— Ты думаешь, сутана отпугивает женщин? Наоборот.
Я предостерегающе поднимаю руку:
— Стой! Не хочу больше ничего знать.
Мы оба смеемся. Мне кажется, что только вчера мы с ним были на берегах озера Минеи.
— Ренато, ты знаешь меня с четырнадцати лет. Скажи, как я выгляжу?
Ренато откидывается на спинку стула.
— Прости меня за то, что напрашиваюсь на комплимент, но мне только что исполнилось пятьдесят. И я вдруг стала чувствовать себя старой. Франко умер. Я теперь вдова. Меня не покидает ощущение, что жизнь закончилась.
Я не могу сдержаться, не могу не поделиться с ним своими мыслями и чувствами. Мне нужно выговориться. К нашему столику подходит официант. Ренато выбирает вино. Официант спрашивает, что мы будем есть.
— Принесите что-нибудь вкусное, на ваш выбор, — говорит Ренато. Официант рад отнести такой заказ повару. — Ты не старая. И по-прежнему красивая. Даже еще красивее, чем раньше.
— Ты просто вежливый.
Я провожу рукой по волосам. Они густые и приятные на ощупь. Никогда больше не буду пользоваться лаком для волос.
— Да, я вежливый. Но я говорю правду. Тебе повезло. У тебя такое лицо, которое всегда выглядит молодым.
— Может, ты просто видишь меня такой, какой я когда-то была.
— Нет, я вижу тебя такой, какая ты есть. — Ренато наливает вино в мой бокал. — Что с тобой случилось? Тебя же никогда не волновало, красивая ты или нет, а теперь вдруг...
— Пытаюсь понять, почему мне в жизни ничего не удалось.
— В смысле?
— Франко умер, все еще мечтая отправиться со мной в путешествие. Селеста считает, что я плохая мать. Фрэнки отшучивается, но ясно: он тоже думает, что его мать не добрый ангел, а холодный капиталист. Им кажется, что меня всегда интересовала только работа, что я всегда хотела только денег.
— И это правда?
— Я всегда была амбициозной, Ренато. Всегда.
— Выходит, у них была обеспеченная жизнь?
— У них было все, что душе угодно.
— Чего же им не хватало?
— Меня.
— Значит, они тебя любят и жалеют, что не могли проводить с тобой больше времени. Разве это плохо?
— Наверное, нет.
— Иногда я отдал бы все на свете, лишь бы мой отец был жив. Моя мать умерла, когда мне было пять. Я искал ее в каждой женщине. В некотором смысле — до сих пор ищу. Нас всех мучит ощущение, что жизнь могла бы сложиться по-другому. Но человек выбирает что-то одно и должен учиться жить с тем, что есть, и радоваться этому.
Я на минуту задумываюсь.
— Ты выслушал немало исповедей, да?
Ренато смеется:
— Да, слишком много.
— Тебя, должно быть, уже ничем не удивишь?
— Да, теперь меня уже ничто не удивляет. Я понял, что всех нас мучают одни и те же демоны.
— Как так: священник говорит о демонах?
— Я знаю о мире не больше, чем любой другой. Меня так же терзают сомнения и вопросы, на которые нет ответов. Что, я тебя удивил?
— Честно говоря, нет, — признаюсь я, откидываясь на спинку стула.
— Вот за это я тебя всегда и любил, — смеется Ренато.
— Ну, Ренато, не надо так! — Воспоминание о любви смущает меня.
— Нет, я серьезно. Я всегда любил тебя за то, что ты смотришь в глубь вещей, в самую сердцевину. Ты всегда заставляла меня быть откровенным.
— Тогда почему ты меня бросил? — Не успела я произнести до конца этот вопрос, как мне тут же стало стыдно: показалось, что я изменяю памяти мужа. — Ладно, не важно. Забудь об этом.
— А если я чувствую, что должен тебе все объяснить?
— Все равно. Я любила Франко. Я выбрала его. Не хочу знать, почему ты меня оставил. Получается, что Франко был для меня вторым, а мне не хочется об этом думать.
— Но ведь так и было.
— Ренато, не надо.
— Разве было не так? — не отступает он. — И Франко это знал. Именно поэтому вы перестали ходить в церковь Богородицы на Маунт-Кармель. Тот день, когда меня назначили в Розето, был самым кошмарным в моей жизни. Я не хотел возвращаться. Не хотел причинять тебе боль. Мне было очень неприятно, что я, получается, испортил тебе свадьбу.
