«Наверное, не судьба», – заключаю я и уже разворачиваюсь, как он выхватывает у меня из рук бутылку с водой и выливает половину содержимого в чашу.
– Какого черта?! – кричу я. На улице духота, когда починят автобус и починят ли вообще – вопрос, а он так неразумно обращается с моими ресурсами.
Я уж было думал быстро уйти, пока не поколотил его, но тут происходит нечто удивительное. Медленными движениями он водит палкой по краям чаши. Вода пузырится и будто кипит, льется божественная мелодия. В голове не остается ни одной мысли. Все они будто пропадают. Не знаю, что это за эффект такой, но он мне определенно нравится.
Теперь я думаю, что подобная вещь в доме точно не будет лишней. Люди в городах из кожи вон лезут, только бы очистить мозг от информации. Хлам поступает в головы ежедневно. Содержимое черепной коробки жителя города похоже на помойку. И каждый день в этот бак скидывают новые черные целлофановые пакеты с мусором.
Я вынул из кармана сто долларов и протянул ему. Изначальная цена триста. Вероятно, он пошлет меня.
Реакция странная: сначала он плюет на землю, затем вытирает рот рукой и, улыбнувшись, берет купюру.
– Good luck, – говорит торговец на прощание.
Отхожу на несколько метров, теперь я стою посреди дороги и смотрю на чашу. Затем начинаю водить по ней деревяшкой и, закрыв глаза, слушать. Автобус, наверное, починят еще не скоро, есть время отдохнуть. Неожиданно вокруг меня начинают кричать люди. Мое ухо, прислоненное к самой чаше, жадно ловит божественные звуки. В данную секунду мне плевать, что происходит на самом деле. Я бы, наверное, так и стоял, но в меня кто-то швыряет чем-то тяжелым, и я открываю глаза. Торговец бросил в меня палку и сейчас орет: «Crazy men». He понимаю, что происходит. Поворачиваю голову. Прямо передо мной стоит другой автобус: не наш, но похожий. Водитель злобно мерцает глазами и тоже что-то орет.
Пока я стою и пытаюсь понять, что происходит, торговцы мгновенно сворачивают коврики и, толкая друг друга, бегут к нашему автобусу. Повезло, все могло кончиться гораздо хуже. Забираюсь внутрь машины, сажусь на одно из свободных мест.
– Вас чуть не сбили, – говорит какая-то женщина, – а вы просто стояли и не двигались. Удивительно, будто заколдованный.
Ничего не отвечаю, а про себя думаю: «И правда, есть что-то странное в этих горах».
Глава IX
Маленький мальчик
«Это вы потеряли мальчика?» – спрашивает почтальон Печкин в мультике про кота Матроскина. Я смотрю в экран перед собой и закрываю глаза. Удивительные эти советские мультики. Мальчик Дядя Федор уходит из дома и поселяется в деревне с говорящим котом и псом, а потом они еще и умудряются завести молчаливую корову с теленком. На редкость умный и рассудительный мальчик.
Он воплотил в жизнь мечту миллионов ребятишек – шаг в самостоятельность. Дядя Федор – один из символов эпохи. Как и волк из «Ну, погоди!». Помнится, у меня где-то завалялся значок того зайца-садиста – копии американского мышонка Джерри.
Все мои сны, которые так сложно отличить от реальности. Их прерывает вопрос.
– С кем ты, мальчик? – спрашивает меня какая-то женщина. Сидя в кресле самолета, я, кажется, заснул. Почему она называет меня мальчиком, ей вроде не шестьдесят… Симпатичная шатенка. Глаза карие, кофта облегающая, с неглубоким, но немного открывающим вид на грудь вырезом. Молодая и сочная женщина. Может, это игра такая? Что ж, сыграем.
– Я сам по себе, – гордо цитирую я Дядю Федора и тут же тяну руки ко рту.
Что с голосом? Неужели я так сильно простыл?
Не говорить с ней! Не говорить с этой симпатичной брюнеткой таким голосом. Добраться до стюардессы и попросить виски. Необходимо прополоскать горло.
Спрыгиваю с кресла, иду по проходу. Все какое-то странное. Слишком высокое. Может, от удара головой о стекло автобуса или от палки торговца, которая тоже умудрилась попасть в голову? Вроде было не очень больно, и крови я не обнаружил ни в первом, ни во втором случае. В чем же причина? Опять сон или еще один эффект от переохлаждения в ледяном озере? Вроде вчера с голосом все было нормально. Не понимаю…
Шагаю по проходу между кресел. Женщины вокруг смотрят на меня и глупо улыбаются. Все как одна. Я что, болен? Чего они пялятся на меня? Улыбаюсь в ответ, затем почему-то показываю язык – неожиданный порыв. Но они не отворачиваются – все равно смотрят, некоторые даже смеются.
