Заводя мотоцикл, усач оглядел Тину, потом посмотрел наверх – на красный флаг, а затем так, чтобы слышал Гега, громко произнес:
– Не шути, сынок, с этим флагом, они такое не любят, не пощадят…
– Спасибо, – сказала Тина.
Но милиционеры ее не слышали – их мотоцикл был уже далеко, и на пустынной улице раздавался лишь шум советского двигателя…
– Подержи немного, – устало сказала мужу Манана и передала Гие ребенка, который плакал уже целый час.
Манана прикрыла дверь спальни и присела на кухонный стул. Она собралась было закурить, но передумала – сын заплакал громче, и Манана вернулась в комнату.
Его звали Гиорги, но все называли его Гией, и сейчас у него был настолько озабоченный вид, что в другое время жена обязательно бы улыбнулась. Но не сейчас: от усталости у нее так болели руки, что не было сил даже улыбаться.
– Давай, – сказала она, снова забирая сына у Гии.
– А мне что сделать? – робко спросил тот у жены, но в ответ Манана сказала именно то, чего он ожидал.
– Ничего.
Это был скорее голос уставшей женщины, чем рассерженной жены, но Гия все же вышел в кухню, открыл форточку и прикурил сигарету. Он курил быстро и нервно: как и всех молодых отцов, детский плач сводил его с ума, и это несмотря на то, что характер у Гии был спокойный, он многое мог стерпеть.
Он докурил, потом открыл холодильник. Холодильник был пуст, и Гия сердито захлопнул дверцу, почувствовав, что чуть не выругался. Но вдруг он успокоился, и на лице даже появилось некое подобие улыбки.
Гия тихо подошел к двери в спальню. Оттуда больше не доносился детский плач, он осторожно откинул висевшую на двери занавеску – мать и ребенок спали.
Гия снова закурил, но уже радостно, снова открыл форточку. Теперь он курил уже медленно и с удовольствием, не бросил, как обычно, окурок наружу, но потушил его водой из-под крана. Потом очень осторожно открыл крышку мусорного ведра и выбросил окурок в ведро. Снова открыл пустой холодильник и снова его закрыл.
– Удивлен, что пустой? – спросила жена, и Гия быстро повернулся.
– Я думал, ты спишь, – сказал он Манане и присел на стул.
– Я спала, но ребенку надо еду приготовить.
– А может, у него опять ушко болит?
– Может быть.
– А того лекарства больше нет?
– Нет, и у соседей уже просить не могу.
– Завтра куплю.
– На что?
– Куплю.
– Опять в долг?
– Куплю.
– Его же достать невозможно.
– У Чашки куплю.
– У Чашки очень дорого.
– Куплю.
– Выпьем чаю. А что насчет работы?
– Завтра будет ответ.
– Примут?
– Наверное.
– Тебя же никуда не берут, почему ты на этих надеешься?
– Они не знают, что у меня судимость.
– А если бы и знали? Тебя же официально оправдали, и в деле лежит подтверждение реабилитации.
– А его обычно никто не читает.
– А ты, конечно же, не говоришь, чтобы документы дочитали до конца.
– Конечно.
– Тебе гордость и самолюбие не позволяют.
– Не могу просить.
– Тогда почему же ты на них надеешься?
– А я все лишнее из документов вынул, а потом уже сдал в отдел кадров.
Муж и жена рассмеялись, но тут же вспомнили о с таким трудом успокоенном ребенке, и оба одновременно прикрыли рты руками.
– Давай я тебе быстро картошки нажарю, – сказала Манана. – Еще немного есть, мне не лень.
– Я не голоден, – ответил Гия, прикурил от газовой горелки и снова открыл запертую форточку.
Рано утром он вышел из дому.
Гия осмотрел сверток у себя под мышкой и сел в троллейбус, шедший в сторону площади Ленина. От площади он пешком спустился по улице Леселидзе и свернул к синагоге. Перед синагогой стояло несколько евреев, вот у них Гия и спросил, не видели ли они Чашку. Появление незнакомого человека насторожило евреев. До этого у Гии никогда не было никаких дел к Чашке. Он его даже не видел, но, как и все тбилисцы, знал, что Чашка торгует импортными и дефицитными лекарствами. И хотя Гия не знал, как выглядит Чашка, но догадался, что сейчас Чашка стоит здесь, среди этих евреев, и Гия, не таясь, открыто объяснил причину своего появления:
– Лекарство мне нужно, для ребенка…
Чашка тоже, благодаря генетической интуиции и большому опыту, догадался, что этот человек – на самом деле его клиент, а не агент из КГБ или ОБХСС.
– Пошли, – позвал он Гию, приглашая зайти на первый этаж стоявшего рядом дома.