— Ничего ты не испортил. Я любила Франко.
— Это хорошо, — облегченно вздыхает Ренато и выпрямляется.
— Я знала, что Франко будет со мной интересно всю жизнь, но я не была уверена, что смогу всегда быть интересной для тебя.
— С тобой мне было бы всегда интересно, Нелла.
Официант ставит на стол тарелки с местными вкусностями: равиоли с мясом омаров под трюфельным соусом, телятину, обжаренную в вине с артишоками, свежие овощи. Ренато рассказывает о своей жизни в Нью-Йорке, и я снова начинаю в него влюбляться. Мое сердце после смерти Франко ищет тепла. Я хочу забыть о своем горе и снова почувствовать себя женщиной. Но я отлично понимаю, что это неправильно. Точно так же было давным-давно, когда мы с Ренато занимались любовью. Нас свела тогда не настоящая любовь, какая была у нас с Франко, а жалость и сострадание. Мы с Франко любили друг друга по-настоящему. Теперь я это понимаю.
— Почему ты стал священником, Ренато?
Он улыбается:
— Для начала мне казалось, что такова моя судьба. Я вел слишком легкую и беззаботную жизнь, никого сильно не затрагивавшую...
— Кроме меня.
— Да, кроме тебя. Я не знал, что делать со своей жизнью. Потом стал молиться, чтобы Бог указал мне путь. В 1927 году священничество было идеальным выходом для молодого человека, который любит чтение, любит одиночество, любит помогать людям. Это трудно объяснить: так сложилось, и все.
— Но ты мог бы стать врачом или политиком — да кем угодно! Но почему ты выбрал именно такую жизнь? Жизнь священника?
— Я часто смотрел на других ребят в нашей семинарии и думал: что у нас общего? Можно предположить, что это любовь к Богу, желание служить Ему, но это не так. Единственное, что было у нас общим, — некая отстраненность. Нам всем нравилось одиночество. Я оправдывал эту черту в себе тем, что рано потерял мать и она не успела научить меня, как жить с людьми, как выстраивать отношения с ними. Не знаю, как другие ребята — у них, наверное, были свои причины, — но все мы выбрали жизнь, в которой не может быть личных связей с людьми, не может быть тепла.
— И как тебе такая жизнь?
— Трудно сказать, ведь другой я не знал.
Ренато провожает меня до дома моего дяди. Наверное, в пятьдесят первая любовь нужна только для того, чтобы ты могла вспомнить, какой была когда-то. Может быть, первая любовь нужна для того, чтобы показать лучшую часть тебя самой, показать, какие решения ты принимала, когда не беспокоилась о последствиях. Может быть, первая любовь нужна для того, чтобы придать тебе храбрости в трудную минуту, придать тебе смелости отстаивать свои чувства и не сдаваться перед лицом одиночества. Держа Ренато за руку, я думаю о том, что мы придали друг другу мужества. К дому мы подходим уже поздно, когда все спят.
— Спасибо, — говорит мне Ренато.
Он все еще такой же красивый, как в молодости. Впрочем, я бы предпочла, чтобы сейчас он не был таким красавцем. В молодости старость кажется далекой, а когда она наконец приходит, ты не можешь в это поверить. Но на самом деле мы не сильно изменились. Я по-прежнему пытаюсь не влюбиться в него, а Ренато-священник так же уклончив, как Ренато-поэт.
— Ты так и не объяснил мне... — начала я и замолчала.
— Чего? — спрашивает он, пытаясь заглянуть мне в глаза.
— Почему ты меня бросил.
Ренато стоит молча, глядя в сторону, потом говорит:
— Я боялся. — Он все еще не смотрит на меня. — Я бросил тебя, потому что боялся, что ты бросишь меня.
Он поворачивается и уходит. Мне хочется задержать его, но я отказываюсь от этой мысли. Теперь, узнав Ренато, я поняла, что он мне не нужен. Он принадлежит своему миру, где привык делать то, что ему нравится. А мне придется привыкать жить одной, и никто мне не поможет в этой моей новой жизни.
Селеста вонзает ногти в мою руку. Остаются маленькие розовые полумесяцы.
