Рекорд поставил один прораб, толстяк с лицом наглого двоечника, который кинул меня на шесть тысяч долларов. Взял аванс по договору и исчез.
Фирма оказалась липовой, по месту прописки найти прораба не удалось.
Я обратилась в суд, чтобы вернуть деньги и остановить толстого двоечника, вставшего на скользкую дорожку.
Несмотря на все эти трудности, я готовилась сдать друзьям дом в назначенный срок. Даже сделала небольшой ландшафтный дизайн: вымостила дорожку кирпичом, оставшимся от незадачливых печников, и посеяла газон, дабы облагородить территорию после стройки.
И вот, когда объект был практически готов, а суд почти выигран, Ванечка, тяжело вздохнув, умер.
Последнее время он тихо угасал. Я понимала это по его измученному взгляду и нездоровому румянцу на щеках, по хрипам, которые вырывались при дыхании. Я даже не удивилась, когда позвонил отец мужа и сообщил о смерти Вани.
Я прислушалась к себе и обнаружила, что не чувствую ничего. Вообще ничего.
– Тебе не стоит ехать, – уговаривал муж, – они уже вызвали кого надо.
Но я конечно же поехала: неужели я так ничего и не почувствую? Ведь УМЕР МОЙ СЫН.
«Это что же я теперь, женщина, у которой умер сын?» – спрашивала я себя.
И не чувствовала ничего.
Я пыталась представить себе кладбище. Ванечку в гробу опускают в яму.
И не чувствовала ничего.
Когда мы добрались до родителей мужа, там уже были люди в синих медицинских спецовках, которые приехали, чтобы забрать Ванечку в морг.
Он лежал в своей комнате на кровати и был совершенно не похож на самого себя. Его завернули в черный полиэтилен и вынесли из квартиры.
Словно невидимый колпак отделял меня от мира эмоций. Я угорала на внутренней отделке дома друзей и не замечала, что у меня постоянно течет из носа и глаз. Не потому, что я что-то чувствовала. Но как аллергия на краску.
Работа не развлекала и не отвлекала меня. И когда я сдала объект, глаза продолжали слезиться.
По ночам я старалась не шмыгать носом, чтобы не мешать мужу спать, но во сне судорожно всхлипывала.
И ничего не чувствовала.
Как-то ночью позвонила свекровь и сказала, что мы должны выкопать Ванечку из могилки, потому что он там живой. И, если мы не сделаем этого, то она сама поедет и выкопает.
Мы вызвали врача. Свекрови поставили диагноз «шизофрения». Прописали капли, которые следовало капать ей в чай.
Я тоже мечтала о каких-нибудь каплях, которые можно было бы выпить с утра и перестать чувствовать вялость, слезливость и боли в суставах.
Я давно уже не отвечала на регулярные страстные письма Педро Алехандро типа:
Холла, чикита!
Я узнал, что в Москве выпал снег. Пожалуйста, береги себя и одевайся теплее. Потому что ты, моя девочка, по-прежнему в моем сердце. Я думаю о тебе дни и ночи напролет. И я посылаю тебе самый горячий шоколадный поцелуй.
Твой Алехандро.
Пришло извещение, что суд признал мою правоту. Я, радостная, позвонила юристу, и он мне разъяснил, что решение суда теперь будет передано судебным приставам, но еще неизвестно: удастся ли им получить деньги. Если же судебные приставы не взыщут требуемой суммы, можно будет попробовать возбудить уголовное дело, но неизвестно: признают ли это дело уголовным, так как в сущности состава преступления для возбуждения уголовного дела нет.
В этот день я в гостях у подруги впервые в жизни пила водку. Не одну стопочку в пятьдесят грамм, как бывает после лыжной зимней прогулки, а именно пила. И страшно напилась.
– У меня кризис доверия. Кризис доверия к русским прорабам. – Я зло говорила, что русские – жертвы геноцида. – Ну, ты подумай, он, русский мужик, кинул на деньги меня – русскую бабу. И это нормально? В порядке вещей, да?
Я была занудна, и моя подружка сменила тему, сев на свою любимую козу:
– А ты знаешь, я вот поправилась на целый килограмм – из-за нервов! Нельзя нервничать. Я не вылезаю из фитнеса, не ем на ночь, и все равно мне не нравится, как на мне сидят мои джинсы!
– Милая, что же мне остается, – вздохнула я и меланхолично покосилась на зеркало, – у меня жопа почти вдвое больше твоей.
– Ну, ты другое дело! – легко согласилась подруга. – Ты старше. И ведь ты уже рожала… и столько всего пережила, что твое тело уже не может войти в прежнюю форму. И потом, ты ведь ездишь по этим ужасным строительным рынкам, перекусываешь там наспех чебуреками. А это очень вредно для фигуры… Ты не обижаешься?
– Нет, нет, что ты.
