– Провал… – сказал Виктор еще громче. – Полный провал!
– Не огорчайся, посидим, отдохнем, – сказала Олеся участливо, и они опустились на бетонный край квадратной клумбы.
Толпа подтягивалась, одновременно засинели первые сумерки. Макашов выставил рупор, пытаясь совладать со свистом и писком:
– Раз, раз… Они… Раз… Они держат силой наших милиционеров…
Он перебросился с окружением глухими словечками, дернул стеклянную дверь на себя и пропал за ней вместе с тремя автоматчиками.
– А почему ты развелась? – спросил Виктор.
– Пил он много, – с готовностью сказала Олеся. – Когда не пьет – так ничего, а нажрется – последняя свинья. Все пьют, не все пить умеют. Он наполовину коми, по отцу, у них спирт вообще не расщепляется.
– А если завязать?
– Пробовал. По полгода не пил. Бесполезно. Сейчас опять пытается… показать, какой он хороший. А толку что. Не люблю я его больше. А ты?
– Что я?
– Что-что…
– Пью?
– Да не пьешь… Развелся почему?
Виктор ненадолго задумался и буркнул:
– Не сошлись характерами.
– Долго вместе жили?
– Шестнадцать лет.
– Это срок. А развелись когда?
– Недавно.
– Ну, может, еще сойдетесь.
– Не сойдемся, – убежденно сказал он. – К этому давно шло. Считай, всю жизнь.
– Дочка переживает?
– Дочка? – Он задумался и замолчал, разговор прервался. Стало темнее, зажглись фонари, на окнах здания напротив опускались жалюзи; кто-то останавливал троллейбусы и высаживал пассажиров, кто-то возился посередине улицы, пытаясь построить баррикаду.
Макашов выскочил из дверей, снял берет, обнажив лысину, и тыльной стороной провел по лицу. Показались трое с поднятыми вертикально автоматами, и один из них – каштановая шапка волос – сказал ждавшему их всё это время автоматчику в спортивном костюме:
– Отморозки! Чуть не завалили. Один орет: “Стреляю на поражение!”, другой лазером по глазам… Красными, блядь, зайчиками… Дверь теперь заперли!
– Чур, я до двенадцати, – сказала Олеся беспокойно. – Мне же завтра на работу.
– И мне, – Виктор вдруг вспомнил, что четвертого обещал отработать прогул.
– Проводишь меня?
– Прямо сейчас?
– Потом… Подождем, что будет.
– Может, подальше отойдем?
– Куда? Подальше ничего не видно.
– Как хочешь…
Виктор столкнулся взглядом с седым мужчиной с серебристым фотоаппаратом на груди, окликнул:
– Сколько времени?
Тот улыбнулся, как глухонемой, стало понятно: иностранец. Виктор взял его за испуганно затрепетавшую руку, заглянул в электронные часы и гордо продекламировал:
– Без пяти семь.
Конечно, будь его воля, он если и не ушел бы отсюда, то точно отошел бы. Но разве он мог выглядеть слабаком перед своей новой знакомой?
– Можно телефончик? – Он слегка прижался.
– Чего?
– Телефончик твой возьму…
– Не сейчас же, – сказала она удивленно, но зато не отстранилась.
Незаметно стемнело. Затрещали рации. Через толпу проехал военный грузовик с брезентовым кузовом. Из кабины выпрыгнул паренек с черным казацким чубом, выслушал какое-то хэкающее напутствие Макашова, запрыгнул обратно, грузовик заурчал, подался назад и, разогнавшись, врезал по дверям. Зазвенело стекло, опадая крупными острыми осколками. Олеся звучно засмеялась, казалось, подражая музыке стекла. Заулюлюкала, заревела толпа. Сердце Виктора страстно замерло.
Грузовик ритмично, с разгону долбил двери. Кабина со скрежетом застревала под козырьком подъезда. По краям автоматчики направляли каждый новый удар взмахами рук.
– Не стреляют, – сказал Виктор вопросительно, вглядываясь в Олесю, которая в темноте стала почему-то совсем как Лена.
– Кто стреляет?
– Не стреляют, говорю. В грузовик!
– Нет дураков стрелять! Народу-то сколько!
Грузовик разогнался еще раз и остановился. Автоматчики деловито выхаживали, хрустя стеклами.
Людские ряды между клумбой и дверями немного раздвинулись, и Виктор увидел, как автоматчик в спортивном костюме покачнулся, схватился за ногу, в следующий миг его калаш громко стукнул об асфальт, а сам он осел, вокруг начала быстро расползаться лужа крови – вишневая из-за сумрака.
– Снайпер! – зарычали от дверей.
– С крыши!
– Сзади стрелял!
