Я почувствовала терпкий, но приятный привкус табака, и мое тело окончательно перестало мне подчиняться. Если бы чугунные пушки, окружавшие нас, начали стрелять сами собой, это уже не имело бы никакого значения.
Поцелуй длился бесконечно долго, и я успела все обдумать и взвесить:
1. Меня никогда не целовал такой большой и сильный мужчина.
2. Я всегда боялась сильных мужчин. Они казались мне опасными, глупыми и грубыми.
3. Я прожила жизнь среди холодных и эгоистичных интеллектуалов, но подсознательно всегда мечтала о поцелуе сильного мужчины. И сейчас, если не обманывать себя, мне хотелось только одного: прижаться к нему и чтобы это никогда не кончалось.
4. Даже если он разделает меня как куриную тушку, изжарит на гриле и съест, мне все равно.
Почему-то представилась церемония бракосочетания: лимузин пятидесятых годов, развевающаяся фата, дом в колониальном стиле и гурьба шоколадных ребятишек, резвящихся в ухоженном садике.
– О, беби, ты такая зажигательная!
Пушкинский дуб превратился в огромную раскидистую пальму, а кот – почему-то в черного петуха.
Мы целовались в баре. Мы целовались у крепости. Мы целовались на камнях под пальмой.
Как можно было так убраться от одного коктейля, не понимаю!
Я вяло сопротивлялась и бормотала:
– Я не уверена! Я совсем не уверена!
Мы любовались океаном, крепостной стеной с пальмой и огромной луной, и он целовал меня снова и снова.
– Твоя кожа светится, словно ты святая!
– Замолчи!
Коричневые вздутые бока пушек блестели в лунном свете. Между крепостной стеной и парапетом цвел жасмин и разбегались таинственные тропинки сада.
– Ты нежнее, чем жасмин.
– Хватит! Не говори мне ничего!
Он ласкал белые цветы своим шершавым языком, и капли росы падали мне на щеки. Время от времени мы возвращались в бар и выпивали еще по «Куба либре».
В эту ночь, среди крепостных пушек и накатывающего прибоя, я засомневалась: а не была ли ошибкой вся моя жизнь?
Он ткнул своим массивным черным пальцем в побледневшую луну:
– Когда увидишь такую луну в своей холодной Москве, вспоминай обо мне, фея Малекона!
У меня по спине пробежал холодок. На пьяную голову мне подумалось, что он совершает что-то типа колдовства, и не исключено, что я и впрямь буду, как булгаковский Пилат страдать при виде луны.
– Не кодируй меня! И так буду вспоминать! Я никогда ни с кем не целовалась в первую ночь знакомства!
Я решила сфотографировать его на свой айфон, но мой таинственный гид совершенно слился с темнотой и модный гаджет не смог зафиксировать его.
Тогда я попросила у него электронный адрес, чтобы быть уверенной, что все это не приснилось. И он не без гордости продиктовал мне по буквам свой э-мейл, заверив, что он проверяет почту в Общественном Кубинском Интернете.
Когда стало светать, он проводил меня в отель и предложил увидеться завтра на том же месте в тот же час.
Чтобы прийти в себя, я приняла холодный душ.
Муж проснулся, но ни о чем меня не спросил. Я рассказала, что была на экскурсии в крепости с местным гидом. Без подробностей. И уснула беспробудным сном пушкинской царевны.
Когда я проснулась в двенадцатом часу, выяснилось, что я храпела как сапожник.
Сквозь распахнутые ставни в комнату хлынула Гавана с ее великолепными дворцами, колоннадами и портиками, с автомобилями, с проступающими один из-под другого слоями краски, с цветущими кактусами, с лианами, запустившими корни в глубокие трещины стен. Гавана одурманила меня и вскружила мне голову.
За завтраком я увидела на стене рисунок огромного черного петуха, и он так посмотрел на меня своим единственным глазом, что я замерла с блюдечком в руке, а потом испытала невероятный прилив счастья и запела на испанском:
– Гуантанамера! Гуантана-а-ме-ера!
Как же я не замечала этого петуха раньше?
– Я знаю, почему тут все поют и танцуют, – говорила я мужу, – потому что это город абсолютно счастливых людей! Посмотри, тут даже старухи улыбаются, как дети!
Весь день мое воображение было занято черным петухом. Красотой его оперения, отливающего синевой, сиренью и золотом. Меня интересовал вопрос: можно ли в Москве достать живого петуха?
К вечеру я заболела от избытка эмоций и провалялась в номере несколько дней. Я боялась снова встретить на улице Пипо Педро Алехандро.
По дороге в аэропорт я не выдержала и разрыдалась.
– У вас такой красивый город, – говорила я, всхлипывая, черному громиле водителю, – у вас такие хорошие люди…
Он покосился на меня и молча протянул сигарету. Поднес зажигалку. Закурил сам.
