Ознакомительная версия.
Одна из них – Оля – имела странное тоже, несколько неуместное, но завидное свойство постоянно возлегать на диванчике, укрывшись каким-то одеяльцем и спать или дремать. Она сладко позёвывает, тянется и иногда даже слегка покрикивает на суетящихся вокруг её ложа, чтоб вели себя потише!.. Привыкший ко всему, я не сильно удивлялся даже про себя. Только сесть было совсем некуда! Оказалось, что она дочка одной из экскурсоводш (той, что со мной иногда общалась). Не думал я, что это такой крутой статус – чтоб каждый день зависать по клубам, а по утрам кемарить до обеда на работе, потом ещё часок тянуться и краситься… То ли Анфиса ей всё устраивала, подлизываясь не понять к чему?.. Сама она была довольно миловидна, смотрела на всё свысока и спросонья, и тоже типа «учусь в престижном вузе» (курсе на втором какого-то филфака или журфака).
Разглагольство велось о достоинствах прозы Керуака, Хантера Томпсона, Миллера… Я, признаться, сильно заинтересовался, хотя виду не подал (хотя творений названных «столпов» не брал в руки, и не жалею, и, видимо, и не возьму). Запас грандов первого ряда был довольно скоро исчерпан, и далее теребилась ещё более непотребно-ширпотребная дрянь, коей я сейчас даже навскидку и имён не припомню. Из русских лишь мелькнули вскользь Липскеров да Замятин с своим «Мы» – воистину задумаешься, «для кого вы пишете, кто ваш читатель?..» (или стоит лишь заглянуть в крупный книжный!). Но фокусом всей мизансцены была хорошо видная мне надпись на обложке книжки у Ланы: «История О». Она с таким строго возвышенным видом прикрывалась неиллюстративной обложкой и с такими изысканными намёками рассуждала о… Короче, я едва сдерживался от смеха. Этот-то, с позволения сказать, культовый роман я в руках держал: подруга моего друга, настоящая, по убеждёнию, восторженная шлюшка, сначала доставала нас Франсуазой Саган (на что мы только скрыпели зубами и бутылочными пробками), а после обнаглела настолько, что самовольно принесла нам сию книженцию и даже оставила на прочтение, а после забыла. Так книжечка с целомудренно тетрадной обложкой оказалась у меня дома в деревне… Хорошо, что я её открыл! Через полторы страницы быстрее закрыл, с ужасом, как будто во сне каком-то, представляя, как археологи-литведы будущего обнаружат в развалинах ашепелёвского родительского дома искомый лакмусовый артефакт – «ага, всё ясно: так вот откуда есть пошло его „Ес/но“ и прочее!» – тут же оттащил в сад и сжёг на костре.
А под завязку завернули «букет» в пару шелестящих фраз о новом фильме и старом романе Айн Рэнд – чего же ещё?! – но сбивчиво: «Атлет расправил…» – «…крылья» – негромко, как в порядке веществ подсказала Анфиса, и я всё же поперхнулся чаем сам! Как мог, сделал вид, что самостоятельно, и выбежал на улицу…
Чай, кстати, я тоже заваривал как-то странно – на это уже потихоньку стали обращать внимание – не как все из пакетиков с ароматами (на них и на сахар сбирала деньги Анфиса, это было её ноу-хау и начало большой карьеры), а не понять из чего – отщипывал в рюкзаке что-то крайне меленькое чёрное, заливал водой – чай тёмный, почти без отходов заварки, пьётся без сахара… Помимо пуэра, некоторых, а особенно Гяура и Людмилу, привлекали и настораживали мои сигареты: они явно распознали, что курю я не абы что, а некие вишнёвые английские (кстати, весьма плохенькие), справились где-то в ларьке об их цене (72 руб.!) и принялись с завидной регулярностью шутливо справляться о доходах и стрелять «не курю, но посмаковать».
Принимать пищу я старался как можно меньше и как можно незаметней, быстрее и вообще непубличней. Однако при таком температурном режиме и физической и психологической нагрузке есть охота до тошноты и, можно сказать, постоянно. Станислав предпочитал изысканно интеллигентское блюдо – сухари ванильные с чаем. С чем-то другим в руках он замечен не был. Гяур же не стеснялся – забодяживал аж сразу две ванночки «Доширака» – воняло так, прости господи, что хоть святых выноси! – на что он неизменно приговаривал, что это, что поделаешь, самый дешёвый мужицкий обед. Я же между интелями и мужиками предпочитаю придерживаться аристократии: тонкие резанки чёрного хлеба с тонкими пластинками слабосолёной рыбы, иногда докторской колбасы. Остальные не стеснялись в фантазии и количестве, особливо Анфиса: как навыставит на стол пяток литровых майонезных банок!.. Иногда это смотрелось как какая-то сегрегация по половому признаку – по углам Кротенко, как белочка какая-то, с своими аспирантскими сухариками, да я ещё со своими мини-бутербродиками на три укуса. О каком-то посте здесь никто не слышал, я тоже уже не мог сократить свою минимальную трапезу. Если не каждый перерыв бутер, то хотя бы чай с парой конфеток. Поглощалось за считанные минуты: расхолаживаться некогда.
