Делать было нечего: надо было ожидать разрешения своей судьбы, кляня предательскую надежду, которая нет-нет да и возникала в ее душе. Воспоминания о Пете, Олюшке причиняли почти физическую боль.
«С другой стороны, я больше не в лагере, – усмехнулась она, – я ведь так мечтала оказаться на «материке».
Ольга поняла, что больше всего на свете хочет снова оказаться там, за Полярным кругом, где сейчас ждали ее и мучились от неведения и разлуки самые близкие ей люди.
Она вернулась в палату, легла на кровать, закрыла глаза и стала слушать пустоту, звенящую в ушах. Напряжение, с которым ей далась беседа со Сталиным, не отпускало. Всю ночь Ольга не спала. Что с ней теперь будет? Наверно, скорый расстрел… Она с незнакомым ей раньше трепетом прислушивалась к шагам в коридоре, каждую минуту готовясь к тому, что в ее палате раздастся столь знакомое:
– На выход! Без вещей!
Но настало утро – она догадалась об этом по мрачным отсветам на стенах, а за ней не приходили.
«Все же пронесло – поняла она. – Надо готовиться к новым испытаниям… Значит, властитель решил, что она еще может понадобиться ему».
Ольга думала, что теперь вспомнить про нее могут очень нескоро, поместив в больницу на неопределенный срок. Заперли – и забыли, когда понадобится – вот она, под рукой. Это оказалось не так.
Тем же утром ее отвели в кабинет к добродушному толстяку, буквально излучавшему оптимизм и дружелюбие.
– Здравствуйте, – добродушно сказал он Ольге, – меня зовут Игорь Петрович. Я – ваш врач.
– Я разве больна? – удивилась Ольга вместо приветствия.
Он делано бодро рассмеялся ее словам, как удачной шутке, энергично потирая руки.
Ее смутил и испугал этот человек, обрадовавшийся ей как близкому родственнику, с которым не виделся долгие годы. Во время всего разговора он ни на минуту не прекращал движения, разгуливая по кабинету, постоянно что-то трогая и перекладывая с места на место и беспрестанно жизнерадостно улыбаясь. Лицо его напоминало маску, на которой по заказу хозяина возникали и исчезали нужные эмоции и чувства, меняющиеся чуть ли не с противоестественной скоростью.
– Ну, как вы не понимаете, – пояснил он, словно отвечая на ее немой вопрос, – мы будем вас изучать.
– Что означают эти буквы там, на вывеске? – почему-то спросила Ольга.
– Ничего особенного, – с готовностью объяснил врач, – мы секретное учреждение.
– А зачем я вам?
– Вы – моя работа, моя главная ценность. Вы будете часто слышать наименование «тринадцатый отдел». Наша деятельность строго засекречена, так что мы не сможем послать весточку вашим близким. Но им обязательно сообщат, что с вами все в порядке. Вам нужно запастись терпением и немного подождать. И главное – сотрудничать с нами, тогда все будет хорошо.
Она испугалась: раз он так подробно объясняет, значит, ее и не думают отпускать?
– Как хорошо, что вы наконец-то к нам попали, – продолжал щебетать он. – Ваши уникальные способности теперь, как алмаз, получат должную огранку.
– А когда я попаду к родным? – глухо спросила Ольга, разглядывая бумаги и карандаши, лежащие на его столе в идеальном порядке.
– К сожалению, не сразу, – поскучнел Игорь Петрович. – Нам нужно будет вас тщательно исследовать, собрать, так сказать, надлежащее количество материала. А когда мы сможем использовать его в уникальных научных разработках, возможно, мы совершим прорыв в этой области. Но нам нужно ваше содействие. Оно нам необходимо, сами понимаете, – он понизил голос, – время сложное, мы воюем, так сказать, на всех фронтах. Вы нам можете помочь именно так.
– А раньше, в Норильлаге, не помогала?
Он слегка покраснел:
– Я искренне удручен, что мы раньше не смогли оценить вашу значимость и полезность.
Ольга горько усмехнулась.
– В нашей клинике мы исследуем скрытые возможности человеческой психики. Это очень важное для нас направление. А вы – просто живой феномен, клад. Если вас отпустить, то вас могут похитить наши враги, или недобросовестные люди будут использовать вас в своих целях, как это было с Валентиной. Мы не можем этого допустить.
– С Валентиной? – встрепенулась Ольга.
– Мы наслышаны о ваших злоключениях, – печально кивнул доктор, – и сочувствуем вам. Но во всяком деле не бывает без ошибок, верно? – И он чуть ли не лукаво подмигнул ей: – Главное, что мы их осознали…
В жизни Оли настали странные времена. Поначалу она не понимала, что происходит. Через неделю после разговора с Игорем Петровичем ее поместили в камеру без окон, с мягкими стенами – палату для буйных.
