– Сегодня все сводится к выгоде, а со старика что взять? Поэтому до смерти редко доживают, умирая прежде от одиночества…
Матвей Галаган хотел что-то добавить, повернувшись к незнакомцу, но тут очнулся – он был один, а на коленях у него лежала книга про завоевательные походы Чингисхана.
С годами Матвей Галаган все чаще задумывался о своей судьбе, о том, почему стал военным, гадая, имел ли к этому призвание, или цепь случайных обстоятельств, выстроившись непостижимым, таинственным образом, привела его в казармы.
– Какой из меня солдат, ать-два, и точка, – однажды пожаловался он в компании штатских. – И войны нет, чтобы храбрость свою проверить.
– Ну, это ты брось, – поправили его. – В жизни всегда есть место подвигу.
С тех он стал искать опасности. Возвращаясь со службы, выбирал самые темные переулки, по дороге забредая в сомнительные заведения. Однако все было спокойно, разве что пьяные горланили непристойные песни, предлагая выпить.
– Ищешь приключения на свою голову? – быстро урезонивал он их.
– Что ты, командир, похоже, нашел, – вытягивались перед ним. – Разрешите идти?
Смеркалось. Шел дождь. В глухой подворотне он ступал в клокочущие лужи, измазав сапоги до самого верха. У кирпичной стены, позеленевшей от слизняков, трое прижали одного. В свете горевшего окна сверкнули ножи. От неожиданности он отступил в тень. Троица разом повернулась, будто написанная на одной иконе. Небритые скуластые лица, зло выпученные глаза над горбатыми мясистыми носами. Щеку одного уродовал косой шрам.
– Иды, иды, это наши дэла, – сказал он с восточным акцентом.
– Нэ мешай, – посоветовал другой.
– Иначе зарэжим, – пригрозил третий.
Сапоги стали жать. Китель наполнился потом. Ноги готовы были развернуть его на сто восемьдесят градусов. Но он, стиснув зубы, выступил вперед. На его лице заиграли желваки.
– Военный! – разглядев на свету форму, завизжал мужчина со шрамом.
– У него рэволвэр! – подхватил другой.
– Побежали! – выкрикнул на ходу третий.
Вместе с троицей исчезла и жертва. Уткнувшись в стену, он стоял под дождем и трясущимися руками не мог достать платок, чтобы вытереть вспотевшую шею.
Был вечер, тускло мерцал экран, на котором, как муравьи, чернели буквы. «С тех пор он стал искать опасности, – перечитывал свое сочинение Матвей Галаган. – Возвращаясь со службы, выбирал самые темные переулки…» Дойдя до конца, он усмехнулся. Потом закрыл редакторское приложение и в меню «Сохранить документ» щелкнул «Нет».
Так бы все и шло – зиму сменяло лето, а дни тянулись журавлиной стаей, но судьба – опытный шулер, и в рукаве у нее всегда спрятан джокер. Однажды погожим осенним вечером Матвей Галаган изменил своей привычке, проверив почтовый ящик, у которого от редкого пользования заржавел замок, и был крайне удивлен, обнаружив вместе с рекламой и счетами за квартиру повестку из адвокатской конторы. Он долго крутил в руках распечатанный пакет и не мог понять, зачем его вызвали.
– Умерла ваша родственница, – сообщили ему, едва он переступил порог.
– Сестра? – ахнул он.
– Нет, дальняя, вы про нее могли и не слышать.
– И что?
– А то, что она была состоятельной и вы с сестрой единственные наследники. Вашу сестру мы нашли быстро, а вас еле разыскали.
– Надо же, – пробормотал Матвей Галаган, – прямо по щучьему веленью. И о какой сумме идет речь?
– О-о!
Матвей Галаган учащенно задышал.
– И я могу их получить?
– Не сейчас. Заходите через неделю, мы все оформим.
Из конторы Матвей Галаган вышел другим человеком. Тысячи мыслей крутились у него, он думал, как поедет за границу, будет играть в казино и знакомиться с красивыми женщинами, которым не придется отдавать всего себя, откупаясь дорогими подарками, а дома, сняв армейскую форму, он впервые, вместо того чтобы аккуратно повесить в нафталинный шкаф, швырнул на стул. Растянувшись на постели, он представлял, как подаст завтра рапорт, как удивятся сослуживцы, напоминая, что ему осталось всего ничего до пенсии, а потом он закатит пирушку в офицерской столовой, и его будут с завистью хлопать по плечу, обнимать и целовать в десны. Но уже к ночи ход его мыслей изменился. «Появились штаны, когда не стало зада, – думал он. – И почему все приходит с опозданием?» Ему уже не хотелось в дальние страны, где говорят на непонятном языке и где он будет так же одинок. Засыпая, Галаган подумал, что завтра надо встать раньше, чтобы успеть погладить мятую форму, в которой проходит до пенсии.
На службе Галаган решил пока молчать, однако не удержался.
– А что бы ты сделал, получи уйму денег? – спросил он того самого сослуживца, с которым раньше делился сомнениями насчет их профессии. Был вечер, они стояли на автобусной остановке у гарнизона, собираясь ехать каждый в свою сторону.
– Не знаю. С деньгами родиться надо, привыкнуть.
– Ну, можно на благое дело пустить.
– Эт точно, сегодня деньги любого из небытия поднимут. А как отличить дело-то? Беда в том, что у тех, кто их имеет, больше за душой ничего нет. – Взмахнув рукой, он отогнал комара. – Получается, возможности у тех, кто сам – ноль, а способные на многое их лишены.
