Под утро волки ушли. Догорал костер. Асланбек уснул.
Во сне шептал спекшимися губами:
– Пить…
Ему снился сон. С горы, с которой он вчера упал, льется вода. Но он не может дотянуться, достать до нее. Его нож. Рывок, резкое движение – и на лицо ему хлынула волшебная, теплая влага.
Он пьет ее, захлебываясь от наслаждения. И вдруг хрустальный ручей окрашивается в красный цвет. И Асланбек понимает, что это кровь. Кровь барана, горло которого он вскрыл. Но он не перестает пить. Потому что не может. Не может оторваться…
В ужасе Асланбек проснулся. Рука сжимала нож.
И он понял, чего хотел от него Шамиль, когда вложил в руки базалай.
Ему снова было плохо. Даже хуже, чем раньше. О том, чтобы взбежать на гору, он и не вспомнил. Подъем прошел. Асланбек не видел своего лица, но кожа вокруг глаз приобрела черноватый оттенок, черты стали острыми. Овцы мирно паслись неподалеку. Роса еще не высохла. Мальчик разделся донага и стал кататься по траве. И слизывать волшебные капли.
Утомившись, он так и остался лежать нагишом, глядя в небо.
Патимат молилась. Шамиль сказал ей:
– Ну, не досчитаюсь парочки баранов – зато домой вернется мужчина.
– Как ты не понимаешь – он не сделает этого.
– Сделает. У него нет выбора.
– Никогда. Никогда.
Патимат заплакала. Она сказала:
– Он сделает все, что ты ему скажешь. Скажешь – умереть, и он умрет. Ахмет еще подумает. Спросит – зачем? А Асланбек умрет, если ты захочешь… Вдруг он подумает, что ты хочешь его смерти?!
– Замолчи!!! Или… Развод!
Патимат бросилась перед ним на колени.
Если бы он повторил это еще дважды, они были бы разведены, а она – опозорена…
Как Асланбек прожил этот последний, третий день – знал только он. Спать он не мог. Хотя сон мог означать спасение. Он отчетливо понимал, что скоро умрет. Такое понимание приходит редко. Но, как правило, безошибочно. Боли, кроме как в спине, не было. Но жуткая слабость. Он должен был приложить огромное усилие воли, чтобы двинуть рукой или ногой. Но нож из рук не выпускал. Он смотрел на овец и видел в них лишь сосуды со спасительной влагой. Их кровь ему была желанна. Навязчиво представлялось ему, как он ее пьет. Он не мог отделаться от этих мыслей, как не мог вылезти из собственной кожи. К середине дня он уже не видел вокруг ничего, кроме овец. Он не думал, что ему может не хватить сил, чтобы зарезать овцу. Знал: он сможет. В последнем рывке за жизнь он победит. Но продолжал лежать и терять силы. Он уже не испытывал каких-либо нежных чувств к овцам. Ему не было их жаль. Но он знал: Шамиль ждет, что он напьется их крови. И этого было достаточно. Асланбек готов был умереть, чтобы не делать этого.
Солнце уже спускалось к вершинам на западе. Асланбек понял, что если он сейчас не встанет, к утру умрет здесь.
Несколько минут он потратил, чтобы приподняться. Голова кружилась так, что он боялся лишиться сознания. Тогда – конец. Но он пережил эту дурноту. Первые шаги были ужасны. Он долго просто стоял. Взмахнуть кнутом сил не было. На его счастье овцы паслись дружно, не разбрелись.
Чем больше шагов и движений он делал, тем легче становилось. Через некоторое время ему удалось погнать стадо. Овцы бежали дружно.
«Знают, что домой», – думал мальчик.
Путь был неблизок. Асланбек старался расчитать силы. Теперь к боли в пояснице прибавилась боль под лопаткой. Он не знал, что это болит сердце. Запах, который исходил от его рта и кожи, был абсолютно непереносим. Он шел, сильно ссутулив спину, потому что полностью разогнуться не мог. Походка напоминала старческую.
Он упал совсем недалеко от аула. Возле своего любимого места на склоне. Потерял сознание.
Овцы одни бежали знакомой дорогой. Их сразу все увидели. Поднялся переполох, суета. Патимат выбежала из дома. Шамиль вышел спокойно и с достоинством.
– Овцы одни вернулись! – крикнула Патимат. – Найди нашего сына!!!
Вместо этого Шамиль считал овец.
– Все! – сказал он, мрачнея и свирепея лицом.
Патимат бежала дальше. Она нашла сына на «его» месте. Попыталась приподнять. К ней на помощь пришли соседские женщины, которые помогли донести мальчика.
Овцы, толкаясь и блея, жадно пили из поилки.
Асланбек лежал на кровати. Патимат пыталась влить ему в рот воды. Но капли бежали мимо его рта.
Сзади подошел Шамиль. Сорвал с пояса сына базалай. Осмотрел его. Следов крови на нем не было. Только остатки земли. Он их смахнул, растер в пальцах.
– Из него никогда не выйдет воин.
