А Алексей Викторович как всех поразил! Встал на руки – да, прямо вниз головой, на руки – словно циркач, и прошёл на них вокруг всего костра. Под маршевую музыку, под аплодисменты. Целый круг. Точь-в-точь, как артист. Только Белка со Стрелкой, в полном удивлении, скакали рядом с ним, заглядывая ему низко в глаза, мешая идти. Не могли понять, чего это он там такое непонятное сейчас вниз головой делает… Ребятня тут же попыталась повторить дяди-Лёшин цирковой номер… Но сбивая друг друга, смеясь и хохоча, падала и вновь пыталась. Нет, как не старались, ни у кого не получилось, кроме одного дяди Лёши, конечно. Во! А Арсентий всё играл. Но это уже были танцы…
Многие это поняли, и обнявшись, копировали взрослых, веселились. Уже в самом конце вечера – какого вечера, уже глубокая ночь была! – иностранки решились своим вокальным ансамблем спеть русскую песню «Если б знали вы, как мне дороги, Подмосковные вечера». И у них получилось. Почти похоже даже. Правда русские слова были совсем непонятными, а вот мелодия угадывалась. Потом эту песню пели уже все.
И всё это дядя Арсентий. Ай, да Арсентий, ай, да музыкант, ещё и затейник! Возле него почти всё время находилась улыбчивая француженка Шанна Бошан. С восторженными сияющими глазами, алеющим румянцем… Так это от костра, наверное. И для неё всё это. И поездка, и костёр, и сам Арсентий оказались полнейшим открытием. Необычайным открытием. Да мы все такие, если покопаться. Все люди талантливы, если хотите знать, только это увидеть надо, раскрыть…
Долго Арсентий стоял на дороге прощально махая руками вслед нашему автобусу… Возле него понурив головы сидели умные и верные его собачки, пушистые красавицы Белка и Стрелка. И детвора, сбившись у заднего стекла автобуса, с кислыми минами на лицах, тоже прощально махали им… Грустили кажется и иностранки, поудобнее устраиваясь на сиденьях, переглядывались, бросая друг другу короткие реплики, в поддержку, наверное. А Шанна, почти не прячась, плакала. Ну, вот тебе, понимаешь, влюбилась, что ли… Женщина!.. Водитель Виталий и Алексей Викторович, нормальные оказывается мужики, и совсем не такие заносчивые, какими показались, когда приехали, – ссутулившись молча глядели на дорогу. Один внимательно, держась за рулевое колесо, другой вообще рассеяно, просто так. Светлана… Светлана Павловна, сидела закрыв глаза… И мне, правду сказать, тоже было грустно. Полное доказательство негативного влияния… молодёжно-международного костра. Как там было здорово.
Неожиданные чувства всколыхнул этот костёр. У меня – забытые, у ребятни – новые. Видел бы кто их глаза в это время! Заметил бы энергию, которая полыхала, дробясь и усиливаясь, вырываясь наружу… Заставляя их безудержно прыгать, плясать, петь, кричать… Увидеть себя, других, мир вокруг себя, по-новому.
30.
Незаметно и задремали пассажиры… После такой-то ночи, вполне объяснимо.
А корабль, то ли плыл, сам собой, слегка покачиваясь на водной глади, не то летел, пружиня на мягких облаках… Под посвист ветра за бортом…
Летел, скорее всего. Долго так летел, приятно… Дремотно. Неожиданно лёгкая гладь сменилась более крутой волной. Шторм, не шторм, но поперечно-килевая качка в полёте обозначилась. Или облака уж стали невозможно плотными, грозовыми… Даже скорость от этого уменьшилась… Пассажиры просыпались, кто сам по себе, кто от больного или не очень, но толчка. О, вглядываясь в окна, потягиваясь, запрыгала детвора – подъезжаем! Да, приехали.
Правда почти в километре от начала нашего села, нас ждал неожиданный сюрприз. Дорогу перегораживал свежеструганный шлагбаум. Непреодолимый. Вполне натурально. Со стороны тонкой его части, где верёвка привязана, приставлено было одноместное помещение в рост человека. Похоже раньше чей-то туалет, но подновлённый, явно здесь для защиты от непогоды. По служебной надобности теперь. В открытой двери, на табурете, на четверть высунувшись, локти рук на коленях, сидел дед Егор, самый пожилой человек на селе. В рубахе на выпуск, в мятой соломенной шляпе, в спортивного покроя лёгких шароварах, босиком. Босые пыльные ноги, худые тёмные заскорузлые руки, загорелое морщинистое лицо с обвислыми усами, прищуренный взгляд в нашу сторону, и эта официальная шляпа и выглядывали сейчас к нам из будки. На лице и любопытство, и ухмылка, и важность человека, находящегося при исполнении должностных обязанностей. И рука – заслоном, подчеркивала: стоп, стоять!
Мы бы и так остановились. И не только потому, что шлагбаум был закрыт. Там, в самой середине его, висели самодельные таблички, с криво выписанными буквами, ещё не запылёнными. Они ярко и доходчиво информировали путника. На одной значилось:
СТОЙ! ДВИЖЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО!
Рядом:
НА СЕЛЕ ЖУТКО СТРАШНЫЙ КАРАНТИН!!
На третьей:
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!
