Ознакомительная версия.
Опыта набирается.
Наверное, потому, что она такая неопытная, Поля Николаевна всякой комиссии иногда говорит так, словно спорить хочет.
Вот и той тете из комиссии, когда тетя сказала: «Вы не понимаете: дети – наше будущее!» – Поля Николаевна тихо ответила:
– Дети – это наше настоящее. А будущее, это то, какими глазами они будут смотреть на нас, когда вырастут…
Я вечером у бабушки спросил о том, что такое власть, а бабушка мне сказала, что власть это нефть.
Я потом это и по телевизору услышал. Правда, что такое нефть, я не знаю, только ее ищут.
Вот я и решил, пусть меня ищут тоже.
И Борька так решил. Мы с ним всегда на двоих решаем.
А потом оба в углу стоим.
Спрятались мы с Борькой в старый ящик из-под пианино.
Пианино совсем не старое, это ящик старый.
Сидели мы там тихо, чтобы никто не догадался, что мы там лежим – пусть думают, что мы потерялись.
А сидеть-то тихо, знаете как трудно.
Я вот в хоре петь не люблю, но тут, я бы лучше хором спел, чем в ящике лежать. В ящике лежать, это хуже, чем по столу дежурить и посуду собирать.
Если бы Борька вылез, я бы тоже вылез бы, только Борька не вылезал. Он мне сам потом сказал – ждал, чтобы я вылез первым, а он за мной.
А нас не то, чтобы не искали, но как-то шума не было.
Только один раз крышку кто-то приподнял – я глаза зажмурил, и не знаю – Поля Николаевна или Таша Борисовна.
А потом, нам в одно место захотелось, и мы вылезли.
За обедом Поля Николаевна сказала, что ей понравилось, как мы с Борькой до обеда себя вели – очень тихо.
Я вечером об этом вспомнил и папу спросил, и о чем подумал – спросил:
– Папа, власть часто хвалит?
– Иногда бывает, – ответил мне папа.
– А власть хвалит только тогда, когда надеется, что мы будем тихо лежать в ящике?..
Вообще-то я не только про власть думаю. Иногда и про президента. Папа ведь приходит под вечер, когда мы иногда уже чему-то поучимся.
А когда мы учимся, нам даже домой задают. Вот и вчера задавали.
Выучить стишок про нашего президента.
Я, конечно, выучил. А что трудно, что ли, если Поле Николаевне и Таше Борисовне это нравится.
Хотя, что им нравится – подумаешь – не скажешь.
Урок получился не только про президента, но и про Алешу.
Алеша у нас все время руки в карманах держит.
Я вот, всегда руками махаю, и Борька махает, а у Авроры вообще карманов нет потому, что девчонки штанов не носят. Или носят когда взрослые.
А Алеша руки в карманах держит. Вот ему родители карманы и зашивают ниточками. Алеша ниточки повыдергивает, и опять ручки в карманы.
Поля Николаевна вызвала его стихи читать про президента, а он ниточки повыдергивал.
Она Алешу спрашивает:
– Почему ты карманы расшил?
Алеша молчит.
– Ладно, – говорит Поля Николаевна, – Не молчи… Развяжи язык, и прочти нам стихотворение.
Алеша и прочитал.
Я бы лучше мог, но вызвали Алешу. А Поля Николаевна стала его хвалить:
– Вот Алеша прочитал нам стихотворение про демократа новой волны. Он и сам, когда вырастит, станет таким же демократом…
Я потом долго думал, но не надумал. Борька, он очень умный – думал, не надумал. Аврора, она очень красивая, не надумала.
А думали мы вот о чем:
– Почему демократы новой волны хороши, когда у них язык развязан, а карманы, все-таки, зашиты?..
Про то, что мама с бабушкой о демократии спорили все утро, я бы не вспомнил – они каждое утро про демократию спорят
Я об этом никогда не вспоминаю, потому что, сколько я у бабушки и мамы про демократию спрашивал – они мне ничего объяснить не смогли.
Бабушка даже сказала маме один раз:
– Не забивай ребенку голову, – а мне мама никогда голову не забивает. Это я сам, когда с полки с книжками упал, то есть упал я один, а книжки остались – вот это забил голову. Мне даже пластырь прилепили.
Значит не только я, но и они сами ничего про демократию ничего не знают.
Я бы тоже не знал.
Если бы не собрание.
И, еще Миша.
А было так. После сна нас всех в туалет водят.
Кому руки помыть, кому еще что, а мы с Борькой стали спорить, можно ли чайник воды за один раз выпить или нет. Мы бы попробовали, но Миша обкакался.
У нас всегда, после сна кто-нибудь обкакается.
Пришли и Поля Николаевна, и баба Катя, разве в таком случае можно чайник пить?
А Таша Борисовна нам сказала, что перед полдником будет собрание – урок демократии. За каждым столом будем выбирлать старшего.