…Когда Асланбек очнулся, снова было утро. Первым делом он схватился за нож. Его не было. Потом огляделся. Он дома. Встал. Его сильно качало от слабости, но спина не болела. Напился. Нашел свой базалай. И повесил себе на пояс.
…Отношения с отцом были натянутыми. Но не в том плане, в котором это понимают европейцы. Они, как полагается, были основаны на полном подчинении и уважении младшего, то есть Асланбека, к старшему, Шамилю. Но Асланбек помнил, как отец всюду брал с собой Ахмета, его старшего брата, когда тот уже был в его возрасте. На охоту, в соседние аулы… И о чем только они могли молчать часами? Но оба понимали друг друга с полувзгляда. Общаясь же с ним, отец выполнял обязанность, не более. Асланбек чувствовал это. Шамиль не верил ему. И не верил, что из него выйдет толк. Асланбек готов был умереть, чтобы доказать ему обратное. Но не готов был подчиниться ради этого. Шамиль же считал, что если ты не можешь стать воплощением воли отца, ты не сможешь и выполнить волю Аллаха.
Когда Асланбек проходил испытание жаждой, ему казалось, он думал лишь о том, как выжить. Но на самом деле где-то в глубине его подсознания шла работа мысли. И совершенно неожиданные вещи стали приходить ему в голову, когда он пришел в себя после тех трех дней. Мысли, достойные взрослого мужа, а не десятилетнего ребенка.
Он мог умереть. Это он знал точно, потому что не мог забыть того ощущения смерти, которое безошибочно пришло к нему на третий день. И что тогда?! Почему одни умирают детьми, а другие – уважаемыми стариками, вок стагами? Может, старики знают какой-то секрет, как выжить? Но он был уверен: они не скажут этот секрет. Ни за что. Тем более ему, сопляку. А если все же спросить вок стага Рашида? Асланбек так и представил себе, как тот мудро усмехнется в усы, но ничего не ответит…
И еще. Ахмет никогда не голодал и не жаждал три дня. Но отец Ахмету верит. А ему нет. В душе его шевельнулась ревность и злоба, но почему-то тут же Асланбек подумал, что должен гордиться тем испытанием. Но ни в коем случае не тем, что выдержал его, а тем, что оно у него вообще было. А вот у Ахмета такого страха и такой боли не было. Спасибо, отец! Как-нибудь он и сам еще попробует испытать себя. Еще хлеще. А на ту гору он взберется непременно. И спустится без ножа.
Обо всем этом он думал, сидя на излюбленном месте. Весь аул уже давно привык к его чудачеству. Но лишь друг Салман понимал его. Жаль только, что он не слышал, как все отчетливей и строже вздыхали и стонали горы…
Салман предложил ему учиться стрелять. Он сказал:
– Пора.
Асланбек и сам чувствовал: пора. Но откуда пришло понимание этого, он не знал.
Шамиль не удивился, услышав его просьбу дать ему оружие. Самодельного оружия, которым когда-то так славились эти горы, почти не осталось. Большая часть попадала сюда от северных или южных соседей. Только благородные клинки еще ковались здесь. Базалай Асланбека был местным. Шамиль принес сыну старенький «Макаров». Вручив, сказал, что учить стрелять не будет, потому что Асланбек и так умный – сам все поймет.
Теперь друзья – Салман и Асланбек – проводили часы за разборкой и сборкой своего оружия. Не сразу мальчик догадался о существовании и назначении предохранителя.
Спустя неделю после того, как Асланбек взял пистолет в руки, горы вернули эхом первые выстрелы. В эхе мальчик слышал что-то, о чем, ему чудилось, его предупреждали горы. Но слов разобрать не мог. Вок стаг Рашид всегда говорил, что их горы – более открытое место, чем равнина. В них неправильно сказанное слово отражается эхом ненавистью, а ненависть – кровью. За которую надо платить кровью же. И рассказал. Однажды один человек заблудился в горах. Он был смертельно голоден. Поэтому украл курицу в незнакомом ауле. Он съел ее и выжил. Но обиженный хозяин нашел его. Он хорошо знал адат. Забрал у него барана в отместку за ту курицу. Тогда тот, чтобы не остаться в долгу, украл у него лошадь. А лошадь в горах – это почти человек. Хозяин курицы и лошади вернулся и убил обидчика. Тогда родственники убитого истребили всю семью убийцы. Кровная месть – канлы. Сейчас говорят – кир. Поднялся весь аул, в котором разыгралась трагедия – ведь все в родне, хоть и дальней. Сошлись два аула. Никого не осталось в живых…
Прошло всего две недели, а Асланбек уже так стрелял из своего пистолета, что ствол воистину стал продолжением его руки и его воли. В этом мальчик чувствовал какую-ту особую магию, которой не знал раньше. Направленный пистолет – это повелительный жест. Метать камни – это здорово. Но выстрел… Стоит только протянуть руку в сторону неугодного… Одно незаметное движение пальцев – и твоя воля, твой жест воплощается в смерть.
