– И кто сказал, что урока не будет? – свирепо рыкнула завуч. – Кто, я вас спрашиваю! И вообще, почему мы стоим, а вы сидите?! Ну-ка, встать всем!
– И к стенке, – шепнул кто-то из парней. – Щас расстреливать будут.
По классу прокатился смешок. Нервный такой, но всё же смешок. Когда виноваты все кучей, как-то легче.
– Так неудобно, я их морды наглые не вижу, – недовольно заявила низенькая Свёкла.
Вероятно, Черде «наглые рожи» тоже были видны плохо, поэтому она махнула рукой: «Сесть всем».
– Ещё раз повторяю вопрос, кто первый сказал, что урока не будет? – грохнула по столу кулаком завуч. – У меня ваш класс вот уже где.
Тут она красноречиво провела рукой по шее, сверкнув кровавым маникюром.
– Ну что, будем признаваться? – вдруг с ехидцей поинтересовалась у подопечных Светлана Валентиновна. – Думаете, я не знаю, как было на самом деле? А вот знаю. Мне уже рассказали. Спасибо большое этой честной девочке!
И тут она многозначительно уставилась на Киру.
И весь класс тоже уставился.
Ничего себе поворот!
Кира, конечно, понимала, что Свёкла отомстит, но чтобы вот так?! Это ж какая-то война, причём не Кира её начала.
Щёки горели, руки и ноги снова предательски затряслись.
Но взгляд классного руководителя она выдержала, сосредоточившись на бородавке, украшавшей переносицу Свёклы. В конце концов, из ума Кира ещё не выжила, и о том, что никому ничего не докладывала, знала точно. Значит – её совесть чиста.
– Никто вам не говорил, что урока не будет, правда ведь, дети? – усмехнулась Светлана Валентиновна. – Вы просто сговорились и решили прогулять химию. Версия ваша так себе – примитивная. Думаете, самые умные, да? Так вот запомните: в любом коллективе всегда найдётся человек с длинным языком.
Валерия Ричардовна одурело моргала, потеряв нить разговора. Вероятно, она была не в курсе таких подробностей. Химичка и вовсе перестала шмыгать и тоже таращилась на Иванцову.
– Чтобы все родители завтра в шесть часов вечера были у меня, будете извиняться. Все, кроме Иванцовой. – Свёкла взглядом победителя пригвоздила Киру к стулу, величественно развернулась и вышла из кабинета. Химичка, суетливо собрав какие-то бумажки, поспешила за ней.
– Всё, а теперь у нас история, – несколько обескураженным тоном резюмировала Валерия Ричардовна. – Закрыли рты, открыли учебники.
Кира сидела не шелохнувшись, окаменев от безысходности и ужаса. Свёкла, похоже, победила. Да ещё как – с разгромным счётом. И что теперь – доказывать, что она не верблюд? Что не докладывала? А как, если всё откуда-то известно? Конечно, дураку ясно, что кто-то настучал, но кто?
Урок прошёл, как в тумане. Едва прозвенел звонок на перемену, Черда поспешно вымелась из класса, оставив Киру на растерзание.
– Предательница, – тут же выкрикнула Цаплина. – А я-то думала, чего она со Свёклой такая смелая! Это специально, чтобы никто на неё не подумал! А сама – стукачка! Сту-кач-ка! Сту-кач-ка!
И класс начал разноголосым хором скандировать: Стукачка! Стукачка!
– Бойкот стукачке! – подлила масла в огонь Василиса. – Пусть убирается вон из нашего класса!
– Блин, обед же! – вдруг спохватился Крутько. И после этих волшебных слов дружный, сплочённый общей бедой коллектив стремительно ринулся к выходу.
Кира так и сидела, окаменев от свалившейся на неё несправедливости. Ладно, Свёкла, с ней хоть понятно. Но вот, например, Цаплина. Ей-то что Кира сделала? Наоборот, не заложила.
Если б она знала, что накануне Василиса без зазрения совести влезла в телефон к Князеву, который, как обычно, пришёл к ней в гости, и прочитала эсэмэску, может быть, ей стало бы легче. Потому что когда тебя вдруг так дружно ненавидят без явного повода, начинаешь подозревать, что это не с окружающими, а с тобой что-то не так.
– Ты? – перед физиономией оцепеневшей Киры неожиданно появилось лицо Никулиной.
Можно было не уточнять, о чём вопрос.
– Нет, – заторможенным, бесцветным голосом оповестила одноклассницу Кира. – Разумеется, не я. Но как я это докажу?
– Никак не докажешь. Сочувствую, – неожиданно отреагировала Ника.
– Чего ты с ней разговариваешь? – встрял Крутько. – Ей бойкот объявили. Пошли в столовую.
– Не твоё дело. Хочу и разговариваю, – огрызнулась Никулина. – Лично я никому никакого бойкота не объявляла.
– Да Свёкла же сама сказала… – начал было Дима, но Ника его перебила:
– Угу. Взяла такая и своего же стукача слила. Что-то сомнительно.