Впереди маячит стюардесса.
– Девушка, девушка, – пишу я, – дайте, пожалуйста, бутылочку виски.
Форма ей очень идет, но красные губы немного уродуют. На моих глазах они складываются в улыбку.
– Это для папы, да? – улыбается она фирменной улыбкой.
– Что? Мой отец уже года три как мертв, – непонимающе отвечаю я.
Она хмурит брови и делает сочувствующую, все понимающую мину.
Красные губы говорят:
– Быть может, твоя мама просто нажмет на кнопку? Я скоро подойду и все принесу.
– Я что, маленький, по-вашему? – верещу я и стучу кулаком по стене. Она опасливо оглядывается по сторонам, затем успокаивается.
– Нет, конечно, нет! – усмиряет меня стюардесса. – Тебе сколько? Лет десять?
– Что? – говорю я, выпучив на нее глаза.
– Или уже целых двенадцать? – беззаботно задают вопрос напомаженные губы.
Ничего не отвечаю. Разворачиваюсь и бегу к туалету. Все занято. Стою, скрестив руки на груди, и нервно топаю ногой. Рядом какой-то мальчик.
– Пойдем поиграем, – предлагает он. – Я тебе что-то интересное покажу, – продолжает мальчуган и доверительно кладет руку мне на плечо.
И только тут до меня доходит, почему все такое высокое: мы с мальчуганом примерно одного роста.
Дверь открывается, выходит женщина и берет его за руку.
– Пойдем на свои места. Не мешай людям. Скажи лучше, посмотрим фильм или мультик?
– Фильм, – важно отвечает парень и тянет нос вверх – к потолку самолета.
Врываюсь в кабинку, щелкаю замком и встаю напротив зеркала, до которого я еле дотягиваюсь. По-детски гладкая кожа, полное отсутствие щетины и морщин.
Что со мной?
Когда я возвращаюсь на свое место, женщина говорит:
– Так где твои родители, мальчик? Я пересела сюда, когда ты спал. Там, где я сидела, были какие-то пьяные мужчины. Надеюсь, ты не против такого неожиданного соседства?
Ее улыбка не такая белоснежная, как у стюардессы, но все же красивая.
Все сегодня улыбаются, но мне не улыбнуться в ответ.
Глава X
Паспортный контроль
Государство выделяет огромные деньги на содержание детей-сирот. Помнится, как-то наткнулся на статью в Интернете, в которой говорилось, будто одному ребенку положено сорок тысяч в месяц. Не знаю, в какой из карманов текут деньги, однако в том месте, где сейчас я нахожусь, дети одеты бедно.
Семнадцатилетние воспитанницы интернатов с невыщипанными бровями и огромными грудями. Опухшие лица с маленькими вороватыми глазками, будто на обед им наливают пиво вместо компота. На самом деле, познакомившись с биографией этих детишек получше, я узнал, что у большинства матери были пьяницы. Их внешность – всего лишь годы запоя родителей, если говорить одним словом – наследственность.
Мне сложно осознать, что происходит вокруг, в этой новой для меня среде, где я как пленник.
Часов в пять вечера приходят волонтеры. Их лица горят и пылают желанием помочь. Жалостливые собачки притаскивают с собой огромные пакеты вещей, а затем, рассадив нас в круг, начинают отдавать потрепанные кофты, вязаные свитера и линялые джинсы. Все это тряпье зачастую не такое уж и поношенное.
Некоторым девочкам не хватает терпения, и они вскакивают с места и бросаются за очередной кофточкой: прыжок – и один рукав у тебя. В такие моменты волонтеры делают круглые глаза и пытаются пристыдить нас, объяснить, что нужно делиться. Мы послушно киваем, а когда довольные своим «подвигом» собачки уходят, начинаются драки.
Иногда появляются набожные «сестры», как их тут называют. Все как одна: женщины неопределенного возраста в длинных балахонах и с красным крестом на белом чепце. В такие критические минуты и девочек, и мальчиков сгоняют в одну комнату и настоятельно советуют молиться. Если отказываешься, не принуждают, но в один из монотонных дней в этом интернате ты все-таки оказываешься на коленях перед лицом праведной монашки.
Откуда я это знаю? На данном этапе жизни я один из этих детей.
Что бывает, когда пытаешься пройти паспортный контроль, когда тебе лет восемь? Начинаешь просить женщину с соседнего кресла прикинуться твоей мамой; рассказываешь фантастическую историю про рабство или усыновление, выдумываешь родителей-иностранцев и разные ужасы, которые они с тобой якобы вытворяли, эти мифические американцы. И, наконец, просишь просто перевести тебя через маленькое пространство с горящей лампочкой, чтобы опять ощутить свободу.
– Так ты американец? – спрашивает соседка, закатывая глаза.