Чашка открыл какой-то блокнот и предложил клиенту сесть. Гиорги попытался было рассмотреть комнату, просто из любопытства, но у Чашки не было на это времени:
– Какое лекарство тебе нужно? – спросил он Гию и заглянул в раскрытый блокнот.
– От боли в ушах, немецкое, для ребенка, три ночи уже не спит, соседка дала нам болгарское, но оно закончилось.
– Эх, болгарское и не помогает вовсе, тебе нужно или немецкое, или австрийское, – прервал его Чашка, профессионально раскинув руки.
– Есть? – спросил Гия и так разволновался в ожидании ответа, что собрался было закурить.
– Вообще-то это лекарство – большая редкость, да и дорогое очень, – начал Чашка, но теперь уже Гия его прервал.
– Не дороже же этого?! – сказал он, кладя на стол свой сверток, и поспешно развернул, демонстрируя Чашке его содержимое – новенькие американские джинсы, удивившие даже Чашку. Вначале он сам долго их разглядывал, а потом позвал со двора Моше.
Войдя, Моше сразу, без слов, понял, в чем дело, и тщательно осмотрел товар, потом, довольный, посмотрел на Гиорги и сказал так, чтобы слышал Чашка:
– Клянусь детьми, настоящие «левисы». Мы рядом с синагогой, Бог не даст соврать, – снова посмотрел на Гию и с деловым видом произнес: – На них клиентов полно, если оставляешь, цену назови.
– Лекарство мне нужно для ребенка, поэтому и продаю джинсы. Я в ценах вообще не разбираюсь, первый раз что-то продаю, – ответил Гия.
Чашка и Моше переглянулись. Чашка повернулся, достал из шкафа лекарство и протянул Гие:
– Деньги оттуда возьму, за остатком зайди завтра, возьмешь у Моше.
Гия ничего не ответил, положил лекарство в карман и попрощался с обоими.
Он знал, конечно, что ему и здесь откажут, но все же зашел в исследовательский институт, где ему сегодня должны были дать официальный ответ. В отделе кадров, как он и ожидал, Гие принесли извинения:
– Ваш вопрос рассмотрели, но вакансий нет и, наверное, в этом году уже не будет. Принесите документы через год, может, тогда…
– Через год я буду уже далеко, – ответил Гия женщине с ярко-алыми, густо напомаженными губами и вежливо забрал документы.
Он сунул бумаги под мышку и, как только вышел на улицу, тут же прикурил сигарету. Перешел улицу, потом ненадолго приостановился на мосту, спокойно выкинул документы в Куру и продолжил свой путь. Спросил у какого-то прохожего, который час, и сел в троллейбус. Он должен был повидать братьев и знал, что в это время оба будут дома, – было время обеда, а братья всегда обедали вместе со всей семьей.
Дверь открыл Паата и пригласил гостя в большую столовую. Есть почему-то не хотелось, но отцу братьев отказать Гия не смог – так он оказался за столом. Отец во время обеда читал газету, на которой особым крупным шрифтом было написано «Правда». В действительности у этой газеты с правдой не было ничего общего, и старший сын, с улыбкой, сказал отцу:
– Если бы в этой газете писали правду, она бы не стоила пять копеек.
– В советских газетах я читаю только зарубежные новости, – сняв очки, тоже с улыбкой, ответил сыну Важа.
Темур Чихладзе (отец Тевдоре)
– А советские новости тебя не интересуют?
– Советские новости мне «Голос Америки» сообщает, – все так же улыбаясь, ответил Важа, и все рассмеялись. – Так проще узнать правду…
Какое-то время никто не пытался нарушить тишину. Наконец хозяин дома, обращаясь к детям, спросил:
– А выпить мы гостю не предложим? А то потом скажет, что угощали всухую.
– Спасибо, но я спешу, – отозвался Гия и посмотрел на братьев.
– Если спешишь, выпьем по-быстрому, разве это не от нас зависит?!
– Мне уже пора, – сказал Гия, встал и снова посмотрел на братьев, – я к ребятам ненадолго заглянул.
– Ну что за молодежь, – с улыбкой сказал Важа, – хорошо хоть не в Америке живете, здесь-то не продается, а то вместо вина пили бы, наверное, кока-колу.
Он махнул рукой и встал. Гия еще раз поблагодарил хозяина и уединился с братьями в их комнате.
– Я уже готов, сегодня даже свои документы в реку бросил. – Гия сказал это спокойно, но очень убедительно и стал ждать реакции ребят.
– Ты, верно, Куру имеешь в виду? – пошутил Кахабер, а Паата очень серьезно спросил:
– Паспорт оставил?
– Оставил. А вы что сделали?
– А что мы должны были сделать?
– Вы же должны были того монаха навестить.
– Навестили.
– И что?
– Мы пока ему ничего не сказали. Через несколько дней он приедет, тогда и скажем.
