В письмах он рассказал о себе не много. Был женат, сейчас в разводе. Имеет трех сестер и одного брата. Когда Педро было семнадцать лет, мать переплыла на лодке океан и теперь живет в Майами. С тех пор он ее не видел. Про отца никакой информации не сообщил. По гороскопу – Весы. Мечтает собрать семью и устроить праздник.
Это все, что про него известно. И еще – у него большие мозолистые ладони.
Он никогда не спрашивал: чем я занимаюсь? Есть ли у меня семья? Сколько я зарабатываю? Есть ли у меня квартира? Кто мои родители? Есть ли у меня дети?
И я очень благодарна ему за отсутствие этих вопросов.
В самолете я вполуха слушала соседку Тамару, которая оказалась дистрибьютором какой-то косметики и биодобавок, способствующих достижению вечной молодости. Она без умолку тараторила тексты, заученные из пособий по продажам, в надежде, что я поведусь и куплю у нее что-нибудь или, вдохновившись, вольюсь в их дистрибьюторскую сеть, а она получит за это бонусы.
Мне не хотелось ее огорчать, но и покупать ничего не хотелось, и я украдкой разглядывала темную африканскую руку с розовой ладошкой, которую закинул за спинку своего кресла мой сосед спереди.
Его приятель, тоже африканец, сидел справа от меня и настойчиво предлагал мне сфотографироваться. Я отказывалась.
– Я хотел бы рассказать своим друзьям в Африке, что у меня в самолете появился друг.
– Ах, он из Африки?
– Да, из Африки. Они все из Африки. И он, и его друзья.
Темная рука его друга болтается прямо перед моим носом, я вглядываюсь в странные ногти, и меня постепенно начинает охватывать страх. Что за человек этот Педро?
– А можно вас подвезти из аэропорта до отеля?
– Нет.
– Опять нет?
– В аэропорту меня будет встречать мой друг.
– Ах, как жалко.
Ничего, переживешь.
Я от нечего делать встала в очередь в туалет. Ноги затекли, спина болела. Начала приподниматься на носочках, чтобы размяться.
– Вы балерина? – спросили рядом.
Зашла в туалет и посмотрела на себя в зеркало. Посмотрела и вздрогнула – на меня строго и придирчиво смотрела капризная блондинка. Она долго меня разглядывала и осталась недовольна всем: тем, как скомкались нечесаные локоны, сухостью и бледностью кожи, морщинками под глазами.
– Здесь невыгодное освещение, – пробормотала я и вышла.
На табло появилась надпись, что температура за бортом минус пятьдесят шесть градусов, высота девять километров, а время в полете одиннадцать часов. Значит, через час я встречу этого Педро.
И сама не знаю почему, наверное для храбрости, я соглашаюсь сфотографироваться.
Темнокожие парни обрадовались невероятно, и каждый стал просить меня сфотографироваться с ним на его телефон. Благодарили так, словно я кинозвезда.
Гавана. Аэропорт. Картина Пикассо «Девочка на шаре». Темная фигура мужчины на переднем плане – это он. Мой черный человек. Такая же прямая, как у героя картины, линия плеч. Рядом с ним, огромным, любая почувствует себя девочкой на шаре.
Я стараюсь сохранять равновесие не только физически, но и психически. Невольно то и дело прикладываю руку ко лбу: не брежу ли. Пересчитываю куки, которые получаю в обменнике вместо евро. Кажется, у меня температура.
Он подхватывает мой чемодан и меня. Все пассажиры с рейса, включая Тамару с мужем, на меня смотрят.
Не помню, как добрались до гостиницы.
Пальмы в лучах заката: неужели я в Гаване?
Я планировала остановиться, как и в прошлый наш приезд, в «Инглатерре», большом отеле девятнадцатого века. В кубинских гостинцах невозможно забронировать номер заранее, приходится полагаться на удачу. Но в «Инглатерре», как мне казалось, всегда есть свободные номера из-за дороговизны и ненавязчивого сервиса. Однако я ошибалась: гостиница оказалась переполнена.
Алехандро убеждал меня не тратить деньги на отель и поселиться на касе.
В конце концов, когда подходящие гостиницы в моем списке иссякли, а таксист присоединил свои доводы к резонам Алехандро, я сдалась. Больше всего на свете хотелось принять душ и уснуть.
Каса партикула называют жилье, которое сдают для туристов местные. Снять касу и вправду существенно выгоднее, чем жить в отеле. За тридцать евро можно найти меблированную комнату в колониальном стиле, в доме девятнадцатого века, с четырехметровыми потолками, туалетом и душем. В отличие от отеля, на касе есть кухня, где можно готовить. А значит, не надо бежать в кафе всякий раз, когда хочется выпить кофе.
Алехандро еще в письмах предлагал мне поселиться на касе, в одном из особняков старой Гаваны с прекрасным видом на океан. У его знакомого.
