Часто, лежа в постели, они говорили о том, как бы накопить денег, чтобы можно было подумать и о ребенке. Тана предлагал купить большую копилку в форме свиньи и складывать этой свинье в рот монеты. К тому дню, когда копилка наполнится, округлится и живот Синты, и они смогут истратить скопленные деньги на малыша.
— Зачем нам копилка? — протестовала Синта. — Лучше купить живого поросенка, откормить его, а потом продать — вот тебе и деньги! Конечно, придется положить немало труда, зато он окупится сторицей!
Тана согласился. Синте удалось сэкономить кое-что, и они купили поросенка австралийской породы, которого назвали Битьянгом и поместили в маленьком, четыре квадратных метра, дворике. Они вместе ухаживали за поросенком, помогая друг другу. Иногда тот вываливался в грязи и глине, и тогда Синта терпеливо чистила его. Тане нравилось почесывать его перед сном, слушая довольное поросячье похрюкивание. Он с удовольствием возился с Битьянгом — это помогало ему забыть о своей пагубной страсти.
Как-то Синта попросила его сходить к знакомым, взять в долг немного мяса. Он отказался, ибо путь лежал мимо игорного дома. Иногда ему приходилось навещать тетушку Тале, и он вынужден был идти мимо этого дома; в таких случаях он лихорадочно ощупывал карманы и тотчас спешил в китайскую лавчонку — истратить все деньги на сигареты, лишь бы не поддаться искушению.
Так они и жили. И по мере того как рос и жирел Битьянг, округлялся живот Синты.
— Вот откормлю тебя — тогда можно и рожать! — приговаривала Синта, возясь с Битьянгом.
Но Тана думал иначе. Он считал, что жене в ее положении трудно да и вредно много работать.
— Нет уж, предоставь это мне! — сказал он однажды. — Не могу видеть, как ты надрываешься. К тому же, когда я возле поросенка, я не думаю о картах.
— Когда рожу, вот тогда-то и придется трудно, — улыбнулась Синта.
Тана не солгал жене, сказав, что покончил с игрой. Однако иногда, когда он оставался наедине с самим собой, его одолевали сомнения. И он боялся себе в этом признаться. Вот уже девять месяцев он не прикасался к картам. Девять месяцев! Теперь остается лишь испытать себя: отправиться в игорный дом и убедиться, что все прошло всерьез и навсегда!
Последние два месяца Синта не брала в руки иголку: она уже не могла так быстро, как раньше, справляться с заказами. Небольшие сбережения, которые ей удалось сделать, быстро таяли, зарплаты Таны едва хватало на жизнь. Все их надежды были только на Битьянга — он один мог принести им деньги, в которых они так нуждались перед рождением ребенка.
Понедельник. Утро. Сегодня у Таны выходной. Синта проснулась раньше его, и он попросил ее сходить взглянуть, как там Битьянг. Тот потерся боком о ногу Синты, словно осуждая ее за то, что она сказала:
— Тана, пора уже вести Битьянга на бойню. Чувствую: настанет вечер — и ты увидишь свое дитя! Ну же, бери его. Какой он у нас славненький!
Тана не заставил себя ждать. Он поцеловал жену в щеку и пошел отвязывать поросенка. Отвязав, дал ему корм, и тот удовлетворенно зачавкал.
Не успел Тана дойти до ворот, как снова услышал голос жены:
— Погоди-ка. Я хочу еще раз взглянуть на него, нашего Битьянга! — На глазах у нее были слезы.
Тана придержал поросенка и дал жене полюбоваться им. Затем ласково похлопал его по спине, и они быстро вышли на улицу.
Несколько раз в пути они останавливались перевести дух, прежде чем достигли бойни. Многие заглядывались на здорового, упитанного поросенка. Две женщины, шедшие с корзинами на рынок, — их деревянные туфли громко стучали по каменной мостовой — даже пощелкали языками. Один из прохожих сообщил Тане, что Битьянг лишь чуть меньше бычка его дядюшки Канора!
Несколько часов провел Тана у бойни. Больше ста песо ему пока никто не предлагал. Он прикидывал, стоит ли отдавать поросенка за эту цену. Синта все подсчитала: «Битьянга мы купили за пятнадцать песо. Отруби ему покупали все это время, да за уход клади не менее шестидесяти…»
Настал полдень, люди стали расходиться. Тана почувствовал голод и тут же с сожалением вспомнил, что Синта не успела почти ничего собрать ему в дорогу: положила несколько кусочков жареного бангу́са с багоо́нгом[16], что остались от вчерашнего обеда. Радовало его лишь одно: цена, которую давали за поросенка, была выше ожидаемой.
Когда к нему уже перестали подходить покупатели, внимание его привлек один уголок бойни. Там было людно и шумно. Он услышал стук костей, возгласы игроков… У Таны сильно забилось сердце. Но вскоре это прошло. Он подумал, что продаст поросенка и тотчас уйдет — подальше от этого места.
