— Нет. Потому что продала больше всего билетов. Чтобы стать королевой, надо ходить по домам и собирать деньги для церкви. Побеждает та, которая продаст билетов больше всех.
Алессандро смотрит на меня и подмигивает:
— Почему бы вам, девочки, не отдохнуть и не прокатиться на чертовом колесе?
— У нас нет билетов, — грустно говорит Рома.
Из кармана рубашки Алессандро вытаскивает четыре желтых билетика.
— Теперь есть. Вы хорошо поработали. Бегите.
— Спасибо! — говорит Елена и берет за руки Рому и Диану.
Ассунта бросает на мужа сердитый взгляд, но, прежде чем она успевает что-нибудь сказать, мы исчезаем в толпе.
— Ассунта опять в плохом настроении.
— Ей это можно простить, — говорит Елена. — У нее скоро будет ребенок.
— Да ну? — Мне стыдно, что я не знала об этом.
— Я слышала, как она говорила маме. — Елена прикладывает палец к губам: надо говорить потише, чтобы маленькие не услышали. — Она плохо себя чувствует.
— Зачем она тогда работает? Она же провела весь день на жаре. Ей же, наверное, нельзя так.
— Им нужны деньги. Она хочет остаться в доме на Дьюи-стрит, а им еще предстоит кредит выплачивать. Поскольку Алессандро все лето помогал нам на ферме, он не смог заработать столько, сколько обычно.
Мы пробираемся сквозь толпу. Елена ведет за руку Диану, а та держит Рому.
Очередь на чертово колесо двигается быстро. Служитель опускает огромный рычаг, останавливает карусель, и закончившая кататься пара спускается на помост. Наконец очередь дошла и до нас. Рома и Диана подбегают к кабинке и залезают на крутящиеся сиденья.
— С этой, маленькой, должен сесть кто-то из взрослых, — указывает служитель на Рому.
— Я сяду. — Елена взбирается на помост. Она сажает Рому в середину и обхватывает за плечи.
Я машу им, мол, езжайте без меня. Все равно в кабинке нет места для четвертого. Служитель застегивает цепочку.
— А как же ты? — кричит Диана.
Я поднимаюсь и сажусь одна в следующую кабинку. Служитель собирается застегнуть цепочку и у меня, но тут я вижу в очереди Ренато Ланзару и решаюсь помахать ему.
— Подождите секундочку, — прошу я служителя.
Ренато подходит, садится рядом со мной, и я чувствую, что краснею.
— Не могу парить над Розето одна, — объясняю я.
Служитель закрепляет цепочку у нашей кабинки и поднимает рычаг. Чертово колесо вздрагивает, и мы едем. Я приглаживаю волосы — Елена заплела мне аккуратную косичку — и замечаю, что поверх моих блузки и юбки все еще надет фартук. Ну почему каждый раз, когда я встречаю Ренато, я одета как-то по-детски?
— Что-то не так? — спрашивает он.
Я смотрю на него. Он очень хорошо выглядит: загорелый, в чистой белой рубашке и бежевых льняных брюках.
— Каждый раз, когда мы с тобой встречаемся, я выгляжу по-идиотски.
— Ты о чем?
— Да вот, о фартуке. Детский сад какой-то.
— А мне нравится. Что значит буква П?
— Паджано. Это фамилия мужа моей сестры. Он продает сладости. Мы стоим возле сандвичей с колбасой и перцем.
Как только я это сказала, то тут же поняла, что от меня, должно быть, пахнет колбасой. Ужас!
— Обожаю сандвичи с колбасой и перцем.
— Да, мне они тоже нравятся.
Мы поднимаемся все выше, и мне становится немного страшно. Я хватаюсь за поручень.
— Боишься? — спрашивает Ренато.
— Ну, я не умею летать, поэтому, если что...
Ренато обнимает меня за плечи. У меня внутри все холодеет. И я знаю, что это не от страха, а от счастья: мы очень близко друг к другу. Мне кажется, что еще никогда в жизни я не была настолько счастлива. И вдруг карусель остановилась. Мы оказались на самом верху.
— Как твой отец? — спрашивает Ренато.
— Нам повезло: он ходит уже гораздо лучше.
Мысль о папе заставила меня переложить руку Ренато с моего плеча на его колено.
— Фермерская жизнь — тяжелая штука. Не думаю, что я бы мог так жить.
