Ознакомительная версия.
Глава 8. To wear or not to wear в контексте «верить – не верить»
Литературно-музыкальный сюжет, конечно же, продолжился.
Поспешая на работу, я наткнулся на Никольской на Гяура, который вальяжно шествовал в сопровождении своего молодого полного друга. Я поравнялся с ними, ожидая обмена приветствиями. Но Гяур предпочёл не увидеть меня в упор – так он был занят разговором. Я обогнал их, а разговор был… о музыке! Причём не о том лишь, чтобы её слушать. «Подключил микрофон к компу и…»
Через день-другой «Гяурчик» очень усердно таскался с какой-то филькиной берестой – разложенным из состояния спичечного коробка двойным тетрадочным листом с крупными каракулями поверх всех поверхностей, и даже пытался зачитывать – естественно, рэп… Ответом ему было лишь тупое молчание, а от Биссектрисы – её шуточки. Но это было лишь предварительное, пробное явление. Я своими глазами видел, как он подкатил к кучке певцов, достал из кармана, как жёваный платок, свою «телегу» и начал… Пока не пресёк явившийся из алтаря главарь.
А вскоре настал день, когда Анфиса, в дополнение ко всем прочим своим утренним поручениям и поучениям, на какое-то только начинаемое моё возражение или вопрошание выпалила: «А Лёша-то у нас книги пишет! В Интернете про него столько опубликовано!» – и ухмыльнулась, чуть не облизнулась, как лиса, только что проглотившая колобка. Для меня подобные фанфары – не кривлю душой и фактом – звучат как: вчера узнали, что ты гомосексуалист, педофил, фашист, наркоман, сатанист и террорист. Обвинения сами по себе весомые настолько, что оправданий не предполагают: начиная со школы и родительского дома со мной в моём присутствии предпочитают говорить в третьем лице.
Ваше слово, товарищ художник без маузера! Улыбка Мышкина, но Льва – сгодится! Есть ещё юродство.
«Там, такие, грят, интерес-сные вещи пишет!.. – неподражаемые интонации всезнающей рыночной торговки. – Ты бы книжку, что ли, принёс подарил, что ли! А то мы работаем и не знаем!» – срезала, что и говорить. Единственное, что я смог выдавить, что у меня экземпляров нет, книги в магазине продаются. Пора сбирать манатки – немного не дотянул до конца испытательного срока! Ладно, в Тамбове никуда нельзя устроиться, но на Москву я надеялся, что она побольше и никого ничем не удивишь. Впрочем, не удивишь – это да: все, прослушав, тут же позабыли; даже Гяур, от коего я ожидал не менее, чем пресс-конференции, как зомбированный, тут же очистил память.
Как-то я не нашёл другого времени и места, чтоб позвонить в издательство испросить о судьбе нового романа – приткнулся с телефоном возле мавзолея и под бой курантов… «Снюсть жрёть брютъ» – внятно отвечаю я на привычный вопрос, невольно улыбаясь. Не только название свою роль играет, но и девять утра на Красной площади… Говорю (вернее, больше вслушиваюсь), и постепенно вижу, что не один я ухмыляюсь – рядом стоит Гяур и тоже слушает! Ну, думаю… Впрочем, когда меня наконец переключили на нужную инстанцию, мне ответили двумя словами, а наш здешний юный колченогий друг проскользнувших тегов «рукопись» и «роман» не воспринял.
Зато в другой раз, услышав обрывок фразы (Людмиле рассказывал, кому же ещё), что мы по программе МГУ учились, Митрофанушка-рэпер аж в лице изменился.
– Так ты в МГУ учился?!
Сам он иногда поднимал тему «куда бы поступить?», мечтательно перебирал специальности, а засим объявлял, что будет поступать на истфак, поскольку (ну, конечно же!) уже есть опыт работы в соборе, собирался всё куда-то на день открытых дверей, но при мне так и не собрался.
Собеседница с мешком посчитанных билетов вышла, а я, решив разыграть дурня, ограничился неким мимическим жестом, не означающим ни «нет», ни «да» (уже вошло в привычку: понял, что «абитуриенту» это всё равно).
– Что же ты тогда тут делаешь?! – Он долго восторгался и возмущался за меня, то хехекая, то причитая, повторяя на все лады магическую аббревиатуру, пока я не оборвал его всего тремя буквами: «ТГУ!».
Когда я сидел на первом этаже в коридоре напротив раки с мощами Василия Блаженного (т. е. раньше эта территория называлась папертью), частенько происходило нечто забавное. Задумавшись и съёжившись от холода, я вдруг замечал в отражении в стекле нечто знакомое – полупрозрачную голограмму Достоевского с известного портрета – и уже в следующий миг понимал, что это моё отражение! Я тут же менял позу – холод, полумрак, утренняя пустота собора и мерно звучащее древнее песнопение не всегда стразу сводили всё к забавности – а потом уже вновь подгонял…
Но тут была всего важней именно безыскусственность позы и взгляда – от этого на мгновенье захватывало дух и становилось страшно. Тогда я начинал про себя молиться блаженному Василию, а также Серафиму Саровскому и Пресвятой Богородице – их кроткие мудрые глаза смотрят на меня с больших металлических хоругвей, стоящих от поста №1 меньше чем в метре. «Душе моя, восстании, что спиши!»