– Знаешь, я в последнее время решила говорить то, что думаю. Какой смысл в этих фальшивых светских разговорах?
– Ты абсолютно права.
Я знала, что раз она захватила инициативу разговора, то сейчас начнется ее вторая любимая тема: не стоит иметь детей, поскольку с ними много хлопот и они портят фигуру. Поэтому я решила пойти в наступление и выпалила:
– Ты знаешь, я уезжаю в Гавану!
Она помолчала, потом спросила:
– Надолго?
– Не знаю.
– А как же муж?
– Не знаю. Даже не знаю, как ему сказать об этом.
Весь вечер подруга меня отговаривала. Но чем больше она приводила аргументов, тем явственнее я ощущала себя уже не здесь, не в ее тихой квартирке с уютными бархатными подушечками и висюльками из страз.
– Надо пойти в церковь, чтобы принять правильное решение, – заключила подруга.
И мы пошли в Новодевичий, где под пение церковного хора я подняла глаза к голубому с ангелами своду и увидела в клубах курящегося ладана самолет «Москва – Гавана».
Вернувшись домой, я остановилась на пороге кабинета, глядя на спину работающего за компьютером мужа.
Не решаясь сказать ему о своем решении целую неделю, я отправлялась на кухню мыть посуду или готовить обед. Я не чувствовала вкуса пищи, и мне казалось, что качество моей стряпни ухудшилось.
– Слушай, по-моему, я пережарила мясо?
– Да нет, что ты, все в порядке. Отличное мясо. И прожарка отличная. Еще вина?
– Да, пожалуй.
Я сделала большой глоток. Потом еще один.
К моему удивлению, муж воспринял новость без эмоций:
– Надо так надо. Езжай…
Что-то весеннее уже появилось в сыром февральском воздухе, но на улицах было по-прежнему холодно и темно.
– Нет, ты, правда, не обидишься? – не унималась я спустя еще неделю.
– Ну, я, конечно, буду скучать по тебе. Но я тебя понимаю. Иногда надо уехать.
Я так волновалась, что не могла сосредоточиться ни на цене билета, ни на дате.
– Мне нужен билет на любое число. Любое ближайшее.
– А обратный билет вам нужен?
– Нет. То есть да! Да, конечно, нужен. На любое число недели через две.
– С открытой датой?
Да я изведусь там с открытой датой! Каждый день буду думать, что срочно должна возвращаться в семью.
– Нет! С закрытой! Недели через две, три…
Женщина в красивой форменной рубашке с оранжевым платочком, галстуком, постучала коготками по клавишам и отправила на печать мой будущий билет:
– Теперь в кассу.
Я вывалила в окошечко перед кассиршей кучу бумажек. Не важно, сколько это стоит. Деньги есть. Получены за дизайнерские труды.
– Вы можете сдать или обменять ваш билет в любой день за сутки до вылета без потери в цене. В последние сутки перед вылетом вы также можете сдать или обменять ваш билет – с потерей в пятьдесят процентов стоимости. Если вы сдадите билет за час до вылета, вы потеряете семьдесят пять процентов стоимости билета. – С этими словами кассир вручила мне билет.
Время до вылета прошли в горячечном бреду. Я составила список дел по подготовке к поездке и целыми днями металась между фитнесом и СПА.
Каждое утро я качала пресс, сделала маникюр, педикюр, мезотерапию, обертывание, химическую окраску бровей и ресниц, глубокую эпиляцию бикини, несколько раз посетила солярий и отбелила зубы.
Не сказать, чтобы я всего этого раньше не делала. Но теперь в пару недель уложилось то, что я обычно совершала за полгода.
Еще я сделала татуаж губ, о котором мечтала несколько лет, но все откладывала, и перешила в ателье тетино платье в крупный цветок, которое в последний момент забыла забрать.
Кроме того, я взяла несколько уроков сальсы.
Худеть не пришлось. Аппетит пропал сам собой.
– Если ты скажешь, чтобы я не уезжала, я сдам билет, – сказала я, придирчиво разглядывая себя в зеркало.
Муж обнял и поцеловал меня:
– Поезжай.
И только ночью, когда мы оба лежали, как обычно, без сна, он спросил меня тихо и нежно:
– Пушанчик, куда ты едешь?
Я прижалась к нему:
– Давай я не поеду?
Но он ответил:
– Нет. Лучше поезжай.
По дороге в аэропорт таксист цитировал мне Библию: «Если ты возжелал жену ближнего своего – выколи себе глаз. Если не можешь выколоть глаз – отрежь руку. Если не можешь отрезать руку – убей себя».
Я кивала, хотя и не помнила такого в Библии. Мне все теперь безразлично: через пятнадцать часов Педро Алехандро будет встречать меня в аэропорту имени Хосе Марти.
Я пыталась вспомнить лицо этого человека, которого видела только один раз, да и то в темноте. Узнаем ли мы друг друга?
