— Гарри, ты меня обманывал? — ее голос почти срывался. Он взял ее лицо, как чашу, успокаивая и целуя веки.
— Нет же, нет. Я... я... люблю тебя, но так будет лучше, Холли, милая, — она прижалась к нему щекой.
— Как ее хоть зовут? — он чувствовал, что она улыбается сквозь слезы.
— Кэрри Энди, или просто Кэрри, — Холли гладила его спину.
— Что ж, стоит попробовать, — пробормотала женщина.
***
Осень 1982.
М-Джейн и Антонио приехали в столицу. Мери-Джейн была на сносях, и все ее мысли были, конечно же, о предстоящих родах. Антонио любил детей, просто души в них не чаял. Он был хорошим отцом. С первых дней после рождения Диего он брал на себя часть обязанностей нянек и сам нянчился с сыном. Диего поражал его своими сообразительностью и умом. Антонио очень был рад тому, что в третий раз станет отцом. М-Джейн была такая молодая, но никогда не ставила карьеру на первое место.
Антонио соскучился по любимой супруге, просто одичал без ее общества. Порой он думал послать к черту весь этот шоу-бизнес и просто жить. Но картины — это все, что он умел делать. Живопись тоже была его жизнью, как и М-Джейн. А если бы та когда-то не заставила его поверить в себя, то не было бы ничего.
Живопись их связала, не будь бы он тогда в Штатах, то не встретил бы ее в Лондоне. Он не представлял жизнь без нее, не мог даже подумать о таком. Он облегчено вздохнул, притягивая ее к себе, гладя ее круглый живот, чувствуя, как под его теплой ладонью бьется новая жизнь.
Через две недели Мери-Джейн подарила ему красивую дочь, и он бесконечно долго держал на руках темноволосую малышку. Диего являлся его копией, Адора больше же походила на М-Джейн, а третий ребенок — на них обоих. Мери-Джейн улыбнулась ему, муж удивлял ее с каждым днем все больше, за двенадцать лет их совместной жизни она научилась угадывать смены его настроения, иногда — мысли, но больше всего ее поражала глубина его чувств к ней и детям.
— Я бы хотел ее назвать Фебой, — он замолчал, а потом прибавил. — Фебой Софией.
— Звучит, как Фиби, — добавила Мери-Джейн, — но мне нравится. Люблю эту твою традицию... называть детей испанскими и английскими именами.
***
После того, как Гарри вернулся в столицу, у него началась трудная жизнь. Хоть Кэрри и приняли, его дом стал вулканом. Они с Холли купили соседнюю квартиру, расширив свою. На работе он жутко уставал, и дома постоянно были скандалы, Холли тоже работала, да еще успевала приглядывать за детьми. Кэрри даже не пыталась сблизиться с Холли, она все время смотрела на Гарри, который не мог пойти против одной из них, оправдывая девочку тем, что для нее все ново и что она пока не привыкала.
Гарри изнывал, они с Холли перестали быть страстными любовниками. Так женщина наказывала его за то, что он позволил рушить их семью, — и все это эгоизм самовлюбленной девчонки, которая сразу дала всем понять, что в прошлой жизни ей не отказывали ни в чем. Для Холли было бы проще избавиться от глупой девчонки, но тогда она потеряла бы Гарри, хотя... она уже его теряла. Виктор говорил, что это временные трудности, но Холли уже начинала в этом сомневаться.
— Черт, она добьется, что я соберу вещи и уйду отсюда куда угодно, лишь бы не видеть это все! — кричала она, зная, что Кэрри наверняка подслушивает.
— Холли успокойся, это временно! — он старался сохранять хладнокровие.
— Что «временно»?! Я устала. «Бетти поможет»! — передразнила его она. — Но я не хочу все перекладывать на нее.
— Холли, все наладится...
— Знаешь, что? Я пошла, — и она выбежала на улицу. Гарри искал ее весь вечер, и, придя домой, ожидал найти ее там.
Без Холли было как-то тоскливо. Кэрри стояла, смотрела на него со стороны. Она прошлепала к отцу, похожая на Офелию и на него, такая же холодная, как все ирландцы.
— Будет лучше без нее. Мама была лучше, — Гарри пришел в бешенство, он быстро воспламенялся, так же, как и гас.
