Ознакомительная версия.
Шафиров поздравил всех и похвалил Застрахова за инженерную ловкость и мастерство маскировки, а Мусу – за талант организатора и коммерсанта, благодаря которому сразу же удалось и не продешевить, и верной ценой расположить клиентов к долгосрочному сотрудничеству в условиях благоприятной конъюнктуры нефтяных рынков.
Затем он предложил не пьянеть от денег и не распыляться, а начать возвращать долги, частично покрыть затраты, отложить немного в резерв и затаиться, но держаться в курсе мировых новостей и валют, и ждать следующей профилактической паузы, когда в трубе будет нефть, но не будет давления.
И никто не скажет, не затянул ли соседей в прения первый нефтяной оборот, но вскоре Муса отогнал покупателям второй нефтевоз, и третий, и дело пошло; и начались уже споры о том, не стоит ли, с учетом явного тренда на повышение и неспособности стран ОПЕК договориться[31], поднять отпускную цену до ста долларов за тонну?
И однажды Муса посмотрел на Шафирова, потом – на пачку свежезапечатанных пятисотрублевок, накрыл ладонью руку Застрахова, как бы упреждая возможные возражения, и сказал вполголоса, что если раньше говорилось, не утаишь, мол, шила в мешке, а рыла в пушке, то теперь, похоже, к этому надо прибавить и земляное масло в рожке, а попросту – нефть в трубе.
«Понятно, – сказал Муса, – что потребности неуклонно возрастают, и темпы ускоряются. Но вместе с ними растут и риски. Забывать об этом нельзя. На ночной добыче долго не протянешь, шабашников всякий раз не напасешься, от жен не набегаешься. Да и троим – даже троим – всё в руках не удержать. Пора и себя обезопасить, и о соседях подумать. Рано или поздно дому номер девять придется что-то предъявлять. Значит, надо делиться[32]. И прибылью, и работой. Иначе – ещё прогон, ещё один-другой караван, – и не слыхать нам больше гула трубы, и не видать прибытков».
Так говорил Муса, и Шафиров, слушая, кивнул два или три раза. После чего прошелся по кабинету и попросил у соседей времени до завтра.
А на следующий день, при встрече, первым делом осторожно поинтересовался у Застрахова, правда ли, что дочь его, Мария, живет отдельно, одна с ребенком, и работает на почте?
И вот что придумал Шафиров, и вот как поступили они с помощью дочери Застрахова, Марии, которая жила отдельно, одна с ребенком, и работала на почте.
В течение недели, в разные дни, из восьми различных отделений стали приходить жильцам дома номер девять по улице Завражной уведомления о почтовом переводе на три тысячи рублей.
И поскольку отказов не случилось, и деньги были исправно получены во всех восьми отделениях, на следующей неделе, когда была поставлена подпись на последнем корешке, владельцы двадцати четырех квартир, вслед за нечаянной радостью перевода[33], обнаружили в почтовых ящиках заказное письмо в роскошном, плотном кремовом конверте, который словно бы утяжелял взявшие его пальцы и оставлял в воздухе не сухой сургучовый взмах, а мерцающий, обморочный аромат пряничной пудры.
И те, кто решился поделиться загадкой с соседями, сейчас же переходили на шепот, испуганно называя необычное послание «письмом счастья».
И никто не знал, конечно, что, – прежде чем составить его и выпустить с легкой руки Марии, – протолковали Застрахов, Муса и Шафиров всю ночь до тягостной хрипоты, до хрупкой сентябрьской зари.
И первым негодовал Застрахов, и перечил соседям, говоря, что не будет от дармовых денег ни пользы, ни прока, а только прогудят всё в один миг, и просочится тайна и уйдёт самотёком, и все труды, все хлопоты и надежды вылетят в трубу. Чем можно делиться, спрашивал он, и что возлагать на людей, когда они, заходя домой, бросают окурки и сморкаются прямо у порога, а жены некоторых до сих пор выколачивают половики через перила балконов, а дети и друзья их детей – как придут холода – станут, упившись, блевать в собственном подъезде?
А Муса поначалу только посмеивался и качал головой, а потом вскочил и закружил по комнате, словно пытаясь угнаться за скоротечною речью Застрахова, и едва успевал время от времени вставлять: «Борис, ты не прав!»[34]
Шафиров же поспешил успокоить обоих и сказал, что в словах Застрахова, безусловно, много правды, но не вся правда. И еще он сказал: ничего не поделаешь – все труды человека для рта его, а душа не насыщается, но зато по ночам беспокоит желудок, этот отец скорби, и так живет человек, словно дитя желудка, выжатый до последних соков[35]. И потому не то важно, что дать людям, а то – как подать.
