Сначала он развернул одеяло, потом газету. Это был теперь уже смятый «Московский комсомолец».
– Пап! А мне надо сочинение сочинить, про Каштанку… К завтра… Нам на выходные задали… – сообщил ему Гошка, жуя бутерброд. – Напишем?.. Мама говорила, ты про нее умеешь…
– Про кого?.. Про маму? – рассеянно переспросил Лева.
Сын хмыкнул:
– Да про Каштанку, про собачку… Нам задали… Ну, как она потерялась…
Лева поставил кастрюльку на стол и прикрыл газетной шапкой. На самый верх газеты жирным курсивом пришлись слова «V. I. P. Досуг». Он приподнял газету и заинтересованно прочел еще: «Апартаменты пять звезд. Центр».
– Напишем, пап, а? – Сын не унимался.
– Я тебе что, писатель, что ли? – ответил Лева, не отрывая глаз от раздела объявлений. – Я – конструктор, главный инженер, а не бумагомаратель какой…
– А мама говорила, писатель – инженер человеческих душ, – продолжая жевать, предложил нахальную версию Гошка. – А ты, значит, главный по душам. А ты свое яйцо будешь? – промычал он, не придавая особо серьезного значения смысловому недострою.
– Буду! – ответил Лева с непонятным раздражением и стукнул ложкой по известковой макушке. Удар оказался раза в четыре сильнее, чем того требовала жизнь, и на завтрак ему достался лишь розовый пластмассовый подъяичник, перепачканный растекшейся яичной жижей вперемешку с осколками скорлупы. Гошка удивленно, с легким испугом, посмотрел на отца и попятился к выходу из кухни.
– И вообще, залезь в Интернет и возьми там чего надо, – в легком раздражении предложил отец. – Когда не надо – часами сидишь, позвонить не даешь…
– Я уже заходил, – с искренним энтузиазмом ответил сын. – Даже «Оувер Ультра Плюс» поставил, специальную программу для поиска редких и особо сложных объектов. Нет там ничего про Каштанку, а чай я не буду…
Что-то было не так. Странный зуд, прицепившийся с самого утра и вызвавший такие странные реакции в давно исследованной им в молодости и уже порядком подзабытой в суете конструкторских буден области основного инстинкта, не отпускал… Этот же самый зуд заставил Леву зависнуть где-то посередине между тупой необъяснимой злобой неизвестно к кому и тянущим за нутро позывом в таинственную неизвестность.
«Хорошо, что Юльки дома нет… – подумал он, – а то бы сейчас ей точно досталось за что-нибудь… ни за что…»
Он еще раз передумал последнюю мысль по новой, убедившись в ее справедливости, но в то же время отметил ее стилистическое несовершенство:
«Вот тебе и писатель… – Желание прокопать в себе что-то совершенно новое не проходило. – Даже думать грамотно не научился, не то что писать…»
Юлька была женой любимой и красивой. Однако и она обладала серьезнейшим, на Левин взгляд, недостатком, который постепенно усугублялся с количеством прожитых вместе лет. И заключался он, как ни странно, в отсутствии каких-либо, сколь угодно малых недостатков, которые могли быть зафиксированы как недремлющим оком, так и прочими бдящими органами чувств мужа, отца и начальника. Стерильная Юлькина чистоплотность, доброжелательная отзывчивость, забота о каждом в отдельности и немного обо всех, включая малознакомых друзей своих плохознакомых соседей, глубочайшая порядочность, несмотря на хорошее образование, семейная преданность и, наконец, пугающая в своем постоянстве доминантная убежденность о невозможности нарушений супружеской верности – постепенно перевели вышеизложенный гармонический ряд в несложный перечень вещей удобных, приятных, порой совершенно необходимых, но в то же время – привычных, обыкновенных и легко прогнозируемых.
«Это мне повезло еще, что она в Бога не верит, – иногда такая странная мысль залетала в Левину голову, – а то жизнь могла бы в какой-то части осложниться…»
Мысль была весьма сомнительного достоинства, и Лева прекрасно об этом знал, но все-таки отгонял ее не сразу, а чуть-чуть погодя, слегка сначала переварив и успев немного понаслаждаться гипотетическим эффектом неслучившегося. Все это, а также самоотверженная забота о сыне, от витаминов до уроков у-шу и английского, в сочетании с гениально вкусными картофельными котлетами с грибной подливкой и обожаемым всеми гороховым супом с копченой рулькой, делали Юльку не только Гошкиной, но и его, Левиной, мамой. Добрым, любимым и необходимым всем мамусиком…
Он взял кастрюльку с гречкой и переставил ее на подоконник. «Шапка» из «Московского комсомольца» все еще находилась сверху. Лева взял газету в руки, разгладил ее на кухонной стене и продолжил прерванное несвоевременными раздумьями расследование преступного «досугового» раздела. Очередное объявление гласило: «Киски! Дешево! Всегда! Тел…». Лева поморщился… Далее шли: «Скорая помощь, 48 часов, тел…», «Суперлюкс, очень дешево, тел…», «Евростиль, модели, тел…». Лева перестал морщиться, но сердце почему-то чаще тоже не забилось. Он задумчиво пошуршал еще чуть-чуть, и тут взгляд его упал на объявление в рамке: «Сказка Востока. Только для вас. Экзотика! Круглосуточно! Тел…».
