– Да. Наполовину. По отцу.
Родителя Вадик не помнил – в семейном альбоме хранилась одна-единственная пожелтевшая фотокарточка. На ней был запечатлен сидящий на корточках около частного дома мужик в тренировочных штанах и белой майке с тюбетейкой на голове. Рядом с мужчиной столь колоритного вида виднелась коляска, судя по всему, с младенцем.
– Это ты. – Мать Вадима тыкала пальцем в коляску на фото.
– А это? – Сын указывал пальцем на обладателя тюбетейки.
– А это… – Мать отодвигала карточку и, сощурившись, произносила: – Он.
Больше ничего вразумительного о старшем Бунтури не говорилось. Вадим испил всю горечь безотцовщины с лихвой, поэтому, уходя в армию, зачем-то поклялся соседской девочке, что вернется, женится и зачнет с ней сына.
Соседка поверила и отдалась призывнику после праздничного застолья. А потом Вадиму пришлось вернуться, жениться и стать отцом мальчика со своей звучной фамилией. Правда, в отличие от самого Бунтури, ребенок не имел особых перспектив вследствие родовой травмы.
– Пойдет к годам четырем, – обнадеживающе заявил врач. – А пока – постоянный уход и систематические занятия. Изо дня в день… Слышите, мамаша? Изо дня в день…
Лиля – жена Вадима – восприняла факт рождения такого ребенка как личный позор и женскую несостоятельность. Мужу призналась в этом сразу. И сразу же произнесла заготовленную речь:
– Я не оправдала твоих надежд. Не смогла родить тебе нормального сына. Ты можешь уйти и строить свое личное счастье.
Очумевший от перелета Вадим не сразу понял смысл сказанного, но когда Лиля произнесла тираду во второй и третий раз, по-хозяйски рубанул:
– Ребенка не брошу. Мой сын без отца расти не будет.
– А меня? – всхлипнув, спросила счастливая мать.
– И тебя. Давай, показывай наследника.
Младший Бунтури лежал в кроватке, натужно вытянув шею. Голова была развернута в противоположную сторону и запрокинута так, что острый подбородочек смотрел в потолок, а красивые миндалевидные глаза искали источник звука и тревожно шарили по абсолютно пустой стене.
Увидев сына, Вадим пил три дня. На четвертый – взял мальчика на руки и долго ходил с ним по комнате. Подсматривавшая за ним сквозь замочную скважину, Лиля еле сдерживала рыдания, поэтому войти не решалась.
Наконец придала лицу будничное выражение, вытерела слезы, раскрыла дверь и, как ни в чем не бывало, спросила:
– Тебя кормить?
– Нас кормить, – поправил Вадик, и Лиля поняла, что выиграла лотерейный билет.
– Мама, – Роза заглядывала прямо в глаза. – Он хочет с тобой познакомиться. Все тебе объяснить. Поговори с ним.
– Да я не против, – обрадовалась Петрова.
– Можно, он придет к тебе на работу?
– Можно, конечно.
К этому времени Люся ушла из детской поликлиники (после нашумевшей истории с начмедом) в параллельную структуру – с меньшей занятостью и гораздо меньшей ответственностью. Именно там она осуществила свою мечту о частной практике и нашла первых личных клиентов.
Одним из них, кстати, и был Вадим Бунтури. Поэтому, увидев его около своего кабинета, Петрова нисколько не удивилась.
– Приве-э-эт, – улыбаясь, протянула она. – Что-то с Сашей? Лиля мне не звонила…
– Да я… – помялся Вадик, – по другому вопросу, Людмила Сергеевна.
– Понятно. Тебя самого что-то беспокоит. Пойдем. Послушаю, а дальше…
– Не надо меня слушать, – начал раздражаться Бунтури. – Я же говорю. Я по другому вопросу… к вам.
– По какому? – заволновалась Люся (репутация этого относительно молодого человека в определенных кругах ей хорошо была известна).
– Я… насчет… Розы.
– Что-о-о-о? – задохнулась Петрова.
Только теперь до нее дошло, что появление Вадима связано с разговором, который накануне завела Роза. Она смотрела на него и не могла поверить, что именно с ним… ее девочка…
– Людмила Сергеевна, – окликнул ее Бунтури, – Людмила Сергеевна, здесь неудобно разговаривать. Давайте выйдем на улицу.
Петрова на деревянных ногах спустилась по лестнице, даже что-то сказала гардеробщице (типа «ненадолго, скоро вернусь») и села в машину к своему когда-то благодарному клиенту.
– Зачем?
– Что зачем? – переспросил Бунтури.
– Зачем тебе это надо?
– Я люблю ее.
– Я тоже люблю ее, – горько проронила Люся, – поэтому не хочу для нее никаких разочарований. У нее нет опыта. У нее никогда не было серьезных отношений. С тобой у нее нет никаких перспектив.