В голосе Ренато мне послышалась какая-то снисходительность. Вообще-то я его понимаю. Если бы можно было выбирать, я бы ни за что не согласилась родиться в семье фермера. Но папа любит животных, и землю, и маму, и тишину. Как объяснить это образованному человеку? Я не стала даже пытаться, только ядовито заметила:
— Ну, тебе и не придется.
Ренато почувствовал мою злость:
— Я не хотел тебя обидеть.
— Но обидел. Я бы тоже предпочла жить в городе. Но я все равно ничего не могу изменить: я девушка с фермы, и с этим ничего не поделаешь.
— Не надо стыдиться своего происхождения.
— Я и не стыжусь.
Я всегда говорю Ренато то, что думаю, потому что, хотя и стесняюсь его — он такой взрослый, опытный, — уверена, что мне нечего терять.
— Можно спросить тебя? — Я поворачиваюсь к нему.
Снизу кричит служитель:
— Сохраняйте спокойствие! Я сейчас все починю!
Я воспринимаю это как знак свыше. Мне суждено провести несколько лишних минут с Ренато.
— Почему ты все время исчезаешь?
— Ты о чем? — невинно спрашивает он.
— Мы встречаемся, а потом ты пропадаешь на несколько месяцев. Я что-то делаю не так? Чем-то тебя обижаю?
— Нет, что ты, — поспешно отвечает он.
— Тогда в чем дело?
— Ты для меня слишком маленькая, Нелла.
— Мне уже пятнадцать.
— А мне двадцать два. В моем возрасте нехорошо ухаживать за такими, как ты.
— У тебя есть девушка?
— Есть кое-какие.
— То есть не одна?
— Я же молодой парень, — говорит он, пожимая плечами.
— Не такой уж молодой. Мой папа женился в двадцать.
Он смеется:
— Ты очень честная и смелая.
— Ты ведь тоже со мной честен, и мне это нравится. Ты прав, я, наверное, слишком маленькая для тебя. И очень жаль.
Ренато берет меня за руку:
— Ну, ты скоро вырастешь.
Он смотрит на меня так, что я краснею.
— Знаешь, Нелла, ты особенная. У тебя есть и ум и красота — редкое сочетание.
— Почему ты считаешь меня красивой?
— Давай посмотрим. — Ренато берет мое лицо в ладони и пристально разглядывает. — У тебя ровный носик. Неплохой. А глаза вообще замечательные. Они меняют цвет. Сейчас они темно-карие, но на солнце становятся зеленоватыми. Почти изумрудными.
Я уже хочу, чтобы карусель скорее починили и это мучение закончилось. Я не хочу влюбляться в Ренато еще сильнее. Он никогда не будет моим. Он сказал мне, что я красивая — мне этого никто никогда не говорил. Вот и достаточно.
Я смотрю ему в глаза. Он обнимает меня, наклоняется и целует в нос. Я пытаюсь что-то сказать и не могу. Если бы я была приличной девушкой, я бы велела ему прекратить. Я всегда думала, что я приличная девушка. Но, видимо, нельзя об этом судить, пока не узнаешь вкус настоящего поцелуя. Он улыбается и целует меня в щеку. Потом покрывает поцелуями мои губы. Я хочу оттолкнуть его и не могу. Поцелуи слишком сладкие — слаще, чем я думала.
— Все в порядке. Поехали! — кричит снизу служитель.
Мой первый поцелуй закончился слишком быстро. Мы начинаем медленно опускаться. Если бы только я могла навсегда остаться в воздухе, высоко над землей, где мое сердце бьется так громко, что, должно быть, весь Розето слышит его стук.
Мы идем в толпе молящихся по Гарибальди-авеню. Торжественная воскресная процессия началась. Во главе вышагивает Мигелина де Франко в белом платье и плаще. Она возложила на голову статуи Святой Марии тиару с драгоценными камнями — каждая женщина города дала по камню для этой тиары.
Статую несут шесть мужчин в черных костюмах и с лентами через плечо. За ними, как почетный караул, следуют «Рыцари Колумба» в киверах с белыми плюмажами и саблями. Потом с корзинами ярко-красных роз идут сестры Мигелины и девочки-старшеклассницы. Отец Импечато шагает рядом со статуей, то и дело поворачиваясь к толпе молящихся. Многим нужно заступничество Святой Девы. Я молюсь о папе, чтобы он выздоровел.
Когда мы проходим мимо парикмахерской Ланзары, я отворачиваюсь.
