Ознакомительная версия.
– Быть рядом со мной, Алена, сейчас очень опасно, – сказал он ей, окончательно вернувшись в реальность. – Уладится все, сам дам знать.
– Но как я смогу! – в тревоге за него спросила она.
– Так надо! – настоял он.
Алена поднялась.
Зашел к нему и следователь Заднепровский.
– Ну, что же это вы, Тарханов, сбегаете от нас, как мальчишка? Ведь предупреждал же я вас, что такие люди, как ваши преследователи, имеют привычку возвращаться!
Владлен промолчал.
– Ну, ничего, – продолжил Заднепровский. – Нет худа без добра. В тот день камера наблюдения больницы засняла те две машины. Мы установили принадлежность одной из них, что сгорела на дороге, известному антиквару Ширванскому, другая в собственности криминального авторитета Кандалы, который нынче проживает в станице, откуда вы родом. К Ширванскому я обязательно загляну сегодня, за авторитетом выслана группа захвата. Так что, с какого бока вы при этом деле, думаю, кто-то из них объяснит мне. Обязательно докопаюсь до истины. И не дай бог, Тарханов, если узнаю, что ваши руки замараны чем-то противозаконным…
Он поднялся.
– Подождите! – окликнул его Владлен, когда тот был почти на пороге палаты. – Вам можно верить?
– Так или иначе вы это обязаны по закону.
– Тогда обещайте, что найденным мною кладом я распоряжусь в будущем по своему усмотрению.
– Кладом? Так вот почему они вас преследуют. И зачем, собственно говоря, вы не сдали его государству?
– Это золото не принадлежит государству, оно – церковное, – ответил Тарханов, – а государство и церковь, хорошо вам известно, отделены друг от друга.
– М-да, – следователь почесал за затылком. – А что если я не пообещаю?
– Тогда золото навсегда останется там, куда я его перепрятал.
– Ну и как вы хотите им распорядиться? – проницательно, будто разложив Владлена под микроскопом, уткнулся в него взглядом Заднепровский.
– Признаться, я долго боролся с соблазном продать его и поправить свои дела, – пояснил Владлен. – Некоторое время, преодолев соблазн, не знал, что с золотом делать. А вот часа за два до вашего прихода решил вернуть найденное церкви.
– Ну и что вас подвигло на это великодушие?
– Понимаете ли, это не просто золото, а церковные реликвии, – ответил устало Тарханов. – После того, как я откопал их, достаточно испытал физических мук. Не хочу в будущем прибавить к ним и мук нравственных. От них ведь душевные раны. Они не заживают, а боль сопровождает человека всю оставшуюся жизнь.
– Будь по-вашему в таком случае, я обещаю вам содействие, – сказал напоследок Заднепровский. – Но так или иначе, посоветовал бы вам лежать спокойно и ничего впредь не предпринимать.
Выйдя из больницы, следователь направился к Ширванскому. Антиквар, подкармливая с руки попугая в клетке, встретил его не совсем приветливо.
– Чем обязан вниманием наших доблестных органов к своей скромной персоне? – спросил он.
– Лев Давидович, – без обиняков обратился к нему Заднепровский, – как вы объясните то, что на вашей машине было совершено похищение человека?
– Я к этому не имею никакого отношения, – отрезал Ширванский. – Это сделал мой телохранитель Виталий Елагин, упокой бог его бандитскую душу!
– Я очень сомневаюсь, Лев Давидович, что он похитил человека без вашего ведома. Фамилия Тарханов вам о чем-нибудь говорит?
– Тарханов, Тарханов, что-то не припомню.
– Бросьте, не проводить же с вами очную ставку. Я о том Тарханове, который раскопал церковные реликвии.
– А-а, утварь патриархов, – засиял антиквар. – Заходил он ко мне, показывал фото кубка и двух чаш, проконсультировался. И скажу вам, его находками могли бы гордиться самые известные музеи мира. Работа лучших византийских мастеров.
– И тем не менее Тарханов хочет вернуть их церкви.
Антиквар впервые выказал волнение, почти вскрикнул:
– Он сошел с ума!
– Нет, Лев Давидович, он то не сошел, а вот вы сейчас очень похожи на сумасшедшего. Тарханов пришел к вам, доверился, а вы открыли на него охоту.
Антиквар сник.
– За всю мою жизнь, – тихо сказал он, – я не видел ничего подобного, что стало бы для меня предметом всепоглащающей мечты. Увы, вам не понять.
– И ради этого вы обрекли на страдания и смерть других. Жестокие у вас, Лев Давидович, воплощения мечтаний.
– Кто же мог знать, что так сложится.
Заднепровский отошел к окну и, не оглядываясь, ответил оттуда:
– Когда на кону такие сокровища, и вы ввязываетесь в игру за них, можно было бы предположить и подобный исход.