И выложил соседям свой план, и принялся диктовать письмо, а Муса всё повторял «Борис, ты не прав!», но умудрялся изредка добавлять в послание кое-что от себя.
Начиналось послание поздравлением счастливых жителей дома номер девять с выплатой первых дивидендов в три тысячи рублей. И поскольку, говорилось далее, никто от денег по тем или иным причинам не отказался, все получатели указанной суммы, расписавшись в соответствующей квитанции (копия прилагается), тем самым не только подтвердили своё право и готовность получать аналогичные вознаграждения в дальнейшем, но и согласились с условиями подобных выплат. А условия эти были охарактеризованы как в высшей степени выгодные, ибо речь шла именно о дивидендах, которые было обещано выплачивать и впредь – ежеквартально, в зависимости от коммерческих результатов товарищества. Дело в том, разъясняло письмо, что благоприятное стечение обстоятельств и ресурсов объединило, так сказать, всех жителей дома в своего рода товарищество на вере, превратило их в акционеров или совладельцев небольшого, но быстро оборачиваемого капитала.
И теперь, было сказано, каждый акционер вправе самостоятельно решать, как распорядиться этим капиталом, выбрав один из трех путей или вариантов.
Первый. Ожидать и в будущем почтовых переводов раз в квартал, полагаясь на конъюнктуру рынка и добрую волю учредителей.
Второй. Получать, кроме дивидендов, приличную зарплату. Для чего необходимо передать данное письмо Застрахову, Мусе либо Шафирову (номера квартир указаны), и в обмен принять на себя дополнительные обязательства, а с ними – ключ от абонентского ящика в одном из ближайших почтовых отделений, откуда и можно будет впоследствии забирать зарплату, обусловленную объемом и характером взятой на себя работы.
Третий. Отказаться и от зарплаты, и от дивидендов, продолжая жить прежней жизнью, наблюдая, как богатеют соседи, – либо подумать об отъезде.
И поскольку, подчеркивалось в письме, ни на кого не возлагается больше, чем он способен перенести, а вера есть ручательство о делах невидимых, – принимая решение, лучше принять на веру и то, что написано, и то, что последует, и не терзать ни себя, ни судьбу бесплодным розыском или попытками увидеть сокрытое.
И еще было сказано, что напоминание о строжайшей секретности выглядело бы избыточным и унизительным, если бы не серьезность общего дела, если бы не общеизвестная острота криминальной обстановки в городе, да и в стране. А значит, сохранение тайны – в интересах всех и каждого, ибо, случись посторонним узнать о содержании письма или о самом факте его существования, – проговорившимся пришлось бы не только возвращать полученные три тысячи, но и объяснять их происхождение компетентным органам, а то и кому-нибудь пострашнее.
Так завершалось письмо. И хотя никто, кроме жителей дома номер девять по Завражной, не видел его своими глазами – те, кто слышал о нем, уверяли, что оно повторялось слово в слово во всех двадцати четырех отправлениях. А иные утверждали обратное: будто письма сильно различались в выражениях, и в каждой квартире получили свое послание, где одних называли «уважаемые соседи», других – «дорогие товарищи», а некоторых – «дамы и господа».
И вот имена тех, кто[36] пошел, увлеченный письмом, на переговоры.
С первого этажа поднялись Подблюдновы, Чихоносовы и Кочемасовы с сыновьями.
Со второго: Сморчковы, Тимашевы и семейство Агранян.
С третьего: Бирюковы, Волковы и Одинцовы.
С четвертого: Аргамаковы, Буртасовы и Можарские.
С пятого: Ушуевы, Любятовы и Невеличко.
С шестого: Каракорумовы и Сорокоумовы с сестрою Полянской.
С седьмого: Урочковы и Волотовские с дочерью и зятем Сливченко.
С восьмого: Зыряновы, Эрзяновы и Мордовцевы с внуками Подлисовыми.
С девятого: Бочашниковы и братья греки Адельфи[37].
И сначала пришли к Застрахову, но в те дни был он почему-то хмелен и несловесен[38], и тогда отправились к Мусе.
И стали роптать, спрашивая: «Что это? Откуда? Кто первый и кто последний?»
И Муса обнадежил одних, выслушал других, ответил третьим, но пришедшие не верили и не уставали препираться, а он устал. И стал спотыкаться на простых словах, и замахал руками, чтобы разошлись до утра, а сам поспешил к Шафирову.
«Не могу, – сказал он соседу. – Приходи помочь мне, или говори с ними сам. А меня воротит от дующих на узлы[39]».
Ознакомительная версия.
