– Вот что, Соколов, кончай эти сопли. За работу берись. Андрей, я хочу назначить тебя бригадиром лесных заготовок. Ты же лесной инженер! Давай, берись, надо заменить Женю, «царство ему небесное». Давай, продолжи его дело. Вот, это и будет твоя нам благодарность.
– Георгий Александрович, клянусь тебе, всеми живыми и мертвыми предками и потомками своими клянусь, никогда ты не пожалеешь об этом своем решении.
Похоронили Устюжанина на высоком холме, над Бульбухтойречкой, над Бульбухтой-поселком, в строительство которого он вложил так много своих сил. И своего умения.
Это была первая могила на новом Бульбухтинском кладбище. Бульбухта подтвердила еще раз главное «пророчество» тайги – все беды от пьянки.
Знал ведь Георгий, что «пьяный» эксперимент еще аукнется ему, да не только ему лично, всему участку, не может пройти такое бедствие, а он так и называл проведённый водочный эксперимент – бедствие! – без последствий. Знал и ждал постоянно какой-то беды. Не знал только – где, что его подстерегает. Но ждал. И вот, верно говорят, что мысль материальна! Дождался таки!
С самого зарождения Бульбухты жила на участке хорошая, дружная семья Новодворских. Игорь Новодворский работал на драге электриком. Был он электриком опытным, грамотным, в его смену Подобреев за электрооборудование был абсолютно спокойным – что бы ни случилось Игорь найдёт, исправит. Игорь остался на Бульбухте после монтажа драги, работал на строительстве и свое оборудование знал с первой завёрнутой гайки. Участвовал и в пуско-наладочных работах, а потому всю дражную электрику знал, как говорится, «на зубок».
Еще до окончания строительства драги к Игорю приехали жена с дочерью, выбрали они в старом старательском посёлке более-менее подходящий домик, жена Надя выскребла и вычистила домик, сделала его «жилым», Игорь отремонтировал печку, так что жарко в их домике было в самые лютые северные морозы. Жили они достойно и дружно, радуясь той жизни сами, радуя друзей и соседей.
Одна беда, как тот «дамоклов меч» висела постоянно над ними – Игорь был склонен к запоям. Срывался неоднократно еще на строительстве, но когда упорядочилось на Бульбухте со спиртным, когда ввели они на участке этот свой «полусухой» закон, легче стало и Игорю, и Наде. Легче стало удерживать Игорю свой неуправляемый нрав – взять негде, а если и получали они субботнюю порцию, справлялись с затаившимся пороком легко.
Но вот этот эксперимент. Он всё и испортил. Исстрадавшаяся душа получила, наконец, свободный к алкоголю доступ! Дня два-три держался еще Игорь, сутками не уходил с драги, загружал себя, отвлекал от преступного желания работой, но не утерпел. Как-то возвращался с драги, завлекли его старые дружки в общежитие – и он «поплыл».
Надя прибежала к Георгию рано утром.
– Помогай, Георгий, у Игоря кажется началось. Старая, притихшая болезнь – «белая горячка». Несёт несусветное, сам не понимает, о чем говорит, пойдем, он ведь только тебя послушает, никого более. Ружьё у него в руках, всех перестрелять грозится, пойдем, только тебе отдаст он ружьё это.
Пришли к их избушке. Игорь на чердаке, с ружьём, кричит что-то, Наде грозится какой-то расправой.
– Что, привела? Кого привела? Старого любовника, или нашла нового? Что ты ходишь там голая, кому показываешь свои «прелести»! Оденься хоть, как тебе не стыдно!
Надя спряталась на кухне, закрыла дверь, даже подпёрла чем-то.
– Георгий, усмири его, я боюсь!
– Ладно, ладно, успокойся. Дочка то где?
– Дочку я отправила к маме, а Тайгинск. Ждала ведь я этого, ждала и боялась. Не так за себя, как за дочку.
– Ладно, где у вас лестница? Давай подставим. Полезу к нему на чердак. Ты позвони на конный двор, вызови сюда Михейкина. Пусть возьмёт с собой пару своих парней. Отправлять ведь Игоря надо. Куда? В больницу отправлять надо, в Бодайбо! Главное сейчас ружьё у него забрать. «Делов» бы не наделал. Если не заберём ружье – пристрелить ведь придётся!
– Да ты что, начальник! Как пристрелить? Ты в своем уме. Или у тебя тоже горячка начинается! Давай уж лучше я сама полезу к нему. А то ведь у вас хватит ума, еще прибьёте мужика.
– Успокойся, Надя, это я так, для острастки. – Показал пальцем наверх. – Никого мы убивать не будем, успокойся.
Георгий поднялся к чердаку. Игорь стоит в напряженной позе, ружьё наизготовку, глаза шальные, но при уме, не бешеные.
– Игорь, давай поговорим. Это я пришёл с Надей, никого там нет больше, ты лишнего не выдумывай. Не забивай голову чем не попадя! Поговорить надо. Может, слезешь, пойдем в дом!
– Не трогай, Александрыч, не лезь сюда, я ведь выстрелю!
