь в напечатанный в самом низу афиши мелким шрифтом состав актёров, но никакого В. Зельдина там не обнаруживаю, ровно как и В. Четверикова, то есть Че.
– Похоже, нет, – говорю я.
– Если он занят в эпизоде, его тут не будет, – встревает Дон Москито. – Надо в программке посмотреть, там всех печатают.
– Зельдин в эпизоде? – восклицает дама. – Это красиво!
– Извините, просто я не в курсе, кто такой Владимир Зельдин, – ретируется он.
От этих слов с дамой происходят странные метаморфозы: глаза угрожающе расширяются, мятый подбородок отвисает и, презирая закон всемирного тяготения, над причёской приподнимается берет.
– Да как вам не стыдно! – срываясь на фальцет, кричит она. – Как такого можно не знать! Зельдин – это же наше всё! Ну и молодёжь пошла! Вырастили на свою голову! Нечего сказать, молодец!
Мы с Доном Москито удивлённо переглядываемся. Ситуация непростая: ругаться с дамой не хочется, а отвечать что-то надо. Лично я выбираю между: «Извините, я не театрал» и «Что я, тут всех знать должен?»
На счастье, за нас вступается неожиданно подошедший справа мужчина с закрученными вверх усами, в пальто с меховым воротником и котелке. В таком виде он ещё более карикатурен, чем сама дама, так что рядом они смотрятся очень стильно.
– Молодые люди просто слишком молоды, чтобы знать, кто такой Зельдин, – деликатно замечает мужчина и слегка приподнимает рукой котелок.
Дама бросает на него негодующий взгляд, который, впрочем, тут же остывает:
– Это, несомненно, их извиняет, но лишь отчасти, – гораздо мягче говорит она, – таких людей надо знать!
– Разумеется, – мужчина чуть кланяется, – а кого, по вашему мнению, Зельдин мог бы играть в этом спектакле? Воланда?
Дама в шляпе красноречиво кривится:
– Владимир Михайлович не может играть антихриста! Я вижу его Мастером!
– Простите, голубушка, но возраст… – разводит руками мужчина, – вам не кажется, что Владимир Михайлович несколько м-м-м… пожилой для Мастера[10].
– Во-первых, для настоящего актёра не существует возраста! – парирует дама, видимо, заранее заготовленной фразой. – И никакая я вам не голубушка, во-вторых!
– Простите великодушно, – мужчина снова кланяется. – Тогда, может быть, Каифу?
– Каифу? – визжит дама. – Нет, только Мастер! И никто другой!
Пока эти двое заняты беседой, тихо покидаем место преступления задним ходом.
В кассу оказывается приличная очередь. Честно скажу, я и представить себе не мог, что люди будут стоять за билетами в этот театр. Ну, не ожидал я подобной популярности самого большого драматического театра в Европе (простите, если кого обидел). Так что с чувством небольшого, но вполне ощутимого превосходства, которое даёт лежащая в кармане у Дона Москито контрамарка, следуем мы ко входу.
В гардероб тоже очередь: древняя, возможно, ровесница театру, единственная гардеробщица не справляется. От скуки верчу головой, разглядывая людей в очереди. Спереди всё банально: две чуть пованивающие старушенции, перед ними измождённая лишним весом пара средних лет, ещё дальше – лохматая мамаша с прыщавой девочкой-подростком. А вот сзади сюрприз: прекрасная девушка, судя по всему, школьница последних классов. Девушка не просто прекрасная, она – сущий ангел: светло-розовое личико – голубые глаза – светлые кудряшки – белая шубка… но в этих голубых глазах столько порока, что мне становится не по себе. В некотором смущении перевожу взгляд на её кавалера, судя по всему, ровесника, но с ним тоже оказывается непросто. По внешним признакам – обычный жирдяй-очкарик, каких обычно в школе мутузят почём зря, но, встретившись с ним взглядом, физически ощущаю исходящую из-за сильных линз недетскую ледяную надменность и даже превосходство. Чтобы не вводить себя в искус дать ему в рожу, отворачиваюсь.
Ознакомительная версия.