«Вот оно… – вздрогнул он, – экзотика…»
Все срослось и сразу сомкнулось. Он взял телефонную трубку…
– А почему, собственно, и нет? – спросил он у Левы. – Вильнер, вон, когда рассказывал, аж задыхался…
– Подумай хорошенько… – ответил ему Лева. – Тебе это надо, мудило?.. Из Нижнего Тагила… Чего тебе не хватает-то, а?
– Адреналина! Адреналина мне не хватает, понял? Пересохло все уже без адреналина, понял?! – заорал внезапно Лева.
– Чего понял?! – крикнул из своей комнаты Гошка в лихорадочном поиске возможной провинности. – Мне сочинение надо писать, пап! Ты поможешь?
– Так, все… Пора с этим кончать! – Второй Лева определился окончательно и снова взял в руку телефонную трубку. – Сам ты из Нижнего Тагила! – бросил он первому Льву и закрыл на этом дискуссию.
И пока он вздрагивающей от слишком нервической прелюдии рукой набирал отсортированный внутренним чутьем номер, первый все-таки успел вставить последнее слово:
– Кстати, по Уралу… Боюсь, Нижнетагильский медеплавильный к среде тоже не успеет со спецификациями по недокомплекту… Имей в виду…
Через полтора часа он припарковал свою «Тойоту» в подозрительно глухом дворе, в самом центре Сухаревки. Сначала он хотел оставить ее на Садовом кольце, под бдительным оком золотопряхих воров из муниципальной службы, но после передумал.
«Я лучше этот червонец в «Сказку Востока» отнесу, – решил он. – Они хоть за дело берут…»
Лева похлопал «Тойоту» по новенькому плечу.
– Ну, давай, шиншилла, не скучай тут…
Он нашел подъезд и нажал кнопку домофона.
– Это Лев? – раздался тоненький девичий голос. – Проходьте…
Замок щелкнул, и Лева зашел внутрь. Квартира была на первом этаже. Дверь уже приоткрыли, и гостя ждали. Он зашел в полутемную прихожую и осмотрелся.
– Здравствуйте! – Перед ним стояла молодая девушка в короткой юбочке и розовой мохеровой кофте на голое тело. – Вы Лев? – спросила она.
– Я Лев, но рак, – ответил Лева.
– Ой, а мы Льва ждем, – растерянно сказала девушка, – нам сказали, Лев будет…
– А кто сказал? – поинтересовался Лева.
– Так диспетчер наш, тетя Зина. Она позвонила, сказала Лев будет, сильно пожилой…
– А как же она возраст определила? – Его действительно это заинтересовало. – Ну-у, что пожилой…
– Мы не знаем, – ответила девушка, – по голосу, наверное, или чтобы нас заинтересовать. Пожилые… они добрее и иногда еще добавляют, потому что, бывает, во время не укладываются, ну… из-за проблем… А вы кто?
– Я – Лев, – окончательно вынес себе приговор Лева, – не бойтесь, не рак…
– Ой, да я рака и не боюсь совсем, – воспрянула духом девушка, радуясь успешно проведенной идентификации. – Я спида боюсь, ужас как. Меня Анжелка звать, вы раздевайтесь сюда…
Лева вздрогнул, перспектива была не из приятных. В коридоре сильно пахло жареной картошкой.
– Со шкварками? – по-отцовски улыбнувшись, а может, из-за легкого волнения, спросил ее Лева.
– С кем? – не поняла она. – Кого?
Лева смутился. Контакт постоянно обрывался из-за глупых мелочей, которые все время наползали на нелепейший разговор, затеянный в полутемной коммуналке.
– Ну, с луком и салом, картошка… – неуверенно прояснил он ситуацию.
– Не-е-е, – обрадованно подхватила Анжелка, – мы ее так, без масла даже, на непригарке, с белой булкой… Идемте в зал, я счас девчонок заведу…
Зал представлял из себя комнату с четырехметровым протечным потолком и неровными стенами, покрытыми отслоившимися местами линялыми обоями в цветочек образца шестидесятых, из-под которых вылезала дранка. Интерьер завершали темно-вишневая софа приблизительно того же года издания и полированная румынская горка с блюдцами и стаканами. На батарее сохло банное полотенце.
«И правда, экзотика… – подумал Лева. – Восток – дело тонкое…»
Он с опаской присел на софу, та скрипнула и провалилась под большим Левиным телом на глубину, раза в два с половиной превышающую требуемую, что тут же зафиксировал его седалищный орган. В этот момент дверь распахнулась, и Анжелка ввела еще двоих работниц «сказочного» цеха, одетых в черные ажурные чулки на широких резинках и во что-то наподобие комбинаций.