Произведя подсчёты, я обнаружил, что чистого дохода в месяц (!) у меня выходит около 3000 руб. И на это надо жить, и я жил. Благо, что у жены зарплата была уже чуть побольше да иногда хоть какие-то мизернейшие гонорары подворачивались.
Один раз я получил «на чай» – 50 руб., а в другой – какой-то леденец от китайцев. Был ещё некий колоритный миссионер в чалме, который наделал переполоху, восклицая: «Я приехал из далёкой Индии – подарить вашему Собору это!..» – и совал нечто увесистое позлащённое вроде царской державы. Никто его не понимал, пригласили уже мента, тогда вызвался я… Мы прошли в кабинет администрации, и тут бабушка, когда я объяснил, чего товарищ хочет, наотрез отказалась принять дар, зато нас с блюстителем порядка миссионер широко одарил католическими открытками-иконками. Совсем, увы, мультяшно-никудышными: и выкинуть не выкинешь (потому что это всё же Дева Мария и Христос), и толку никакого.
И только один раз некий американский профессор оживил затянувшиеся ледяные часы и минуты таким обращением:
– Когда я увидел тебя, как ты сидишь здесь на морозе, грея руки на этих старых радиаторах, я сразу подумал о св. Василии!
– С той лишь разницей, – оживился и я, стараясь быстро сообразить по-английски, – что св. Василий вообще без одежды ходил!
Здесь мы лишь рассмеялись, обменявшись шутками и рукопожатием (к неудовольствию хорового главаря), а вообще меня весьма занимал вопрос, что думают иностранцы.
И я примерно понял, а выводы свои старался основывать на наблюдениях. Достаточно посмотреть на наших соотечественников: из многих и многих тысяч, прошедших перед моим взором за всё время, перекрестились на иконы и святыни человек сорок. И это наши люди! А тут, понимаешь, «Establish, oh, God, the holy Orthodox Faith of Orthodox Christians unto the ages of ages!»15 – для просвещённых европеян это почитай тарабарщина какая-то пряно-восточная!.. Что за вера, почему у них всё сплошь ортодоксальное какое-то (это типа фундаментализма), почему именно она святая и её утверди?.. В общем, хоть и христиане и европейцы судят-рядят, для них всё православие наше, как и символ его – красивый, но мрачноватый и холодный Собор – такая же экзотика, как даосский храм в Китае или ещё чего похлеще. Тем более не понять им, что в догматах веры ничего не изменилось, почти не изменилось в обрядах, в устройстве и убранстве храма – хоть сейчас передавай всё церкви, и сразу пойдёт служба – в этих же помещениях, с этими же иконами. (Кстати, с 90-х годов по воскресеньям служат в церкви Василия Блаженного, у раки с его мощами). Музей, история, экспонаты… Мрачное средневековье, 16 век, Грозный, дикие нравы, ноль просвещения, северные дикари… но… – но собор классный, прикольный, красивый! – примерно так даже и наши рассуждают.
Orthodox Church – устаревше-экзотический культ где-то на периферии чего-то, там у них это… Хотя даже по столь любому современным «немцам» чисто формальному признаку – апостольской преемственности священства – наша вера единственная, как нынче любят говорить и писать, аутентичная. Можно вдаться и в другие детали, но это и так известно, отчасти спорно, а если просто посетить католический костёл (то есть образец и обиталище самого строгого и старого, что есть на Западе), то через эстетику, что ли, через саму атмосферу почувствуешь дух его иной. Здесь возразят, что русаку, мол, завсегда и русский дух приятней. Возможно. Но не всегда. В метафизике, в приближении к Божеству национальное и прочее земное отпадает. Да вспомним, что и вера-то еврейская, культура византийская, да даже чудо-собор В. Блаженного, подначивают, итальянским мастером возведён!.. Тут попрекнут: что ненаучно это – дух! Понятно, ненаучно, а что вообще научно в вере? Утверди – обращение к Богу: то есть сделай твёрдыми нас, стоящих уже, кто одной ногой, кто двумя на пальчиках, на крошечной тверди веры посреди океана хаоса. Да, камраденс, некоторые из нас по своему мракобесию так считают.
Ознакомительная версия.