И для доходчивости, пририсован характерный символ – череп с костями.
Вот это да! Что-то случилось! Что?
Осмыслив эти знаки, я просто похолодел, И иностранные гостьи с вытянувшимися лицами недоумённо переглядывались, доставая фотоаппараты и видеокамеры, всматриваясь в надписи. Но и без переводчика были понятны и череп с костями, и шлагбаум… Ребятня наоборот, весело переговаривалась, явно недооценивая ситуацию. Ничего не понимая – я же вчера только разговаривал по телефону, никто – ничего, и вот… – быстро прошёл по салону, выскочил из автобуса, и направился к «грозному» охраннику…
Он меня, конечно, узнал, как и автобус. Поднялся с табурета, протянул для приветствия руку. Другой рукой приподнимая шляпу, бодро поздоровался с начала со мной, потом с окнами автобуса. Там, здороваясь, кивала головами ребятня, тревожно прищурившись глядели водитель и Алексей Викторович, Светлана Павловна, Пронин, и бесстрастные объективы видеотехники любопытных иностранок. Пожалуй бы, не надо бы снимать, подумал я, но было поздно…
– Что случилось, дядя Егор? – поздоровавшись, с тревогой показываю на надписи. А сам непроизвольно принюхиваюсь, может услышу что, догадаюсь. Нет, воздух обычный, ни запаха дыма, ни хлорки, ни дихлорэтана или ещё какой гадости… Всё как обычно. Тот же вкусный воздух, приятный, вполне деревенский, родной… – Какой карантин? С кем, что, когда? Кто заболел?
– А, это? – распрямившись, несколько горделиво переспросил дед, и легко махнул рукой. – А ни с кем. – Светло глянул глазками из-под прищуренных век. – Наша народная хитрость это, так сказать. Манёвр, значит, такой секретный. Чтоб чужие не ездили. Так штаб вчера утром решил. Кто ж добровольно захочет в смертельный карантин соваться, – никто. А сёдни я уже и при должности. Справно получилось, да? – Кивнул на рисунок. – Нравится? – Горделиво пояснил. – Бабка моя подрисовала. Народный талант она у меня. Всё в избе, ты ж был, видел, ею разрисовано, ага! Красиво! Я бы и сам пристрастился, но у меня с детства руки не тем концом к этому делу приставлены… Гляди, Палыч, и механизм исправно работает. – Отцепив от крючка верёвку, дед проследил глазами за взметнувшимся вверх шлагбаумом, пояснил. – Кузьмич сам настраивал. Хороший механизм получился. – Потянул верёвку на себя. – Тля, и обратно легко. Мне не трудно…
– Так нет в селе карантина, да? – не веря ещё, переспросил я.
– Нет, конечно. Откуда! Я ж говорю, манёвр. Хитрость такая от чужих.
– А если чужой всё же проедет? – спрашиваю, не до конца ещё поверив в действенную ценность народного изобретения.
– Если проедет? – дед вновь хитро прищурился. – Так и на это решение есть. Вон там, гля… – кивнул за спину. Метрах в двадцати, за обочиной, в кустах, едва виднелся замаскированный край зеленой охотничьей палатки. – Углядел?
– Ну…
– Там срочная связь. Полевой телефон…
– Телефон? Какой телефон?
– Обычный, армейский… На прокат у мильцонера взяли.
– У Юрия Николаевича?
– Ну, у кого ж ещё… У него. Где-то списанный, говорит, и взял. Теперь-то уж и без проводов все, а этот на проводе… Надёжный.
– А второй телефон в штабе?
– В штабе, понятное дело. Если кто вдруг проскочит, я сразу и того… Вжик-вжик, ручкой, и сообщить должён… Там примут меры. Но вы пока первые. Так что проезжайте, – и высвободил верёвку. – Счастливого пути, значитца.
– А ты как, дед Егор?
– Так я ж на работе. У меня смена. Сутки через двое. Нормально. Хорошо вот ребятня приехала, харчи подносить будут. Задание им такое определили…
– Ты смотри, всё предусмотрели!
– А как же! Петух в задницу, я извиняюсь, клюнет, найдёшь решение, это уж известно. Раныие-то, в войну, и не такие задачки решали.
– Это, конечно! Ну ладно, Егор Дмитрии, успокоил. Бывай. Поехали мы.
– И с Богом. Ехайте. – Дед кивнул головой водителю, проезжай, мол. И взял под козырёк.
Иностранки так до конца похоже и не избавились от тени тревоги на своих лицах, когда им Алексей Викторович по ходу движения – за шлагбаум! в запретную зону! – популярно сообщил, что это просто учения такие. Тренировка, мол, на селе. Не опасно. Они не верили, знали, их конечно же обманывают. Только не понимали, почему с ними так поступают. Очень хотели возле шлагбаума свой автобус подождать – перед опасной чертой – когда он обратно поедет… Но смирились, кажется, – не выпрыгивать же на ходу. Поняли – побывать в зоне заражения им всё же придётся. Такая видимо у них судьба в этой непонятной, весьма загадочной и странной стране России. От этой безысходности иностранки внутренне подобрались, замкнулись, сидели молча, стараясь не дышать и не делать резких движений… Выразительно поглядывали друг на друга. Жалели, наверное.