— Чем лучше?! Я люблю ее, понимаешь?! Это моя семья, и то, что я не женился на твоей матери, это не ее вина. Потому что твоя мать никогда не пыталась пойти против судьбы, — он тряс ее за плечи. — Лейтоны не избалованные, Лейтоны всего добиваются сами, и ты Лейтон, — он отпустил ее, унимая гнев. Тут вошла Холли, промокшая от дождя. Гарри втянул ее в дом, быстро раздевая и наливая ей бренди.
— Гарри, прости меня, — прошептала она, прижимаясь к нему.
— Нет, это ты меня прости, — он поцеловал ее.
Гарри не знал, что повлияло на Кэрри, но почему-то девочка стала другой, может, поняла то, что он хотел ей сказать, может, привыкла, может, видела, как, обнаженные, они с Холли лежали у камина, бесконечно даря друг другу нежность и любовь. Что это могло все значить?
***
Весна 1983.
Всю ночь и полдня не было вестей. Он почти не спал, выкурил три пачки сигарет и выпил семь стаканов кофе. Волнение захлестывало. Неважно, кто родится, главное, чтобы все было хорошо. Ожидание просто убивало его. Для него это ожидание было не первым. Его чуть не хватил приступ, когда он увидел, как вывозили женщину, закрытой простыней, и шептались: «Хорошо, что еще жив ребенок». А что, если это его Бетти? Нет, это исключено, это просто невозможно. Потом его позвали в палату. Бетти уже лежала на кровати, а рядом, в колыбельке, было два маленьких свертка. Фредди взял ее руку, зажимая в своих больших ладонях и прижимая к губам.
— Ты не рад? — спросила она.
— Почему «не рад»? — удивился он. — Так это сын? — он приблизился, Бетти погладила ямочку на его подбородке.
— Нет, — прошептала она.
— Я очень рад, — ответил он ей.
— Их двое, — тихо пролепетала она, он улыбнулся, и ей стало хорошо. — Как мы их назовем? — Бетти посмотрела через его плечо на дочерей. — Они разные, совсем не будут похожи друг на друга.
— Может, Элизабет, как королеву? — он указал на малышку с темными волосами.
— Да, а второе имя? Она же леди?
— Ну, может быть, Элизабет Голди Лейтон-Бульдасар? Как тебе?
— Я согласна... А вторую? — вторая была русая, даже черты лица другие.
— Аллегра Хитер Лейтон-Бульдасар?
— О, мне нравится!
— Спасибо тебе, малышка. Наверное, это судьба наша с Рэем — жить среди женщин, — смеясь, сказал Фредди.
***
Дженни вышла на улицу с покупками, она уже собиралась поймать такси, как перед ней остановился красивый синий «Пежо». Она не смогла сдержать возглас удивления, ее сердце, словно остановилось, мужчина в кабине широко ей улыбался. Он вышел из машины, распахивая перед ней дверь, помогая уложить бумажные пакеты на задние сидение. Она села рядом с ним, чувствуя, как от волнения почти не дышит. Когда он снова улыбнулся ей, она уже была готова ко всему.
— Как же твои дела? — произнес он, заводя машину.
— Вроде ничего, — ответила она, стараясь не смотреть на него, помня о его обаянии, из-за которого можно пропасть.
— Неплохо, — пробормотал он. — Как твой муж? — она вздрогнула, в его присутствии она совсем не хотела говорить о Дилане.
— Ничего не меняется. Как Николь? — Роджер положил ладонь на ее обнаженную коленку.
— Все так же, — он замолчал, потом добавил. — Для меня ничего не изменилось. Я по-прежнему хочу быть с тобой, — она только сейчас заметила, что они едут вовсе ни к ней домой. Куда?.. — Я думаю о тебе почти каждый миг. Прошло почти четыре года, но я не могу забыть ничего...
— Неужели ты так любишь меня? — спросила она.
Они остановились перед гостиницей. Он так смотрел, что у женщины захватывало дух, в памяти появлялись прежние образы. Она боялась этих воспоминаний.
— Ты знаешь это, — он потянулся к ней, чтобы поцеловать, Дженнифер благодарно ответила. Она упала с ним в пропасть, она хотела быть с ним, а не страдать. Она позволила себе пойти с ним.
Впервые в жизни она поняла, что по-настоящему влюблена и впервые она по-настоящему ощущала себя настоящей женщиной. В ту ночь, когда раздувались шторы, как парусник, и огни ночного города освещали их кровать с голубыми простынями, он посмотрел в ее глаза, и ей стало как-то не по себе.