– Да меня-то за что? Я тебе помочь пришел, не драться с тобой, помочь хочу. Давай, слезай на землю. Или, если хочешь, давай поговорим здесь, на чердаке. Сядем вон на ту «укосину» и поговорим. Дружно, мирно. Нам-то с тобой чего делить?
– Ладно, залазь, поговорим. Знаю я вас, только спущусь на землю, вы меня тут же и «стреножите». И в каталажку. Нет, давай залазь, только близко не подходи. Не подходи сказал! Я ведь выстрелю. Александрыч, не гневи бога, не подходи, выстрелю!
Игорь начал медленно поднимать ствол. Мешкать некогда. Георгий, броском, прыгнул, сбил Игоря с ног, вывернул ружьё, тот успел нажать на курок, но выстрел прогремел в сторону, пуля ушла в крышу. Игорь дрогнул, видимо что-то в голове его прояснилось на миг, испуг, видать, осветил его на секунду, и этого оказалось достаточно, чтобы скрутить ему сзади руки, отшвырнуть выпавшее из рук ружьё, тут на чердак заскочили подошедшие ребята, Игоря утихомирили.
Спустились вниз, зашли в комнату. Георгий вызвал санитарный вертолёт, объяснил ситуацию.
– С санитарами приезжайте, «буйный», его в полёте удерживать надо.
Но у врачей всё давно отработано – надели на Игоря длиннополую «смирительную» рубаху, загрузили в вертолёт, увезли в Бодайбо, лечить увезли парня.
Прошло после всего этого больше двух месяцев. Уже и восстание зэков пережили на Бульбухте, и о всеобщей «пьянке» забывать потихоньку начали, но новая напасть на участке. Стали гореть старые строения в старательском посёлке. Сгорели заброшенные склады, что-то там еще у торговли лежало, вроде, но так, что-то по мелочи. Потом сгорела старая баня. Это уже насторожило – не поджоги ли? Стали дежурить по ночам. Выставляли «патруль» по два человека, и периодически, раза два-три за ночь стали обходить посёлок.
Драга уже подошла к посёлку и отрабатывала русло совсем рядом со старыми домами.
Однажды Георгий что-то задержались с Володей на драге, вышли на выносной мостик драгёрки и вдруг увидели, как невдалеке вспыхнуло пламя. И на фоне возникшего огня видят они женщину, с ведром, льёт чем-то на стены только что открытой школы – детишек хоть и мало, а где-то учить надо, открыли временно в старом посёлке, новая уже строится, к следующей осени поспеет, но год где-то надо пережить, немногочисленным школьникам поучиться. Вот и открыли времянку, и учительницу вызвали из города. И вот, явный поджог, да еще на виду у дражников, практически поджигают в открытую!
Тут же позвонили в дежурный пост, остановили драгу и всем миром кинулись ловить «поджигателя»! Оказалась – Новодворская! Надя! И даже не прячется, и ведро из-под солярки здесь же во дворе брошено.
Дражники чуть не побили женщину, Подобреев, тогда он еще работал, не дал. Закрыл в доме, поставил охрану.
Георгий позвонил в милицию, в Тайгинск, попросил прилететь утром. Доложил директору.
– Ну, совсем у тебя что-то народ распоясался, Георгий. Что происходит? Это же преступление! Милицию вызвал?
– Да вызвал, конечно. У неё дочь пяти лет, муж в больнице, как её арестуешь? Куда дочь подеваем? Отправлю я их с Бульбухты. Пусть уезжают. А посадить… Да что толку-то! Переживём еще и это, как-нибудь. А, Валентин Михайлович? Давайте отправим. Пусть уезжают. Здесь им оставаться нельзя, убьют их здесь. И в тюрьму нельзя – маленький еще ребёнок.
– А что она говорит-то хоть? Чем объясняет поджоги свои.
– Да с ума баба сошла. Как мужа увезли в больницу, так у ней «крыша» и поехала. Давайте отпустим. Пусть едут, куда душа пожелает. На Бульбухте не оставим, конечно.
– Ну, делай как знаешь. Но смотри, что бы от этого твоего «всепрощения» народ совсем в разнос не пошёл. Вся эта твоя доброта до поры ведь, до времени. Доиграешься.
Утром с вертолетом прилетела милиция. Допросили Надежду.
– Я хотела, чтобы меня отправили с Бульбухты. Этого только добивалась.
– Да кто тебя держал? Сказала бы, мы и так бы тебя отпустили. Зачем жечь-то?
– Я ведь старьё жгла. Ну да, отпустили бы. А на что ехать, на какие деньги. А так – вы меня отправите, и бесплатно.
– Вот дура баба. Да отправили бы, за наш счет бы отправили. Еще и денег дали бы на дорогу. А ты натворила. Посадить же тебя могут!
– Не могут. Куда дитё денете? – Вот и пойми их, женщин этих. Увезли Надежду.
И после всех этих событий как-то спокойней стало на Бульбухте. Спокойней и дружнее. Никто не осудил Георгия. За эту его безнаказанность и за прощение явной виновной. Перед всеми бульбухтинцами виновной! За это вот такое «незаконное всепрощение». Наоборот, люди им восхитились, ещё больше зауважали. И чувствовать стали себя надежнее. Увереннее. Появилась вот эта уверенность, убежденность – что бы не случилось, нас есть кому защитить!
