И чем ярче был его рассказ, тем грустнее становились старики.
…Завершая триумфальное собрание, Мурчавес лично отобрал десятка два котов, черных, гладких, с безжалостными желтыми глазами. Объявил, что зачисляет их в бригаду готиков. Которые будут его охранять. Лично. Каждую минуту. Даже ночью. Пообещал, что будет их кормить бесплатно, обеспечив тридцать два подхода к миске в день. (Экономный Мухлюэн вздохнул, но смолчал.)
Не успели простые коты позавидовать избранным готикам, как Мурчавес объявил набор в передовой отряд бесстрашных гладиаторов. Чей гражданский долг – мурчать, когда их гладят и вылизывают шкуру. Но так мурчать, чтобы враги дрожали! Грозно! С оттяжкой! Раскатисто! Мрррр! И устроил массовое прослушивание. Коты по очереди подходили, распластывались перед ним, он милостиво их почесывал за ухом. Тех, кто издавал утробный звук, хвалил и принимал на службу; остальных отправлял восвояси.
Завершив текущие дела, он помахал уставшему народу лапой, что-то тихо скомандовал готикам, и они всей гурьбой удалились.
А на рассвете готики устроили побудку; они царапались в корзины и мукарекали противно: мя-а-а-а! Если им не отвечали с ходу, готики вставали на задние лапы и громко барабанили передними: а ну поднимайтесь, великий правитель зовет! Кто не явится сию минуту, пожалеет!
Все, зевая, стянулись на площадь. В первый раз за всю историю котов – без опозданий. И в изумлении уставились на сеть, разложенную возле кромки моря. Сеть была местами драная, но годная к употреблению; с большими поплавками из пробкового дерева. Со времен исчезнувшего бога здесь никто сетями не ловил. Собравшиеся были заинтригованы.
Мурчавес принял любимую позу – пузо втянуто, правая лапа вперед —и обратился к современникам с очередной зажигательной речью.
– Друзья мои! Пока вы отдыхаете, Мурчавес думает. А над чем он думает? Над тем, как жизнь была несправедлива. Рядом с нами – обильное море. В нем живут аппетитные гады. Плавают вкусные рыбы. Особенно мне нравится сибас… но это в сторону. Нам приходится часами ждать отлива, когда они останутся на берегу, и это если повезет! Прискорбно, родные мои. Надо поступить иначе.
– И как же? – ехидно спросил Мокроусов, никогда не умевший помалкивать.
Соседи строго посмотрели на него, но сейчас Мурчавес был в хорошем настроении: его мечта исполнилась, он всех любил. И ответил Мокроусову с показной лаской:
– Я думаю, пришла пора расширить территорию. И еще тесней объединиться.
– С кем?! – продолжал Мокроусов с издевкой.
– С обитателями, так сказать, морского дна. Предлагаю провести среди них референдум, – терпеливо разъяснил Мурчавес.
– О чем? – продолжал паясничать поэт.
– О присоединении к кошачьему столу! Так мы его назовем! Спросим мнение наших друзей и соседей, – еще дружелюбней продолжил Мурчавес.
– Да ведь они ж немые!
– И об этом Мурчавес подумал. Лозунг референдума таков: «Молчание – знак согласия». Властью, данной мне вами, назначаю референдум на сейчас. В счетную комиссию включаю Дрозофила, командира готиков и дирижера гладиаторов.
Все названные робко подошли в вождю.
– В председатели комиссии я предлагаю мистера Мухлюэна. Поскольку он природный англичанин. Обеспечим, так сказать, международное участие. Чтобы никто потом не сомневался. Не против?
– Не прротив!!!
Мухлюэн выступил вперед; глазки его так и бегали.
– Кстати, я хочу с сегодняшнего дня назначить мистера Мухлюэна министром финансов. Доверим ему?
– Доверррим! Нам нррравится! Хоррроший министррр! Прекрррасный рррреферендум!
– А Дрозофил пусть будет гуляйтером.
– А что это такое?
– Ну, это на старинном иностранном языке – глава кошачьего правительства. Смотрите, какой он солидный. Годится?
– Годится!
– Дрозофил! Тебе оказано высокое доверие! А вы, дорогие мои, за работу! Кошечки! Чините сети! Готики! Вбивайте колышки! Гладиаторы, прошу рычать! Это наша акватория! Нечего тут всяким чайкам ошиваться! Кыш! Разлетались тут.
По команде Мурчавеса сети закинули в море: черные готики плыли сквозь волны, страшно выпучив глаза и прижимая уши. Когда они вернулись на берег, смотреть на них было больно: тощие, облезлые скелеты, огромные, несоразмерные глаза… Кошечки стыдливо отвернулись.