Ширванского арестовали и осудили за причастность к похищению человека, а Кандалы в тот день был убит в перестрелке с группой захвата. Через полтора месяца вышел из больницы и Владлен. Заднепровский, как и обещал ему, оказал содействие и обеспечил охраной для доставки реликвий в Москву. Ясным июльским днем он вошел в патриархию. Служитель ее, ведающий пожертвованиями, человек уже немолодой, в рясе и с окладистой бородой, с восторгом рассмотрев кубок и две чаши, спросил:
– Вы хотите их пожертвовать, сын мой, на строительство храма?
– Это не пожертвование, а церковные реликвии, похищенные много лет назад. Я возвращаю их вам.
– Да, да, – служитель снова рассмотрел золотой набор, будто бы что-то припоминая. – И как вас изволите величать, благородный человек?
– Владлен Тарханов.
– Да снизойдет на вас божья благодать! – перекрестил он его. Божья благодать сошла на Владлена, едва он покинул патриархию, теплым летним моросящим дождем. Он приподнял, открыл ему лицо и почувствовал себя легким, как пушинка, и бестелесным, как дух, что казалось вот-вот был готов вознестись подобно одной из героинь любимого романа «Сто лет одиночества». Хотелось движения, радостного веселья и он протянул руки с открытыми ладонями назад, сделал два притопа, потом еще, и пустился в шаг в танце вольного орла, как тот калмыцкий мальчишка, которого он наблюдал когда-то в степи. Затем он вскинул руки вверх со сжатыми кулаками, выровнял их и стал парить по кругу. Так исполняли танец орла мужчины горного Дагестана. Он был совершенно свободен, а благодать нисходила и нисходила дождем. Прошедшая мимо в патриархию монашка, посчитав его, вероятно, за сошедшего с ума, тоже перекрестила его. Откуда было знать ей, скромной послушнице, какой груз упал с сердца этого мирянина, с каким трудом он прошел свой путь через тернии к храму и построил его в собственной душе. Но прохожие, видя просветление в его глазах, улыбались ему, а проезжавшие водители сигналили приветливо, а он кружил и кружил…
С того дня дела Владлена Тарханова снова пошли в гору. Он построил новый дом и привел в него Алену, которая оказалась хорошей хозяйкой и хранительницей очага, забрал с реки Элиша, который тоже на редкость был хорошим мастером краснодеревщиком и теперь работает у него в фирме. В минуты редкого отдыха Тарханов всегда вспоминает тот странный сон, который перевернул всю его жизнь, вспоминает старца и тех людей, что взывали к нему о помощи, а потому в иные дни спешит в банк и отсылает деньги в фонды международной поддержки больных церебральным параличом, полиемиолитом и лейкемией. Великодушие и благородство навсегда поселились в его душе и от сделанного добра он чувствует себя состоявшимся и счастливым человеком.
ПОВЕСТЬ
Северная Голодная степь, Бетпак – Дала – однообразный и скудный ландшафт, суровый край, отдающий в сердце холодком и беспросветны унынием. Созерцая ее из окна поезда, Гумер был твердо уверен, что его городского жителя, в этой серо-бурой и солончаковатой степи не ждет ничего хорошего. И мчались, мчались от грохочущего состава, и будто то бы вон, с ужасом, из гиблого места, вдаль сайгаки и тянул свою заунывную песнь старый казах в проезжавшей у дороги повозке.
– Азия, Азия, что за безобразие, – бренчал на гитаре рядом сопризывник в советскую армию Валерий Кирнос.
И в самом деле, – безобразие! – прилег Гумер.
Шел дождливый октябрь 1984 года. Слякоть была на всем пути: в Краснодаре, Грозном, Астрахани, Алма-ате – везде, грязь и всепроникающая сырость.
– Ну и шутки у нашего райвоенкома, – выглянув в окно, зябко поежившись, протянул Кирнос. – А говорил в Кремлевский полк призывников с высшим образованием набирает. Обманул! Теперь, небось, подметать нам в лучшем случае стартовые площадки где-нибудь на Байконуре.
– Тебе-то что переживать, – потянулся Гумер, – ты кашевар высшей квалификации – в армии специалист нужный, а вот куда определят меня, режиссера в этой Тмутаракани, ума не приложу.
На станцию Сарыкаган эшелон прибыл далеко заполночь. Над ней было чернильное небо, а вокруг, как и везде, едкая сырость. Под команды сержантов, быстро и коверкая читавших фамилий призывников, они рассредоточились по колоннам воинских частей, в которых предстояло служить. Гумер и Валерий снова оказались рядом. А потом был марш – бросок по полной «выкладке» с чемоданами, рюкзаками, переметными сумами, еще набитыми неоприходованной снедью.
Ознакомительная версия.