– А все же – что бы ты с деньгами сделал?
– Черт его знает. Опасная они вещь. Помню, был у меня сосед, выиграл раз в лотерею сумасшедшие деньги. И раньше сычом жил, ни жены, ни детей, а теперь совсем обособился, здороваться и то перестал. Родители мои говорили – надо же, свезло кому не надо, столько вокруг нуждаются. Только свезло ли? Так, может, и доковылял бы до старости, а тут стал на всех коситься, подозревать, что ограбят. Деньги свои он в перину зашил, об этом все знали, вот и спал на них и днем и ночью. Постепенно страх окончательно его сковал, так что он уже не выходил из дома, отбрасывая на улицу лишь тень, когда, облокотившись о косяк, курил в дверном проеме. А кончилось печально. Случился у него дома пожар, так его еле вытащили, чуть не сгорел, цепляясь за перину. И с тех пор умом тронулся, все бубнил, что его подожгли…
Матвей Галаган помрачнел.
– Да не бери в голову, – снова отогнав комара, рассмеялся сослуживец. – Эту выдумку мне бабка рассказывала, бессребреника воспитать хотела. А ты, однако, доверчивый!
Матвей Галаган обиделся.
– А зачем врать?
– Виноват, исправлюсь! – взял под козырек сослуживец. – Ну, ты ж пристал с деньгами, не отвязаться. Одно скажу: когда в кармане звенит, это еще не значит, что в душе звонко. Кстати, больше не думаешь профессию менять?
– Думаю.
– А зря. На старости-то лет.
– Лучше поздно… А в будущем наше дело все равно отомрет, все эти наполеоны, не наигравшиеся в солдатиков, слишком дорого обходятся человечеству.
Сослуживец расхохотался.
– И ты веришь, что оно поумнеет?! Впрочем, что с тебя взять, ты и моей сказке поверил. Нет, Матвей, наша профессия всегда в цене останется: языков много, договариваться не умеют, а наш самый простой. – Он прибил ладонями комара. – Вот теперь он меня понял! А сколько ни тверди: «Не соси мою кровь!», не дойдет. – Прощаясь, он протянул руку с убитым комаром. – Ну, до завтра, мой автобус.
Сослуживца ждала семья.
Оставшись один, Матвей Галаган вспомнил про свалившиеся деньги и подумал, что в этом есть высшая справедливость. Разве напрасно он столько мотался по гарнизонам? Даром, что ли, терпел эту собачью жизнь? Он опять стал мечтать, как ими распорядится, как, набравшись храбрости, напишет Ульяне Гроховец, ведь деньги списывают возраст, делая всех ровесниками.
Всю неделю Матвей Галаган посматривал на всех с тайным превосходством. Он меньше гонял солдат на плацу, закрывая глаза на провинности, простив им желание разбогатеть.
Полковник вызвал его за дубовую дверь.
– Садись, майор. Тут такое дело – осенний набор на носу, ну, в общем, ты понял…
Полковник был толстый, он задыхался, и у него не хватало слов.
– Надо проинспектировать призывные пункты, – закончил за него Матвей Галаган, подумав, что опять выбрали его, будто нет офицеров моложе.
– Точно. Проверишь призывников, списки там… Короче, ты понял…
– Когда прикажете ехать?
– Через неделю.
– Есть! – поднялся Матвей Галаган. – Машину выделите?
Полковник тоже поднялся, покраснев от натуги.
– Тут это… как раз генерал из Москвы прилетает – встретить надо, эскорт и все такое…
– Короче, своим ходом?
– Ну ты понял.
«Жирный боров! – закричал про себя Матвей Галаган, прикрывая тяжелую дверь. – Вот получу деньги и пошлю тебя далеко и надолго!»
До конца дня он ходил готовый сорваться по любому поводу, бросить все, не дожидаясь наследства, но к вечеру остыл. В конце концов, он не первый раз ездит с подобными поручениями, у него есть опыт, может, и правильно, что выбрали его? Ничего не случится, успокаивал он себя, даже лучше сменить обстановку, отвлечься от гарнизонной рутины. Матвей Галаган представил новые лица, молодых ребят, которые напомнят ему время, когда он был курсантом, офицеров на призывных пунктах, стоящих навытяжку перед инспектором, и добродушно улыбнулся. Дома он приготовил чай, выпил два стакана, уже со смехом вспоминая жирного полковника, и снова вернулся к приятным мыслям о том, как сможет распорядиться деньгами. Он подумывал тайно перевести деньги сослуживцу, с которым ждал вместе автобус, но решил, что после их разговора тот непременно обо всем догадается. А Матвей Галаган не хотел огласки. «Завидовать будут, – развалившись в кресле, думал он. – А черная зависть порчу наводит». И, расхохотавшись, постучал по деревянному подлокотнику: «Совсем обезумел, я же, тьфу-тьфу, не суеверный». Отвернувшись, он долго смотрел в окно, за которым уже плыли вечерние сумерки, загонявшие в подъезд припозднившихся жильцов, а когда залез в Интернет, подумал вдруг стать тайным благодетелем. «Переведу деньги в группу, пусть делают что хотят». Он пожалел, что опоздал и уже не сможет выкупить у Раскольникова голову Авеля, не сможет помочь Модесту Одинарову, которому сочувствовал, потому что тот был одинок, как и он сам. В то, что Модест Одинаров жив, Матвей Галаган не верил, посчитав перемену его ника дурным знаком. Незаметно для себя он пробежал глазами пост Афанасия Голохвата:
