Я была потрясена, я умоляла посвященных не проговориться, никому не рассказывать, чтоб не сглазить. Я так хотела этого ребенка, как может быть, только его родители. Я и верила, и не верила, надеялась на чудо и боялась каких-нибудь помех. И я счастлива, что родилась хорошая маленькая девочка. И я хвастаюсь сейчас самым бессовестным образом. Всем рассказываю. Не могу опомниться… Ведь родилась!
Когда-то я подарила роскошное кольцо Наташе Светловой, она мне очень нравилась, и я тогда не подозревала, что она станет женой Солженицына. А сейчас, обдумывая трех солженицынских сыновей, я не знаю – его это дети или мои? Ведь до Натальи с моим кольцом у великого писателя и жена была, и любимые женщины, а детей не заводилось. Вот и думайте…
* * *
Уже через полчаса после смерти Синявского позвонили из Франс-пресс, желая узнать подробности (и откуда они только узнали? за углом караулили, что ли?), а еще через три часа вокруг нашего дома суетились московские телевизионщики, что-то снимали и время от времени спрашивали меня – не скажу ли я что-нибудь по горячим следам еще не остывшего тела. Наш сын, свежая сиротинушка Синявский-младший, был в ярости и все норовил нагрубить пришельцам, и тогда я поняла, что ребенка (хотя ему и 32 годика) все равно надо воспитывать и поэтому совершенно необходимо показать дитятке, как должны вести себя приличные люди в грозы, в бури, в житейскую стынь, а также при тяжелых утратах…
И я сказала в московский телевизор несколько слов о том, что лежит там Синявский с лицом очень хитрым, таким хитрым, что может, и не умер он вовсе, и что с ним и с нами дальше случится, и какие начнутся чудеса и приключения – никто еще не знает.
Сказала – и как в воду заглянула – через несколько дней началось необъяснимое. Сначала пропал китайский ресторан. При чем здесь ресторан, спросите вы? А при том, что было это любимейшее место Синявского, и ходили мы туда лет двадцать. Сами ходили регулярно и всех друзей туда водили. А когда вернулись с кладбища и отгремели многолюдные поминки, решили мы узким составом навестить родной кабачок и поплакаться в жилетку красивой китаянке, с которой мы старились вместе: у нас седина – у нее седина, у нас инфаркт – у нее язва. Пришли – а ресторанчика нет! Вот так – нет и все! И дома этого нет! И даже места этого нет! С собой забрал – мрачно сострил кто-то…
Но не стала бы я заводить такой разговор, не случись происшествие с фотографией покойника. Синявский подобные картинки не любил, хотя и понимал, конечно: Пушкин в гробу, Блок в гробу, собственный дедушка там же. Апофеозом этого сюжета – посмертная маска Пастернака… Поэтому на все попытки сфотографировать такого Синявского я отвечала отказом и сдалась только один раз: когда лежал он на смертном одре с пиратской черной повязкой на глазу. А это была его любимая последняя игрушка, и уже больной, полупарализованный, он доставал ее из заветного ящичка, надевал и радовался: а все равно – разбойник! Не возьмете, гады! И вот такого, – озорного и несдавшегося – я разрешила сфотографировать. А нашему покойнику все равно – что хочет, то и делает – пленка пропала. Потому что не захотел лежать мертвым на картинке.
* * *
Впрочем, чудеса с фотографией – дело довольно обычное в нашей с ним жизни. И самое выразительное чудо случилось однажды с нами в Архангельской области. Тут надо сказать, что бродили мы с Синявским по разным глухим местам русского Севера с целями не туристическими, а почти научными. И было у нас всегда два фотоаппарата, два совершенно одинаковых «Зорких». Это чтобы не ссориться о сюжете, ракурсе и выдержке. И было правило – так как бывали мы в местах отдаленных, куда второй раз не приедешь, то любой кадр обязательно дублировали – и он и я.
И вот однажды попадаем мы на реке Мезень в затяжной дождь. Утром выходим с ночлега, бредем целый день под холодным, липким дождем, к вечеру останавливаемся в какой-то деревне, обсыхаем, пополняемся знаниями и под дождем бредем дальше. И так трое суток. Естественно – ничего не снимаем. А на четвертый день просыпаемся – солнце сияет, облака фотогеничные клубятся, а рядом с домом, где ночевали – амбары редкостной красоты и в количестве. Много! Мы, естественно, за фотоаппараты, кадров по шесть у каждого получилось, идем дальше и радуемся: уж больно день красивый, а впереди староверческая деревня, о которой нам много рассказывали, и новые приключения. Единственная неприятность – идти трудно, дорога глинистая, расхлябанная и скользкая. И вдруг на подходе к искомой деревне, за околицей, на взгорке – крест! Мы уже встречались на Мезени с обетными крестами, которые ставились по обету, в благодарность за Господнее избавление из трагической ситуации – смертельная болезнь, например, или пожар, и всегда это были кресты большие и добротные, не труху какую-нибудь отбрасывали Создателю, но такого креста мы еще не видели: под пять метров высотой, с широченным размахом рук он царил над округой, и весь Север, вся река Мезень, да и Белое море со своим Ледовитым океаном – все это хозяйство было меньше креста, за ним и под ним…
Мы схватились за фотоаппараты. Снизу, сбоку, фас и профиль! На облаках и просто так… А потом шли фотографии стариков, у которых мы остановились, а потом мы возвращались в Москву и всю дорогу предвкушали и обсуждали этот крест и какие это будут снимки. Мы бросились проявлять пленки, едва успев вымыть руки… На одной пленке сюжеты шли так: несколько кадров амбаров, потом старики, на другой – несколько кадров амбаров, один смазанный, будто облако перед ним прошло, кадр с крестом, потом старики…
Все возражения знаю: затемненных или белых мест на пленке нет – значит, объективы и выдвигали, и открывали. Это было просто чудо. Не первое и не последнее в нашей с Синявским жизни.
См. отрывок из книги воспоминаний М.В. Розановой «Абрам да Марья» на с. 403.
График грековской студии А.В. Кокорин (1908–1987) благополучно дожил почти до 80. Кто именно привез из Индии оспу – история умалчивает, хотя во многих источниках (например, в книге М. Маринина «Санитарно-эпидемиологические правила в международных путешествиях») этот случай упоминается. Есть ссылка на него и в книге Дарьи Донцовой «Спят усталые игрушки». Дарья Донцова, как известно, – родная дочь Аркадия Васильева, общественного обвинителя на процессе Синявского и Даниэля.