Сверившись по карте, я убедилась, что расположение касы – прекрасное. Самый центр города – Гавана-Вьехо, набережная Малекон.
Но что-то меня останавливало. Я планировала первую ночь переночевать в отеле, отдохнуть и посмотреть касу на следующий день.
Теперь выбирать не приходилось.
Интуиция не обманула.
Передо мной распахнули высокие двери.
– В эту комнату вы сможете переместиться завтра, когда съедут постояльцы, – сказал хозяин касы, с повязкой на глазу, как у пирата. – А сегодня переночуете на втором этаже, там немного теснее.
Постояльцы «моей» будущей комнаты – четверо темнокожих, уставились на меня, как на явление Пресвятой Девы. На находившемся здесь стеклянном столике я заметила следы кокаина.
Подъем по узкой лестнице без перил. Проходная комната, где живет хозяин касы. На тумбочке пистолет.
– Это для безопасности, – поясняет Алехандро, – ты видела, там, внизу, остановились бандитос.
– Эта комната более лакшерная. – Хозяин показывает на огромный принт с голой девицей на стене.
Из проходной попадаем в туалет, где есть пластмассовая ванна, но нет, как впоследствии обнаружилось, воды. Чтобы отвлечь меня от данного обстоятельства, хитрый хозяин посадил в ванну прелестного рыжего щеночка, от которого потом в этой самой ванне остались мисочка с едой и блохи.
Пройдя через туалет, мы входим в комнату, предназначенную мне. Посреди нее стоит большая кровать колониальных времен с продавленным матрасом.
Деваться некуда, на улице ночь, и я валюсь с ног.
Алехандро запирает дверь ключом изнутри, и тут я понимаю, что он собирается остаться.
– Тебе пора домой, уже поздно, я хочу спать, – говорю.
– Я живу в пригороде. Это далеко. Сейчас туда уже не добраться, – отвечает он и располагается на кровати.
У меня не хватает слов. Пока я подбираю их, чтобы выставить его, он извлекает из кармана пачку ароматических палочек.
– Дай зажигалку!
Он зажигает сразу шесть палочек. Я протестую.
– Это для твоего комфорта.
– Для моего комфорта достаточно одной!
– Я не собираюсь на тебе экономить.
После продолжительной перебранки я разрыдалась и сообщила, что еду искать гостиницу.
Он встал на колени и пообещал, что не потревожит мой сон.
Я заснула мгновенно.
Проснувшись среди ночи, увидела хобот слона у себя перед носом. Быстро закрыла глаза и сделала вид, что сплю.
Какая ошибка! Какая дурацкая ошибка! Я ненавижу себя за то, что уехала от мужа, за эту нелепую, изнурительную, опасную для здоровья измену.
Лежу и плачу с закрытыми глазами. Отворачиваюсь к стене, и уже не различить, где слезы, а где мерзкая пенная сперма. Так и засыпаю.
– Ты не пошел на работу?! – воскликнула я, проснувшись утром и увидев рядом с собой большого негра. – А как же ресторан без тебя?! Кто же будет готовить?!
– Я не могу работать, когда ты здесь, в Гаване…
И черный человек признался, что понял в эту ночь главное: он больше не представляет своей жизни без меня.
Я сказала ему, что я замужем. Но он не захотел даже слушать об этом.
– Никакой муж не будет любить тебя так, как я. Я буду тебе верен до гроба. Потому что других женщин, кроме тебя, для меня больше не существует…
Судя по звукам, на улице происходит что-то невообразимое. Сирены, крики и топот ног.
Выглянув в окно, вижу, что мимо нашего дома бегут люди: солдаты, спортсмены, туристы с норвежским флагом, геи с радужным знаменем, обычные мужчины и женщины, дети, бляди в мини-юбках и на кэблах и просто девчонки в школьной форме.
– Что происходит? – спрашиваю.
– Марафон.
Я посмотрела на айфон. Семь утра.
Освещение на Кубе только энергосберегающее – холодное и тусклое. Обычные лампочки запрещены. Зная это, я прихватила с собой большую свечку из яркого малинового стеарина. Достаю свечку из чемодана, зажигаю, чтобы не было страшно.
Итак, я оказалась в лапах влюбленного Кинг-Конга. Держит крепко, не отпускает даже ночью, укладывает спать на груди. Кормит с рук, пытается даже кормить из своего рта.
Больше всего меня поражают его подмышки. Волосы там кудрявые, как каракулевая шуба моей бабушки. Кажется, что кусочки черного каракуля специально нашили, чтобы его огромное тело выглядело добрее.
Оставляет меня в покое, только чтобы отлить. Но дверь в туалет не закрывает. Такое впечатление, что он нарочито громко ссыт и пердит, чтобы показать свою мужскую силу. От его пердежа звенят стекла.