Я, конечно, предложил Борьку, Борька – меня. Верка – мы тогда еще с Авророй не познакомились, и с нами за столом Верка сидела – хотела предложить себя, но Борька ей щелбана дал. А четвертого, нашего, Миши не было – ему в туалете попку мыли.
Я и спросил у Таши Борисовны: «Голосовать все должны? Или только те, кто есть?»
Таша Борисовна всем громко сказала:
– Голосовать должны все, – а потом подумала и добавила:
– Те, кто присутствует.
Тогда я понял: «Демократия – это то, что для всех; кроме тех, кто обкакался…»
Про Борьку я много рассказываю потому, что мы друзья. Мальчики часто дружат, а как девчонки – не знаю.
Вообще-то я не какой-нибудь Витя, чтобы девчонок не любить.
Вот мы с Лидкой недавно красками рисовали, так я ей даже на голову краской не побрызгал, хотя сто раз мог бы. И совсем не потому, что потом пришлось в углу бы…
Мне иногда в углу даже лучше – стоишь и думаешь о себе, и никакие девчонки не мешают.
Только с Веркой мы с Борькой не очень-то водимся из-за того, что случилось, когда к нам в группу Таша Борисовна пришла.
До этого у нас только Поля Николаевна была.
А когда Таша Борисовна к нам пришла, все девчонки сразу заговорили, что она очень красивая. Я взял и сказал, что у меня мама тоже красивая. Таша Борисовна меня по головке погладила, и сказала:
– У такого красивого мальчика и мама, и папа должны быть очень красивые, – мне это приятно было, но тут Верка сунулась, будто ее спрашивают:
– А у Димки нет папы, – ну что она врет. Ведь все знают, что у меня есть папа.
Он, между прочим, за мной чаще всех приходит.
Недели такой не было, чтобы папа за мной в садик не пришел.
А если он живет не у нас, так это не Веркино дело.
Правда, хоть это и не Веркино дело, а я не люблю плакать, но тут так обидно стало почему-то, что чуть не заплакал, а Борька взял кусок пластилина и как влепит Верке в голову. Ну, его, конечно, тут же в угол.
Я к нему подошел и сказал:
– Знаешь, Борька, спасибо тебе, и в углу я вместе с тобой стоять буду, только не надо больше Верке голову пластилином мазать.
Потому, что она – дура!
«Дура» – это такое слово, которое маленьким говорить нельзя, правда я еще и не такие слова знаю.
Но вдруг Поля Николаевна с Ташей Борисовной о чем-то тихо поговорили, а потом нас из угла выпустили. Тогда Борька из-за спины достал еще один кусок пластилина, отдал его Поле Николаевне и сказал:
– Ладно, не буду я Верку пластилином больше мазать, только папа у Димки есть!
– Вот видите, мальчики, – говорит Таша Борисовна, – Оказывается и без пластилина найти правду можно.
Борька тут же согласился:
– Да, Таша Борисовна, можно найти правду и без пластилина, – а потом, когда воспитателей не было, он достал из-за спины третий кусок пластилина, положил его на стол, и сказал мне тихо:
– Только для того, чтобы искать правду, много чего пригодиться может…
А Аврора – это совсем другое. Ее когда к нам в группу привели, так мы с Борькой даже Жору перестали мутузить – Жора жаловаться любит, вот мы с Борькой и мутузим его.
Воспитываем.
Там за Жору еще Миша стал, который нам в чай соли насыпал – они в одном подъезде живут и думают, что друзья. А нам с Борькой заодно помутузить еще и Мишу за соль в чае, очень кстати оказалось.
Так вот, Аврора такая красивая, что мы не только Жору, но и Мишу мутузить перестали.
И говорит она так просто:
– Я – Аврора.
Я к ней первый подошел и сказал:
– Дима, – а Борька пыжился, пыжился и говорит:
– А я – крейсер «Варяг».
Эх, надо было мне сказать, что я броненосец «Потемкин». Только поздно уже было – если Дима вначале, а через пять минут броненосец «Потемкин», то так не бывает.
А все-таки – Борька – он умный. Я тоже умный, только пока я свой ум раздумаю, Борька уже скажет…
Стали мы с Авророй с тех пор дружить, и так дружили, что все вместе делали.
И когда в субботний театр пошли, то втроем сидели.
Театр, это, конечно, для маленьких. Все поют, и тетя, которая думает, что она кошка, бегает за тетями, которые думают, что они мышки.
Но мы сидели тихо, только Борька один раз Сережу шандарахнул по макушке, да Юра поплакал чуть-чуть, но потом увидел, что остальные не плачут, и тоже замолчал.
А в перерыве нас повели в буфет – там, конечно, самое интересное.
Поля Николаевна еще заранее мамам сказала, что нас, как взрослых в буфет поведут, и чтобы мамы нам по десять рублей дали.
А там, вот что приключилось: оказалось, что десять рублей, это такие деньги на которые все не купишь, а только что-нибудь одно: мороженое, жвачку или пирожное.
Ознакомительная версия.