– Какая разница-то? – Крутько тянул её к выходу.
– Большая. Если это не Иванцова, то в классе есть стукач. И он будет сливать нас дальше, что бы мы ни говорили и ни делали. Это уже не первый год происходит.
– Так Иванцова и докладывает всё, ясно же, – уже менее уверенно пробормотал Крутько.
– Я вот тебе сейчас как дам в табло, – грозно пробасил Лёня.
…О, оказывается и Мазаев не побежал обедать. Наверное, надо было почувствовать прилив благодарности к одноклассникам, не поверившим в её подлость, но сил не было. И чувств не было. В груди разрасталась тягостная пустота…
– Иванцова, не сиди, как зомби. – Мазаев ткнул её пальцем в бок, и Кира взвизгнула от неожиданности. Оцепенение как-то само собой спало, улетучилось, и Лёня получил по рукам.
– О, ожила. – Мазай обрадовался. – Кирюха, когда тебе говорят гадости, надо отвечать сразу, потом поздно будет. Свёкла, конечно, мощно отомстила. Но Ника права, не в Свёкле дело. Ведь кто-то ябедничает. Как в детском саду, честное слово! Я предлагаю остаться после уроков на разборки.
– Да-да, очень светлая мысль, – сумрачно кивнула Кира. – Чтобы меня разобрали на запчасти. Цаплина спит и видит, как бы меня добить. Пока у неё получается.
– А почему ты не сказала, что это она спёрла тогда методичку? – неожиданно спросила Никулина.
Кира оторопело округлила глаза:
– Откуда ты…
– Оттуда. Я видела, как она после тебя из класса вылетела и поскакала. Мы с Димкой задержались.
– Ну да, я тоже видел, – обалдело подтвердил Крутько. – Так это что, Цаплина стырила? Иванцова, ты совсем дура, да? Надо было сказать!
– Я не стукачка, – упёрлась Кира.
– Ну, вот надо всем собраться и отменить эту травлю. Получается, что мы все под Свёклину дудку пляшем. Она нас за дурачков числит, – холодно резюмировала Ника. – У меня мать уже дважды за этот год в школу вызывали. Из-за того, что какая-то добрая душа всё докладывает. Только попробуй сегодня струсить и уйти, Кирка! Чтобы все были, ясно?
– Я не собираюсь никому ничего доказывать, – упёрлась Кира. – Мне плевать, что это стадо про меня думает.
– Почему стадо-то? – неожиданно обиделся Дима. – Какие у них основания не верить Свёкле? Тем более что она, типа, проговорилась. Она ж даже впрямую тебя не сливала. Так просто – дала возможность «догадаться». Ну, ребята и поверили. Я, кстати, тоже не понимаю, зачем ей так врать? Из-за истории с воровством? Дикость же. Было и было.
– Вот не баба ты, Крутько, не баба, – заржала Ника. – Не понять тебе загадочную женскую душу. Мы мстительные и злопамятные. Это вы как амёбы – поспал, поел, лишь бы без особых проблем. А женщины живут сложной, многогранной жизнью, высасывая проблемы из пальца.
– Ага, – послушно кивнул Дима. – Это я уже понял.
– Не пойду, – снова прошелестела Кира, когда Никулина с Димой наконец ушли в столовую. – Пусть думают, что хотят.
– Да? – с деланым безразличием уточнил Лёня. – И Князь пусть тоже думает, что ты стукачка?
Кира вздрогнула.
– Он так не думает. – Она беспомощно посмотрела на Мазая. – Он не такой…
– Угу. Он у нас не стадо. И не орал вместе со всеми: «Бойкот!»
– А… он… орал? – Слова с трудом протискивались через сжавшееся горло. Кире очень хотелось заплакать – горько и громко.
– Да я так, к слову, – тут же открестился от своей пламенной речи Мазаев. – Не знаю я ничего про твоего Князева.
Но слово – не воробей. Что сказано – то сказано.
– Я пойду, – отрубила Кира. – Всё равно ничего не доказать, но хоть скажу, что думаю. И ещё. Имей в виду, Василису я закладывать всё равно не стану.
– Ой, меня так волнует судьба Василисы, – фыркнул Лёня.
Перед последним уроком Никулина громко объявила:
– После биологии никуда не расходимся! Будет собрание по поводу сегодняшних событий. Михал Михалыч, можно мы у вас тут посидим?
– Зачем ещё? – забеспокоилась Цаплина.
– Затем, – отрезала Вероника и повернулась к биологу: – Нам очень надо.
– Раз надо – без проблем, – радушно улыбнулся Михаил Михайлович.
Он вообще почти всегда улыбался. Казалось – это было его обычное выражение лица и другого просто быть не может. Михмиха любили все – и дети, и учителя. Биолог был каким-то свойским, простым и справедливым. А ещё иногда он на уроках играл на гитаре и пел. В качестве поощрения за хорошее поведение. Ну у кого ещё можно было остаться для столь важного дела? Только у него.