Ему повезло: вместо ста песо какой-то чудак заплатил ему за поросенка сто десять. Сто песо Тана спрятал, а десять отложил в карман рубашки. Насчет этой десятки у него был свой план. Сто песо он отдаст жене — Синта останется довольна ценой Битьянга. А десять песо — это его деньги. Только его. Это награда за хлопоты с поросенком — он имеет на нее право. И он должен истратить эти деньги, прежде чем вернется домой. Ну конечно: он сыграет на них — и либо проиграет, либо удвоит. Да, но ведь девять месяцев назад он дал слово… Нет-нет. Он спокойно подойдет к игорному столу. Он не вынет деньги и не поставит их на кон. Он только посмотрит. И сейчас же уйдет. Он вернется к жене и расскажет ей о своей победе. О победе над самим собой…
Десять песо. Всего десять песо… Стараясь отделаться от навязчивой мысли, он приблизился к игрокам. Никто не обратил на него никакого внимания. А его глаза широко раскрылись, когда он увидел кости, со стуком катившиеся по гладкому цементу, груду денег на кону…
Он сжал кулаки. Нет. Нет. Он сохранит свои десять песо!
К нему повернулся сидевший рядом толстяк:
— Ставьте, почтеннейший. Смелее — и судьба вам улыбнется.
И тут у него с языка сорвалось:
— Десять песо!
— Десять песо? — переспросил банкомет.
— Десять песо. На все!
Если он проиграет, то сразу уйдет. Он ведь зашел сюда лишь на минутку. И на кон ставит собственные деньги. Если даже он лишится их, Синта ничего не узнает. Станет он ей рассказывать!
— Ваша взяла, приятель! — весело крикнул толстяк.
Выиграл! Теперь у него двадцать песо! С ними он и уйдет. Хватит, пожалуй. Впрочем… Сегодня ему с утра везет. Почему бы не попробовать еще разок? Он бросил взгляд на пачку денег перед банкометом.
— На двадцать!
— Принято.
Проиграл! Не повезло. Этого следовало ожидать. Конечно, он не скажет жене об этих десяти песо. Тех, что переплатил ему тот чудак. Это его деньги. Кстати, их можно вернуть. Не надо только дрожать над отложенной сотней — и он отыграет свою десятку!
— На двадцать! — хрипло выдавил юн.
— Деньги на кон!
Покатились кости. Увы — теперь у него вместо ста только восемьдесят… Он попытался отыграть ускользнувшие двадцать — и остался с десятью песо в кармане. Всего с десятью песо!
Его прошиб холодный пот. Не в состоянии вымолвить ни слова, он поставил на кон последнюю десятку. Сухой стук костей — и банкомет протянул руку за деньгами…
Все словно завертелось вокруг него. Опершись на плечо толстяка, он поднялся и, качаясь, медленно зашагал прочь. Кто-то догнал его и сунул горсть мелочи: он почувствовал, как потяжелел карман рубашки. Ему захотелось вытащить эти деньги и швырнуть их на землю…
Когда Тана вернулся домой, Синта изнемогала от боли в животе.
— Как ты долго, — простонала она. — Ну, сколько дали за Битьянга?
Он молчал. Стоял в дверях, как пень. Он так бы и стоял, если бы Синта не подошла к нему и не потрясла за плечи.
— Синта! — хрипло проговорил он. — Поросенка я продал, а деньги… проиграл…
— Проиграл?! Все?! — У Синты перехватило горло.
И тут у нее начались схватки… Тана перенес жену на постель. Акушерка! Срочно нужна акушерка! Где ее взять?
— Ничего, Тана, я потерплю… Это пройдет… Хозяйка уже побежала за акушеркой… А ты лучше вскипяти воды. Уже скоро…
Дыхание ее стало прерывистым, на висках и на шее вздулись вены.
Тана бросился во двор, принес несколько поленьев, начал разжигать огонь. Поленья были сырые и не разгорались. Он стал искать что-либо на растопку — на глаза ему попались карты и кости. Он зажег карты и сунул их в очаг. Кости он сжимал в руке…
Наконец-то явилась хозяйка с акушеркой, обе тотчас захлопотали возле Синты. Прошло немного времени — и в комнате раздался крик новорожденного.
Тем временем Тана напряженно думал. Огонь в очаге и горячая вода были забыты. Он думал о деньгах за визит акушерке, о костях, зажатых в кулаке, о своем ребенке… Решено! Он взглянул на жену — она мирно глотала горячий кофе, которым поила ее хозяйка. А вот и его ребенок — лицо малыша от напряжения красное, как кровь. Он оглядел все это в последний раз — и вышел из дома. Синта что-то кричала ему вслед, но Тана уже ничего не слышал — он в это время сворачивал к игорному дому дядюшки Густинга, сжимая в кулаке «счастливые» кости…