Подлетели санитары в белых халатах, расторопно закинули парня на носилки, пронесли через гущу говорливой, ничего не заметившей, растущей толпы…
Расстояние от памятника Долгорукому до красного здания Моссовета, горевшего желтыми окнами, заполняли люди.
Часть улицы возле книжного магазина “Москва” уже была завалена досками, заставлена мусорными баками.
На подходе Лену встретил молодой человек с мелкой порослью на лице, совсем мальчишка, и выдал ленту бело-сине-красного цвета:
– Это наш опознавательный знак…
Она взяла ленту – такая же перетягивала его руку выше локтя – и, не решаясь повязать, просто держала в руке.
Люди стояли кучками или бродили туда-обратно. От памятника доносился плохо слышный клекот мегафона, там было теснее, темнее. Ближе к Моссовету развели большой костер, он мигал ярким пятном, и над ним слышалось быстрое бренчание гитары.
Люди приветствовали друг друга сдержанными кивками. В свете фонарей Лена заметила множество доброжелательных и как бы потерянных лиц с напряженными полуулыбками; острой опаской сверкали глаза, все словно чего-то ждали, так что их беспокойство передавалось и ей. Она подошла к внушительной кучке, стоявшей у тротуара, сразу за баррикадой. Фонарь и зажженная витрина книжного выхватывали из мглы фигуры и лица.
– Они захватили танки и едут сюда, – тараторил крепкий сутулый мужчина в редких, но пушистых колечках волос на вытянутой голове. – Давить нас, спасать своих.
– Каких своих? – истерично метнулся голос невысокой морщинистой женщины в малиновом беретике.
– А вы не в курсе, да? Там эти придурки… депутаты Моссовета, мы их заперли, – сутулый показал на темные верхние окна красного здания.
– Пускай едут, – печально и медленно заговорил пожилой человек в голубой вязаной шапочке, похожей на детский чепчик, с беззащитными складками кожи, свисавшими над кадыком. – Я готов быть убитым. Я свое отбоялся. Лишь бы вы не жили в страхе, как мы жили.
– И мы их тоже не боимся ни капли! – Скромная худая женщина в замшевой куртчонке поддержала его неожиданно сильным, настырным голосом. – Это может быть страшнее всего, что было! Это же смесь Гитлера со Сталиным!
– Боялись в девяносто первом! Танки идут, а у нас руки голые. Боялись, но не ушли! – нервно похохатывая, сообщил круглый обритый человек с заплывшими, чуть раскосыми глазами.
– Я не за Ельцина, понимаете, я вообще от политики далек, я медиевист, средними веками занимаюсь… большое видится на расстоянии, понимаете, – хрупко выговаривал непричесанный юноша в длинном сером пальто, рассеянно поглаживая пальцем себя по деснам. – Я все эти дни в сторонке… ждал, что как-то само рассосется… Но ведь они первые начали, да? Понимаете, это мятеж… Мятеж против здравого смысла… Автоматы у черни… чернь с совершенно сумасшедшими идеями… И эта чернь сейчас шарит по моему городу… Это как в семнадцатом, да? Ведь тогда никто ничего всерьез не воспринимал, а потом миллионы из страны бежали…
– Обратите внимание: они к законности взывают той самой, большевистской! – патетично вострубил в нос сгорбленный человек со сливочными, желтоватобелыми струями усов-бороды. – Конституция, говорят. Так это брежневская конституция! Продолжение сталинской! Какая, к черту, власть советов! Это товарищ Ленин с пьяными матросами придумали! – И он довольно оглядел всех, интересуясь впечатлением.
– Нет, нет, мало что конституция советская, – подхватил электрическим голосом молодой блондин с торчащими зубами, похожий на зайца. – Они ее сами всю исчеркали. Сколько они поправок в нее внесли? За один последний год. Поправки с голоса! Стадо, а Хасбулатов ими помыкает. Референдум прошел, граждане ясно ответили: Ельцину доверяем. А эти знать ничего не хотят.
– Мамочки, почему нас так мало? – плаксиво вынырнул из темноты женский голос.
– Всё в порядке, люди подтягиваются… – прокатился вальяжный мужской баритон.
– Самое страшное, если они дорвутся до эфира, – кто-то мягко заворковал, с одышливыми паузами. – Ведь народ не наш. Не обольщайтесь, милые. Приличных людей у нас нехватка. Уровень идейной гигиены близок к нулю. Если начистоту, всё заложено от начал. Когда еще сошлись с Византией…
– Где же армия? – снова женщина-плакса.
– Помилуйте, уж военных-то просто охмурить, – опять мягкое воркование. – Они ведь все латентные держиморды.
– Только еда появилась, границы открылись… – кто-то глубоко вздохнул.
– Это Гайдар нас накормил! – радостно отозвалась статная девушка с низкими бровями и трехцветными лентами, которые она успела заплести в косу.
