Ездили по лесу они вдвоем – брал с собой Устюжанин Андрея Соколова. Андрей – опытный рабочий, грамотный, когда-то Лесной институт закончил, давно, уж сколько лет они вместе работают. Вместе и лесосеки по весне проверяют. Доверяют друг-другу.
Вот Соколов и принес печальную весть в поселок.
– Проснулся я, Александрыч, утром, вышел из избушки, а Женя лежит у порога, и мертвый. Ну, я ничего не стал трогать и галопом сюда, в поселок, мало ли что, мало ли от чего человек умер!
– А точно, мертвый, ты все проверил, может, надо было помощь какую?
– Да нет, мертвый, я проверил. Он уж и остыл там за ночь. Может, с вечера лежит. Я рано спать лег. Там у нас еще якуты старые поселились. Женя разрешил им на зимовье поселиться, старуха приболела что-то, кочевье ушло, а они с племянником остались. Приболела старуха. Да и старая очень, еле двигается. Я на них Женю и оставил. Чтобы ничего не трогали, но присматривали. Мало ли что!
Погода не лётная. Взлетную полосу на самолетной площадке развезло, прилететь «следователи» могут только на вертолете. А лететь следственной комиссии надо из Витимска.
– Не могут прилететь сегодня следователь с судмедэкспертом. – Директор заметно нервничает. Еще бы, нам только нового убийства здесь не хватало.
– Не могу же я его оставить в лесу еще на ночь. Пусть разрешат привезти в поселок. Мы здесь его помоем, приготовим, прилетят – осмотрят!
– Да, район разрешил тебе поехать, опросить очевидцев – там же кто-то есть, говоришь? Возьми с собой врача, ну и свидетелей там, понятых, что ли.
– Ну вот, мне еще и следователем надо поработать! Хорошо я здесь все же устроился!
– Не ворчи. Другого выхода все равно нет. Видишь погода какая, они и к нам, на прииск прилететь не могут. Давай, действуй. Я связь с прокуратурой буду постоянно поддерживать. Вернешься – сообщи.
Выехали все же с утра. Пока собрались, пока получили подробные инструкции от следователя прокуратуры, от райотдела милиции, от судебного эксперта – наступил вечер. Куда ехать ночью? Выехали ранним утром, прибыли на место через четыре часа. Георгия удивило, что женщины – а на участке уже был свой врач, Елена Степановна – что женщины очень хорошо сидят в седле. Сразу видно – северяне. На Севере лошадка – самый распространенный транспорт.
«Комиссия» с участка ехала солидная. Кроме Георгия и врача в бригаду расследования включили Корепанова – парторга, Михейкина – коменданта поселка, двоих рабочих – для перевозки и как понятых, одну женщину – помощницу врачу, на случай, если надо будет обмыть тело. При обследовании. Кто его знает, как повернется – до больницы далеко, до экспертизы еще дальше, а погода стоит теплая, как бы не испортить тело всеми уважаемого человека.
Ехал со всеми и Соколов, участник событий, сопровождавший Устюжанина в последнем осмотре лесосек.
Тело все так же лежало у избушки. Никто его не трогал. Старое зимовье, небольшой дворик зарос мелким лесом, рядом паслась пара оленей, небольшая поленница дров у подгнившего забора, полузакопанная бочка для дождевой воды, пока по весне пустая, старые сани-розвальни без оглобель у противоположного забора. Избушка тоже старая, с полусгнившей деревянной крышей, но печная труба из кирпича, свежая, видно, что недавно сложена.
– Что ж такое запустение то, а, Соколов?
– Так ведь, как раз и хотели этим летом новую избу здесь срубить. Вон, печку уже сделали. Еще прошлым летом. Новая, не дымит, хорошо и быстро греет. Не успел вот, Женя. Он ведь сколько уже этих домов «поставил». И не такие хибарки. Настоящие дома.
Устюжанин лежал на спине, глаза закрыты, руки сложены.
– Твоя работа?
– Так ведь закаменеет совсем. Потом уже не обустроить тело, не подготовить к похоронам. Вот я и сложил – и руки, и глаза закрыл. Это расследованию не помешает.
В избушке невозмутимо пили чай старая-престарая якутка и пожилой, но еще не старый якут. Якут встал, когда вошли люди, женщина осталась за столом, продолжала пить чай. Георгий их допросил подробно, составил протокол, дал подписаться и приехавшим с ним рабочим, как понятым. Тут в помещение вошла врач и взволнованно позвала за собой Георгия.
– Что случилось?
– А вот, посмотри сам, Георгий. Похоже, человека-то убили. Когда тело Устюжанина перевернули, под ним лежал большой охотничий нож, а на груди, под левым соском – глубокая резаная рана. Прикинули – похоже от этого же ножа. Дело приобрело совсем другой оборот.
– Соколов! Ну-ка иди сюда. Смотри. Как ты все это объяснишь?
– Я не знаю, Александрыч. Не смогу объяснить. Спал я, не видел.