– А чем я вас, Людмила Сергеевна, собственно, так уж не устраиваю?
– Да всем, – выпалила Петрова. – Во-первых, ты женат.
– Роза знает об этом.
– Во-вторых, у тебя ребенок. Причем больной ребенок.
– И это она знает.
– В-третьих, извини, я буду говорить прямо, у тебя криминальное прошлое.
– Вы хотите сказать, что я бандит?
– Я сказала, у тебя криминальное прошлое.
– У меня и настоящее тоже криминальное, – злобно пошутил Вадим.
– В общем, я против. Ничего из этого не выйдет. Хорошего.
– Откуда вы знаете?
– Я чувствую. Я ведь не первый год живу на свете.
– Я тоже не первый. Кстати, вы не настолько уж меня и старше. В одной школе могли учиться. Я хотел по-хорошему, по-человечески. Не скрываясь. Для Розы это важно, потому что слишком много тайн и так. Ей нужна ваша поддержка. Ну что вам стоит? Скажите, что вы не против.
– Я против.
– Людмила Сергеевна, – вкрадчиво произнес Бунтури. – Не нужно сопротивляться.
– Ты что, мне угрожаешь?
– Я не в этом смысле. Не нужно сопротивляться тому, что между нами происходит. Это уже все равно происходит. Я в состоянии о ней позаботиться. Просто нужно сказать вашей дочери, что вы как мама не против.
– Не могу, – покачала головой Петрова. – Я должна сначала поговорить с Розой.
– Поговорили?
– Поговорила.
– И что?
– И то. Сказала, что не против. Да и потом…– Потом он проводил меня, – шептала Роза, положив свою голову к матери на колени. – И еще раз проводил. И еще…
– Ты знаешь, что он женат?
– Какое это имеет значение?
– Большое.
– Он не любит свою жену.
– Так все говорят.
– Мама, все – это все. А он – это он.
– Роза, потом ты захочешь другого: семьи, детей.
– Потом…
– Это наступит гораздо быстрее, чем ты думаешь.
– Мне все равно.
– До тех пор, пока ты ощущаешь себя единственной.
– Ты специально так делаешь?
– Что?
– Портишь мне настроение…
– Почему, как только я завожу речь о чем-то серьезном, ты называешь это «портишь мне настроение»?
– Ну потому что ты мне его портишь, – с обидой произнесла Роза.
– Хорошо. Чего ты хочешь от меня?
– От тебя?
– Да, от меня.
– Скажи, что ты не против.
– Я не против.
– Скажи, что ты не возражаешь.
– Я не возражаю.
– Скажи, что не обижаешься…
– Нет. Только я хочу уточнить одну вещь: ты остаешься жить дома или уходишь?
– Вадим снимает квартиру, – уклончиво ответила Роза.
– Это понятно. Ты не отвечаешь мне…
– Мама, не обижайся. Я, наверное, уйду.
– Наверное или уйдешь?
– Уйду.
– Значит, в свободное плавание?
Роза не ответила, перевернулась на живот и уткнулась матери в колени. Полежала минуту, снова перевернулась и, как в детстве, закрыла лицо ладонями. «Смущается», – подумала Петрова и потрепала ее по белокурым волосам. Люся была не права: дочь не смущалась, дочь была отчаянно счастлива, отчего на ее восковой коже проступили пунцовые пятна.
Три дня тайком от Жебета сообщницы собирали вещи. Большую часть Роза отбраковала, мотивируя тем, что в новой жизни им не место.
– А что я буду с ними делать?
– Выкини, – без сожаления советовала Роза.
– Рука не поднимается, – посетовала Петрова.
– Ну не выкидывай тогда, пусть висят, где висели.
В результате дочернее приданое свободно разместилось в двух спортивных сумках, из соображений конспирации засунутых под пустовавшую Светкину кровать.
Накануне отъезда Люся поинтересовалась у самовольно вышедшей замуж:
– Ты отцу сказала?
– Нет.
– Почему? Это нечестно. Он любит тебя. Это его ранит.
– Скажи сама?
– Ну уж нет! Я не для того с твоим отцом разводилась, чтобы потом готовить его к твоему бегству.
Поговорить с Павликом Роза так и не решилась. Она написала ему записку, после прочтения которой Жебет пришел в ярость и обвинил Петрову в пособничестве безнравственности.
– Кто он? – наскакивал покинутый отец на бывшую супругу. – Ты его знаешь?
– Знаю, – подтверждала Люся.
– Наверное, мерзавец, – переходил на картавый клекот Жебет.
– Нет, вполне достойный человек, – отстаивала дочерний выбор Петрова.
– Достойный человек, – Павлик надувал щеки, – не стал бы этого делать тайком.
– Он и не делал этого тайком.
– Значит, ты обо всем знала?
