Так вот в чем дело! Ассунте нужна служанка. Я уже хотела сказать ей, что ни за что не стану убираться у нее в доме, ни за что не стану шить для нее и готовить, потому что я всю жизнь ее ненавидела. Но я хочу стать учительницей и выдержу все, что угодно, лишь бы достичь своей цели.
— Договорились, — отвечаю я.
Ассунта ухмыляется и уходит.
— Да она должна водить тебя в школу просто так, потому что ты ее сестра! Как она смеет что-то за это требовать! — возмущается Елена.
Но она, так же как и я, отлично знает, что в этом доме Ассунта — королева и все мы — ее подданные. Даже если мне придется тысячу раз вылизать пол, чтобы пойти в школу, я готова: оно того стоит.
Каждый год в одну из суббот ноября папа забивает свиней. Сегодня рано утром папа и его друзья из Розето забивали свиней и теперь разделывают туши. Когда они закончат, мясо поделят между всеми.
Мы с сестрами помогаем маме и женам папиных друзей готовить праздничный ужин. После тяжелого дня всех ждет настоящий пир под открытым небом — копченый окорок, жареный батат, салат из красного перца, пудинг, свежеиспеченный хлеб. На сладкое приготовили разные пироги: малиновый, тыквенный, из тапиоки и мой любимый — с ревенем, мама специально сделала два таких.
Я накрываю на стол, поднимаю голову и вижу, что в темнеющем небе нет ни облачка. Сумерки сгущаются, Елена зажигает фонари. Я ставлю на стол последнюю тарелку.
— Ты что, так в этом и останешься? — спрашивает Елена, оглядывая мое старое и грязное платье. Она уже переоделась. На ней ее лучшая юбка-солнце, шерстяная, светло-голубого цвета, и свитер, который ей связала мама. — Иди переоденься, я тут за тебя закончу.
Пробегая мимо открытой двери в кухню, я вижу маму и других женщин. Они говорят по-итальянски, мама закидывает голову и смеется. Она редко так смеется. Как бы я хотела, чтобы папа решил переехать в город. Там у мамы были бы подруги.
Я иду в свою комнату, достаю из шкафа бордовую плисовую юбку и розовую ситцевую блузку. Мама связала мне бордовый свитер, так что все отлично подходит.
Дверь открывается.
— Чего ради ты так наряжаешься? — спрашивает Ассунта.
Я застегиваю блузку и поправляю воротник:
— Мама сказала, что за ужином мы должны выглядеть как можно лучше.
— Смотри не пролей чего-нибудь на юбку.
Ассунта достает из шкафа свое обычное зеленое шерстяное платье. Я гляжусь в зеркало: жаль, что у меня нет ни пудры, ни помады. Вид у меня не так чтобы очень привлекательный.
— Ты совсем не красивая, — замечает Ассунта, натягивая чулки. Она как будто прочитала мои мысли. — Но ты не расстраивайся. Тут ничего не поделаешь. — Ассунта надевает платье и велит мне застегнуть ей молнию на спине. — Зато ты не слишком тощая и не слишком толстая. Хотя в этом, конечно, тоже нет ничего особенного.
Ассунта рассуждает о моих недостатках, а я чувствую, как моя уверенность в себе с каждой секундой тает, как воск. В душе я понимаю, что Ассунта права: я некрасивая.
— И нечего тут плакать, — сухо говорит Ассунта. — Ничего не поделаешь. Одни девушки красивые, другие — нет, вот и все.
— Я знаю, что я некрасивая.
Она смотрит на меня с удивлением: она не ожидала, что я с ней соглашусь.
— Но есть и другие качества, которые тоже важны. Ум, например. И доброта. Тебе эти качества, конечно, незнакомы, но зато они не исчезают со временем, как красота.
Вместо того чтобы ответить что-нибудь едкое, Ассунта говорит:
— Странная ты... — берет кофту и уходит. Я слышу звук ее шагов на лестнице.
Глядя в зеркало, я, вместо того чтобы плакать, улыбаюсь. Да, я курносая и у меня все лицо в веснушках, зато глаза у меня красивые, зубы ровные и овал лица четкий. «Не такая уж я и страшная», — говорю я себе, спускаясь по лестнице.
Когда вхожу в кухню, Елена от радости хлопает в ладоши.
— Какая ты красавица! Погоди... — Она вытаскивает из своих волос розовую ленточку и вплетает в мои. — Вот так.
— Спасибо, Елена.
Мама выстраивает нас и объясняет, как прислуживать за столом. Мы должны наливать гостям вино и подавать то, что понадобится. Но кроме того, возле основного стола устроен буфет, и надо следить, чтобы тарелки там не были пустыми.