– Андрей! Вы здесь были вдвоем. Кроме вас никого. А утром один из вас убит. Ну, сам сообрази, какой вывод сделает следователь?
– Свалит все на меня! Но это не я, клянусь, вот перед всеми вами, перед женщинами, перед стариками – клянусь! Это не я. Да и – зачем мне?
Снова пришлось допросить стариков.
– Устюжанин, когда они здесь всё за столом закончили, он вышел на воздух, лесом, говорит, подышу. А Андрей лег спать. Это мы вместе с моей теткой видели. Я ведь ей племянником прихожусь, заболела она, меня к ней приставили. Она не говорит по-русски. Я ей переведу. Скажу, чтобы головой покивала, если правда. Ну, что Соколов спать лег.
Старуха подтвердила.
– Георгий, трогать здесь ничего нельзя. До приезда следователя. Надо ехать, сообщать срочно.
– Давайте так, Лена. Тело заберем, здесь все оставим нетронутым, в прокуратуру так и сообщим. А тело заберем. Вдруг они долго не смогут прилететь – сгниет же тело!
Так и сделали.
А на зимовье, как выяснилось по результатам расследования, случилось вот что.
Объезд лесосек Устюжанин с Соколовым начали именно с этой деляны. Они привезли с собой сахар, дрожжи и сразу по приезду поставили «брагу». Поселившимся в зимовье якутам поручили поглядывать за бражкой, а сами уехали осматривать другие делянки. По окончании всей работы вернулись к бражке и решили здесь пару дней отдохнуть. Бражка поспела, перебродила в березовом бочонке, что всегда имелись в лесных избушках для рыбы, ягод или других лесных надобностей. Смачно пахла свежая бражка перебродившими дрожжами и березовым соком. В бочонок вмещалось почти два полновесных ведра.
Сели лесники ужинать, да и засиделись заполночь. Захмелели крепко – в бочонке оставалось меньше половины содержимого напитка. Якуты давно спали. Они тоже попробовали терпкого напитка, но немного, чуть-чуть. И спать легли, не стали мешать молодежи. Свернулся у печки и захмелевший Соколов. А Женя забуянил, не мог уснуть, что-то, о чем-то, с кем-то спорил, разговаривал, иногда переходил на крик, потом вышел из избушки, хлопнув дверью. Якут-племянник не спал, проснулся, видел всё это – «шибко боялся, однако. Злой Устюжанин был, ругался с кем-то. Крепко ругался, однако, громко!».
Соколов спал, якут-племянник полежал-полежал и тоже задремал под утро. Устюжанин в дом больше не заходил. А утром его увидели у стены избушки мертвого. Он лежал лицом вниз, на груди лежал. Соколов его перевернул, убедился, что он мертв, закрыл ему глаза, сложил руки и срочно выехал на поселок. Рану и нож он не видел. Рана – под рубашкой, нож – под телом. А он Устюжанина так подробно не осматривал, рубашку не снимал. В поселок быстрей торопился.
Приехавшие следователь и судмедэксперт заново всех опросили, поговорили с якутами, сделали «вскрытие» прямо в медпункте поселка. И пришли к выводу, что в лесу произошел несчастный случай. Устюжанин видимо зачем-то размахивал ножом, споткнулся, упал на этот нож и заколол себя этим падением. Умер сразу.
Арестованного Соколова – выпустили.
Странно было видеть Георгию пожилого уже человека, прошедшего лагеря, дикий голод сороковых годов, когда лагеря месяцами не снабжались продуктами и жили тем, чем тайга их накормит, пережившего лагерный беспредел пятидесятых, когда в лагеря пришли вчерашние воины, повидавшие Европу и не принимающие все беззакония «на вытяжку», странно было увидеть такого человека плачущим. Андрей сидел на краюшке стула в кабинете Георгия и откровенно, нисколько не стесняясь – плакал.
– Перестань, Андрей. Возьми себя в руки. Ну, всё, всё, свободен, никто не подозревает тебя, успокойся.
– Георгий Александрович, я же знаю, одно твое слово и меня бы расстреляли. Скажи, ради бога скажи, как, чем я могу тебя отблагодарить!
– Живи, Андрей, живи и работай. Это будет самое лучшее, что ты сделаешь всем нам в благодарность.
– Да, конечно, но это не то. Много повидал я на Севере начальников, но чтобы вот так, стеной за работягу, такого, Александрыч, я еще не видел. И никогда не верил, что такие начальники могут быть. Ты, Александрыч, перевернул во мне все. Всё лагерное начальство простил я сегодня, когда узнал, что меня освобождают. И что освобождают, благодаря тебе, твоим показаниям, твоим характеристикам! Как отблагодарить тебя, скажи! Хочешь, я приволоку тебе из тайги медведя?
– Вот что, Соколов, кончай эти сопли. За работу берись. Андрей, я хочу назначить тебя бригадиром лесных заготовок. Ты же лесной инженер! Давай, берись, надо заменить Женю, «царство ему небесное». Давай, продолжи его дело. Вот, это и будет твоя нам благодарность.