Если уж рассказать о забавности, то был я как-то на научном форуме по Достоевскому и бродил там и сидел элементом чужеродным и неприкаянным: разбирать с придыханием «сенсацию», что наконец-то предположительно расшифровано имя, кому Достоевский посвятил автограф (напр., какая-то Ольга, которую он видел в первый и последний раз где-то в Сибири) – на это у меня не хватает сил скрепиться, сделать серьёзное, озабоченное лицо. Написал Волгину в духе «я сам, мол, себе Достоевский» – то-то он не захотел со мной рассусоливать, подумал: «кретин какой-то». Выступил с докладом (но не научным) – полное молчание… Зато когда я сидел один в сторонке, невольно обняв колени руками, ко мне раз пять подбегали с восторгами: «Здравствуйте! Вы родственник Фёдора Михайловича? Можно с вами…» Зря не фоткался!
Вот и в соборе, кстати сказать, ко мне не раз обращались (правда, исключительно иноплеменники) с подобной просьбой – но не как к Достоевскому, а как к некой иллюстрации или аллегории. «Picture the name of the book!» – ответил я, подняв обложку книжки так чтобы была видна надпись: «П. Флоренский. Имена». Знай наших – что задрогший, смурной и небритый руссиш смотритель дрожащими посиневшими руками на коленках на грязном вонючем одеяле меж двух покосившихся радиаторов вычитывает! Так что, господа будущие мелочные ашепелёвоведы, поройтесь в германских и английских фейсбуках.
Впрочем, это всё фейсбучники, которым что бы только не нафоткать. Я всё сидел и дивился: зачем вообще современным людям глаза, голова и память? – они ничего не смотрят, не видят, не анализируют, не любуются, не запоминают – сразу общёлкивают все предметы и виды со всех сторон и спешат дальше. «Потом посмотрю, дома!» – их подсознательный девиз. А смысл тогда ездить, коль дома всё смотреть с компьютерного монитора – там и так в Сети фотографий полно!
На выходе наши Маши-и-медведи повесили бумажку с надписью «Follow us on FB!» – и тут сотни и сотни раз я слышал искажённое на все лады название соцсети – чаще что-то шипяще-свистящее, как и «Экшит» какой-то, – «О, Фейшбук!» – с той интонацией и улыбочкой, что, мол, и до этих дикарей цивилизация докатилась. О да, кому Сибирь, атом и космос покорять, соборы дивные возводить, а кому лишь следовать и перелицовывать осталось.
А вообще с этими книжками ломалась некая комедия, зачастую прямо будто представление фокусника: я таскал с собой покетбуки, пряча их в карман при атасе, как застигнутый юнец выплёвывает за углом сигарету, предательски дымящую… Для взрослого дяди, да ещё Ph. D. и прочая, это, конечно, сверхкомично! Книжек с житиями святых или про Собор в моей библиотеке не водилось, а из остального наиболее подходящи тут были Шаламов и Солженицын.
В кои-то веки в смотрительской затеплился разговор не об отдалённых паскудных предметах, а о том, что рядом – о непонятных надписях под закорючками и точками, рядом с более-менее понятными. Их поневоле прочитывал, наверно, каждый: они расположены на морозном втором ярусе на стенах, как раз в поле зрения сидящего смотрителя. Я осторожно сказал, что это даты: старославянские буквы под титлами имеют числовое значение… – все обратили на меня странные взоры… «Тоже мне гусь лапчатый!» – так и читалось на курносой пухлой мордашке Анфисы. Я хотел было, дабы кто-нибудь поперхнулся чаем, произнести «гематрия», «изопсефия» и «литорея», но во-первых, я и сам только термины знаю, негоже кичиться, а во-вторых, как пить дать за «геометрию» и «лотерею» примут, греха не оберёшься. Но Наташа, кажется, что-то смекнула…
В другой раз, уже ближе к маю, когда перекрыли площадь и полдня не было работы, я вошёл в гримёрку при разговоре, как ни странно, о книгах. Читают же тут каждый день, и почти все, но при этом помалкивают. Кто-то постоянно таскается с какой-то дребеденью типа журнала «Лиза» (Анфиса и Дана); Оксана изо дня в день с серьёзнейшей миной вычитывает Пушкина и Лермонтова в обшарпанно-картонных совдеповских обложках – странный выбор, прямо каких-то экзотических авторов! (впрочем, у неё сынишка в младшем классе учится); только Гяур и Стас ни в чём не замечены. Я попал в разгар дискуссии, и на меня, как и на присутствующих где-то на периферии коллег мужского пола, не обратили ни малейшего внимания. Разговор вёлся с такой томностью, с таким придыханием, с таким осознанием собственной интеллектуальной крутизны, что оправдывало его разве лишь то, что две дамы вели его полулёжа на диване, прикрыв, будто веером, половину лица книжками.
Ознакомительная версия.