– Ты же не куришь? – удивился муж.
Я чувствовала себя кругом виноватой. И в том, что целовалась с другим мужчиной, да еще и негром, а это фактически измена родине, и в том, что получала от этого удовольствие. А также в том, что не явилась на набережную Малекон ни в назначенный срок, ни в последующие дни. Я продинамила человека, а он, я была уверена, ждал меня там каждый вечер.
И еще, вдобавок ко всему, я начала курить!
Чувство вины преследовало меня.
– Тебе что, нравятся этнические мужчины? – поморщилась моя подруга.
– Ты так говоришь, как будто вокруг полно не этнических! Между прочим, твой муж – русский немец. А твой первый муж – и вовсе американский еврей! А мой муж – полулитовец-полуполяк. Назови мне хоть одного русского мужчину нашего возраста, который не оказался бы алкоголиком, геем или не был женат!
– Успокойся, не кричи!
– Нет, согласись: лучше увлекаться неженатыми этническими, чем разваливать русские семьи, которые и так на ладан дышат!
– Ну ты даешь! У тебя же муж!
– А что муж?! Он журналист, он может выплеснуть все свои проблемы на бумагу. Он, кстати, получил повышение за материал про больных детей. Он вошел в десятку лучших журналистов года. Он по уши в работе. Он выступает на канале «Культура». Он придумал отличный способ убегать из дома, сидя за письменным столом… Он кулмен… А переписываться время от времени с Педро не кульно, да?
– Так ты с ним переписываешься?!
– Ну, должна же я была извиниться, что не пришла на свидание.
– И что он тебе пишет?
– Он пишет, что молит Бога, чтобы увидеть меня снова. И что ему больше ничего не надо.
– Ну, ты же понимаешь, что у этого твоего афрокубинца совершенно другой менталитет. Мне знакомый рассказывал, что один его друг как-то пришел к кубинской проститутке, а у нее мужик спит в кровати. Она говорит: «Не беспокойся, это мой муж, он сейчас уйдет». Будит мужа. Тот просыпается и действительно уходит. Она раздевается, достает из-под кровати горшок, мочится в него и говорит: «Я готова!» Ну, он, конечно, сбежал. Не смог… Ты знаешь, что на Кубе зарплата десять долларов в месяц? Они все проституцией зарабатывают.
Так прошли осень и зима.
Я мыла полы в Ванечкиной комнате и во всей квартире родителей мужа, покупала им продукты и лекарства.
Свекровь увлеклась гаданиями и предсказаниями с помощью маятника и поняла, что Ванечку сглазили. И нас всех сглазили тоже.
Она ревновала Ванечку ко мне и уверяла, что от общения со мной он заболевает.
Я старалась не раздражать ее, перестала дневать и ночевать у них. Ставила свечки в церкви. Пыталась найти какую-нибудь работу, чтобы отвлечься. Раньше, до рождения Вани, я писала юмористические тексты для телешоу. Но теперь у меня не получалось шутить смешно. Все проекты, в которых я начинала работать, закрывались.
Одной бессонной ночью решила овладеть какой-нибудь новой профессией, например, стать дизайнером.
Проявила активность, уговорила знакомых доверить мне ремонт с перепланировкой. Наняла рабочих, придумала проект и за три месяца сделала ремонт «под ключ». Друзья были в восторге и предложили мне построить им загородный дом.
Я составляла сметы, получала пачки денег, закупала стройматериалы и нанимала строительные бригады. Рабочие халтурили, кидали меня, случалось, исчезали, взяв задаток и побросав инструменты.
Белорусы кочевряжились и набивали цену, работали хотя и сносно, но с проколами.
Узбеки соглашались на любую работу за любые деньги, но получалось у них неважно.
Самыми адекватными оказались украинцы. Они были сговорчивы, работали четко. Правда, один раз эти ребята подрались, один рабочий проломил голову другому, и весь объект оказался залит кровью. Но потом украинцы все убрали за собой.
Совсем уже безнадежными были русские. Они никогда не приходили на объект вовремя. Выезжая утром, появлялись через несколько дней, объясняя, что попали в немыслимые пробки, пережили аварии, отказ двигателя и семейные драмы. Чаще всего они бесследно исчезали после закупки материалов. Расценки у русских в десятки раз превосходили самые максимальные сметы, но ни одна работа, выполненная ими, не была качественной. Трубы текли, стены трескались, доски вырывала с корнем какая-то неведомая сила. После окончания работы у русских всегда оставалась гора неиспользованного материала, так как закупали они все с запасом, на авось.
Рекорд поставил один прораб, толстяк с лицом наглого двоечника, который кинул меня на шесть тысяч долларов. Взял аванс по договору и исчез.