А Мурчавес встал на берегу пустынных волн и обратился к обитателям морских глубин с отеческим увещеванием. Он объяснил, как выгодно входить в состав могучего кошачества. Если обитатели морского дна поддержат начинание Мурчавеса, ни одна лихая чайка не посмеет похищать его сограждан. Ни один самоуправный кот не станет после шторма собирать добычу. Все будет справедливо, без напрасных жертв. Улову подлежат лишь те, кто нужен государству в данную минуту. В количествах, не превышающих потребность.
Мокроусов давился от смеха. Очень уж комично выглядел Мурчавес, вещающий воде и облакам. Однако остальные отнеслись к происходящему серьезно; они стояли за спиной вождя и молитвенно смотрели в голубое небо.
– Ну, все, пора! – сказал самозабвенный вождь. – Готики! Тяните сети! Кошки! Приласкайте гладиаторов! Вылизывайте их с ног до головы. Гладиаторы! Мурчим на полную и не халтурим. Чтобы ни одна поганая скорпена не пропала!
Чайки крякали от жадности, обиженно кричали друг на друга, но спускаться к воде не решались; рокочущий звук их пугал.
Готики успели высохнуть и по второму разу в море не полезли; по хвосты зарываясь в песок, они вытягивали сеть зубами. Пятились, как раки, и кряхтели, потому что сеть была тяжелой, а улов – обильным.
Кого только не было здесь! Многорукий осьминог с космическими, лунными присосками. Каракатицы, похожие на крохотных бегемотиков. Дорады с выпяченной нижней челюстью и смертельно обиженным взглядом. Сибасы с растопыренными плавниками, острыми, как зубчики наточенной пилы. Злодейские мурены, мощные распластанные скаты, равнодушная кефаль, блескучие анчоусы. Все они бились в истерике, чешуя сверкала на холодном октябрьском солнце.
Такого изобилия кошачество еще не видело ни разу. Даже поэт Мокроусов осекся; он бы и хотел по-прежнему шутить, да был пока не в состоянии. Увиденное потрясло его до глубины души.
– Ну как? – спросил Мурчавес самодовольно. – А вы не верили.
– Мы верили, – прошептали изумленные коты.
– Что, рыбы! – вождь со смешком обратился к улову. – Видите, какое дело? Мы, в отличие от вас, дышать на глубине не можем. Поэтому пришлось вас пригласить сюда – как законных представителей морского царства. Итак, повторяю вопрос: вы голосуете за присоединение к кошачьему столу? Кто против, пусть скажет сейчас, или не говорит уже никогда. Что же. Никто ничего не сказал? Мухлюэн, Дрозофил, солдаты! Предлагаю зафиксировать итоги.
Комиссия пересчитала рыб и гадов. Из-за осьминогов и кальмаров вышла нестыковка: Дрозофил считал по головам, а Мухлюэн – по конечностям. Но в конце концов они договорились и громко объявили результат:
– За – триста сорок шесть молчаний, против – ни одного голоса.
Теперь Мурчавес предложил голосовать котам.
– Да зачем! Мы за! Понятно же, что за!
– Нет, дорогие мои. У нас ведь не какая-нибудь тирания. Поэтому, кто за, давайте, поднимайте лапы. Отлично. Кто против? Нет. Кто воздержался?
Мокроусов поднял лапу. Сам не понимая, почему. Он не то чтобы был против изобилия. Наоборот! Но что-то смущало, тревожило душу. А поскольку у поэтов чувство обгоняет размышления, он, не раздумывая, воздержался.
Мурчавес тяжело взглянул в глаза бунтовщику. Терпению его пришел конец. И настроение испортилось.
– Что же. Некоторые отрываются от коллектива. Ладно, так и запишем. А вас, дорогие мои, поздравляю. Отныне этот берег – наш. И все, что видите до горизонта, тоже наше. Объявляю массовые заготовки: коллективно чистим рыбу, вялим осьминогов. Набиваем склады до отказа, восполняем понесенные потери. Потом приказываю отдохнуть, набраться сил а вечером отметим праздник… пусть он будет называться Ночь единства.
«Луна была большая и круглая. Мерцали звезды, начинался прилив; море казалось черным, было страшно…».
Мокроусов заводил глаза, топорщил молодецкие усы. Святые котцы терпеливо ему внимали. Они бы предпочли рассказ попроще, без сравнений, собеседник по-другому не умел.
«Вождь сильно опоздал. Явился он в кольце телохранителей; в зубах Мурчавеса была дырявая авоська; в ней глухо звякали какие-то пузырьки.
– Ну вот, – сказал он, – вроде, все готово, можем начинать.
Торжественно взмурчали гладиаторы. Вертихвостые коты исполнили старинный танец: ходили взад-вперед восьмеркой, у помоста замирали, распушая хвост, и мелко-мелко им трясли, пуская по шерсти волну».