– Зачем? Я же веду себя тихо, – поразилась Оля, но ей никто ничего толком не ответил. Медицинский персонал больницы с ней не разговаривал вовсе, только Игорь Петрович, – видимо, для чистоты исследования.
Перед этим ей сделали какой-то укол. Ольга, не ожидавшая ничего плохого, спокойно подставила руку. Правда, уже через час она вдруг обнаружила, что пол под ней мокрый – она почему-то описалась. Женщина начала колотить в дверь, но никто не подходил. А еще через час она почувствовала, что по венам ее бежит огонь, вся кожа горит. Она начала ногтями сдирать ее…
Это повторялось почти каждый день. Ей делали какие-то жгучие уколы, назначали разные процедуры, электрошоки, электроэнцефалограммы, рентгеноскопию мозга. Многие из этих процедур были очень болезненны.
– Что вы делаете, – плакала она и хваталась за врачей, когда дюжие санитары силком тащили ее на очередную процедуру, – зачем? Вы меня изучаете? Но почему так?
– Мы верим тебе и тому, что тебя посещают видения, – говорил Игорь Петрович. – Мы хотим сделать из тебя эффективного медиума. Сейчас ты видишь отрывочно и несистемно. Врачи же будут изучать эту твою способность и сделают ее прогнозируемой и управляемой. Это нужно советскому народу. Ты должна терпеть, твои страдания послужат миллионам жизней и безопасности нашей страны, в конце концов.
Иные из процедур и инъекций были просто жуткими по своим последствиям. Температура порой повышалась до сорока градусов. Во всем теле появлялась страшная боль и ломота. Ольга в буквальном смысле слова лезла от этого на стены.
– Мы вынуждены идти вслепую, пробовать самое разное, в надежде, что хоть что-нибудь сработает, – повторял Игорь Петрович, – что в результате шока организм на что-нибудь да отреагирует. Психиатрия – самая загадочная профессия, и мы тут все – творцы. Это не гвозди забивать или коров пасти, – самодовольно добавлял он.
Иногда к Ольге приезжали непонятные посетители и задавали вопросы государственного значения. Но она отвечала все хуже и хуже – ей трудно было концентрироваться, видения перестали быть яркими.
Как-то случайно она услышала разговор о ней двух людей в белых халатах. Один предложил поэкспериментировать на Ольге – посмотреть, как будут влиять на ее особенности различные препараты, чтобы вернуть дар и сделать его еще более сильным. После этого ее начали беспрестанно пичкать аминазином, галоперидолом и прочей отравой, от которой по лицу и телу пробегали судороги, язык не слушался и вываливался изо рта, а в голове звенела оглушающая пустота.
Но задумка врачей, очевидно, терпела неудачу – Ольга постепенно деградировала и слабела. От приема различных препаратов ее здоровье, как физическое, так и психическое, стремительно ухудшалось. Ее постоянно посещали видения – калейдоскоп ярких образов настоящего и будущего, но говорить или хотя бы писать о них она уже почти не могла. Из ее рта вместо осмысленной речи вырывались несвязные звуки и мычание. Женщина жестоко страдала, билась, как настоящая буйно помешанная, о войлочные стены.
А спустя немного времени Ольга и вовсе впала в апатию, перестала разговаривать и вообще хоть как-то реагировать на окружающее. Разум ее отключился.
В июле 1942 года, как и предсказывала Оля, началась знаменитая Сталинградская битва, послужившая началу коренного перелома в ходе войны.
Через год после этого произошло танковое сражение на Курской дуге, началось освобождение страны и победный марш советских войск по Европе.
В майский день, когда кончилась война, Оля лежала в забытьи на полу своей камеры для буйных, на губах у нее была засохшая пена. Она уже два года не приходила в себя.
Вскоре ее, как негодный для экспериментов материал, перевели в другую больницу.
Петру, конечно, никто не сказал, куда увезли Ольгу. Более того, намекнули, что больше он ее не увидит, и сейчас она дальше от него, чем когда бы то ни было.
На первых порах новое горе придавило его, буквально не давало дышать. Он как-то вспомнил их давний разговор с Олей, когда он заявил, что, если с ней что-то случится, он, как Ромео, тоже не будет жить… Подумаешь, пара пустяков…
Петр горько усмехнулся, как давно это было, совсем в другой жизни. В той жизни он, наверно, так бы и сделал. А в этой надо терпеть и жить. Глядя на маленькую Олю, он твердо понял, что должен жить ради ребенка, ведь в этой крошке частичка его любимой Ольги. Надо вырастить ее… Надо набраться терпения и опять, и опять надеяться и ждать…