Папа вместе со своими друзьями выходит из сарая. Довольные собой, все смеются — они сегодня хорошо поработали. Они идут к столу и садятся на длинные скамьи.
Папа приглашает всех к буфету. Не прекращая разговаривать, мужчины выстраиваются со своими тарелками в очередь. Потом возвращаются к столу, болтая на смеси итальянского с английским. Мы с Дианой стоим, готовые подавать хлеб.
Папа нам подмигивает: пора! Мы начинаем с мужчины, сидящего справа от папы. У него огромные усы и крупные руки. Диана держит корзинку, а я достаю булочку и кладу на край тарелки.
— Bellissima! — восклицает он, глядя на Диану.
Потом смотрит на меня и вежливо улыбается. Я думаю о том, как, наверное, хорошо быть такой красавицей, что мужчина, увидев тебя, не может удержаться от восхищения.
Переходя от одного гостя к другому, разнося хлеб, мы дошли до конца стола, и я собираюсь идти в кухню.
— Много работаете? — спрашивает сидящий с краю.
— Тут все много работают.
Я смотрю на него и понимаю, что раньше его не видела. Он не похож на других папиных гостей. Большинство из них — папины ровесники, а этот совсем молодой. Да ему лет двадцать! У него светло-каштановые волосы, открытая улыбка, ровные зубы. Он кажется высоким, плечи у него широкие, но руки не такие, как у других. Пальцы длинные и ровные. Ни мозолей, ни порезов, как у папы.
— Как тебя зовут? — ласково спрашивает он.
— Нелла.
— Рифмуется с bella.
— Ну, у нас в семье меня не считают красавицей.
Он смеется.
— У вас просто неправильно считают. — Он улыбается так замечательно, что я заглядываю ему в глаза — синие-синие, как сапфир в мамином медальоне. — Учишься в школе?
— Да, в Делаболе. Но там только семь классов, а мне уже четырнадцать — я два года отсидела в седьмом. Моя учительница посылает меня в школу в Розето.
— Ты, должно быть, умная девочка.
— Я отличница.
— Я тоже окончил школу в Розето.
Я была права: не меньше восемнадцати.
— И как там?
— Меня отлично подготовили к колледжу.
— Ты в колледже? Вот здорово! Я тоже когда-нибудь пойду в колледж.
— А кем ты хочешь стать?
— Учительницей. А ты?
Мой вопрос его удивляет.
— Не знаю пока.
— Как это?
— Меня многое интересует, — пожимает он плечами.
— Ешь, а то остынет, — говорю я. Мне так грустно оттого, что мне всего четырнадцать и этот молодой человек никогда не станет для меня тем, кем мне хотелось бы.
— Нелла! Налей, пожалуйста, папе кофе, — вежливо просит Ассунта. Я рада, что она сказала только это и не стала говорить про меня гадости перед молодым человеком с красивыми руками.
— Сейчас, — говорю я и иду на кухню, чувствуя, что он смотрит мне вслед. Мое сердце бешено колотится.
— Что с тобой? — спрашивает Елена. — Ты вся красная.
— От ветра, — вру я. — Сделай милость: там папа просит кофе, отнесешь за меня?
— Отнесу. Только скажи, что с тобой. Со мной-то ты можешь поделиться, — просит Елена, надевая фланелевую рукавицу и снимая с плиты кофейник.
— Там на дальнем конце стола сидит парень... Можешь узнать, как его зовут?
— Шейх? — со смехом спрашивает Елена.
— Нет... то есть да... — Мы с Еленой посмотрели в кино «Шейха» с Рудольфом Валентино, и теперь она дразнит меня: мол, я с тех пор сама не своя. — В смысле он ничего, — говорю я, и мои щеки становятся такого же цвета, как папин красный носовой платок.
— Видимо, он не просто ничего... Ты прямо дрожишь.
— Это все его голос. Такой глубокий, нежный и... даже не знаю, как сказать... такой волнующий.
— Пойду попытаюсь что-нибудь узнать, — обещает Елена и уходит.
Из кладовой выходят две женщины. Они несут мамины пироги с ревенем, но, как бы мне ни хотелось получить кусочек, я ни за что не выйду к гостям. Я боюсь, что если еще раз гляну на того синеглазого парня, то просто разрыдаюсь. Я встретила мужчину своей мечты, но у нас ничего не получится. Он слишком взрослый и не станет меня дожидаться. Ведь ему придется ждать по меньшей мере четыре года — тогда мне будет восемнадцать. Четыре года! Целая вечность.
