А-а, оставлю-ка я ей пять песо на чай! Только ты меня не слушаешь… Эх…
— Эдья-а-а-а! — словно гром раскатился окрест зычный голос мисс Караска, высунувшейся из окна.
Этот крик заставил девушку вздрогнуть от неожиданности. Она не мешкая подхватила с деревянного настила тяжеленную лохань, доверху наполненную выстиранным бельем, и поспешно припустила к дому хозяйки. Когда она взялась за ручку двери, у нее тряслись все поджилки.
Прямо перед ней у самого порога возвышалась фигура хозяйки-учительницы в одних трусах и лифчике. В руках она держала свое новое платье пепельно-серого цвета. Ее злющие глаза не предвещали ничего хорошего.
— Ты зачем прожгла дырку на моем платье? — яростно набросилась она на Эдью. Та уставилась на складки слегка обожженной утюгом ткани.
— Не… не я это… — попыталась оправдаться служанка.
Плотная ткань больно хлестнула ее по лицу. Металлическая монограмма оставила на щеке красный след.
— Разве я тебе не говорила, что его нельзя гладить? Сто раз тебе твердила, чтобы ты его не гладила! А ты снова напакостила! — опять разразилась криком хозяйка. Эдья плакала, опустив голову на грудь.
— Только и знаешь, что глазки строить да заигрывать! — поносила ее хозяйка, таская за волосы и награждая тумаками. — Ишь потаскуха! Потаскуха! — вновь начала она браниться.
Эдья уже во все горло орала от боли, но на хозяйку это не производило ни малейшего впечатления. Наконец учительница, притомившись, уселась на кровать.
— Ну что?.. И теперь скажешь, что не ты? — Глаза ее округлились, и она опять была готова наброситься на Эдью, забившуюся в угол.
— Не я! Не я!
— Сукина дочь — вот ты кто! Ничем не лучше своей матери! Потому что все вы — аэ́та[20], дикари! Одно слово! — Хозяйка изрыгала ругательства как из пулемета, и каждое новое оскорбление било Эдью больнее, чем удары ножа.
— Вы маму не трогайте, — негромко, но твердо проговорила девушка сидевшей перед нею женщине. Взгляд ее сделался колючим.
Хозяйка вдруг ощутила бесполезность дальнейших препирательств. И какой-то липкий страх будто заполз в ее душу.
— Ладно, выметайся отсюда! Отправляйся работать! Делом займись! — Это распоряжение прозвучало вроде бы помягче.
С тяжелым чувством вышла от нее Эдья. Она сдерживала рыдания, но слезы лились ручьем. «Еще маму зачем-то приплела. Хоть бы покойников в покое оставила, — шептали ее мокрые от слез губы. — Все потому, что я — старая дева. А разве не ухаживали за мной те шоферы?! И механики! И грузчики! Все из-за этой скотины Бертика…»
До самой кухни она все шептала и шептала, пока немного не успокоилась. Чуть передохнула, снова отнесла лохань на помост и принялась за стирку. Не заметила, как постепенно извела целых два куска мыла. Взяла валёк для отбивки стираного белья и вышла за дверь кухни.
Сердито топая ногами, она пересекла широкий двор, где шелестели листвой три старые акации. Под ними стояли рядом два сломанных трехосных грузовика. Один из них был нагружен каким-то хламом. В голову лезли разные мысли: «Ну что они, в самом деле, ко мне пристают все… Скотина этот Бертик… Еще раз сунется, так тресну, что надолго меня запомнит… И почему я не ушла тогда с братом?»
Размышления ее были прерваны самым неожиданным образом — на пути вдруг вырос сам Берто. Загородив своим жирным телом дорогу, он криво ухмылялся.
— Ой! — вскрикнула перепуганная служанка, едва не наткнувшись на механика, и строго взглянула на него: — Чего еще?
Берто лишь расплылся в омерзительной улыбке. Эдья обошла его, но он снова встал на ее пути.
— Чего тебе? — повысила голос девушка, отстраняя механика. Не обращая внимания на его ужимки, она, не оглядываясь, пошла по направлению к железным воротам.
Берто, однако, не отставал со своими шуточками.
— Эдья! А Эдья! Может, встретимся попозже, вечерком?
Уши Эдьи загорелись огнем. Внезапно она бросилась на обидчика и изо всех сил ударила его зажатым в руке деревянным вальком. Механик отскочил в сторону, но наткнулся на грузовик и сильно ударился.
— Эй ты! Дура! Смотри, фару разобьешь! — отмахивался от нее Бертик, не решаясь высунуться из-за машины.
Эдья, швырнув на землю валёк, оглядела сложенные во дворе для просушки дрова и ухватилась за конец здоровенного полена.
— Эй-эй! Что ты! — завопил Берто и, замахнувшись на Эдью камнем, со всех ног бросился в гараж. И уже с безопасного расстояния мстительно прокричал: — Посмотрелась бы лучше в зеркало, уродина!
Эдья, вне себя от ярости, снова подобрала свой валёк для белья. Но затем сурово насупила брови и вышла за ворота. Тяжело ступая, она отправилась вниз по дороге к реке. И даже не обратила внимания на знакомый посвист своей подруги Мидинг, которым та обыкновенно подзывала Эдью, когда она проходила мимо ее дома.
Дорога, чем ближе к реке, становилась все круче, все уже, ноги скользили по влажной глине. По обе стороны стеной стояли заросли тала́хиба. Огибая топь, Эдья едва не провалилась по грудь в трясину. Да еще ее перепугал насмерть водяной буйвол карабао, неожиданно выскочивший из высокого тростника. Наконец показалась каменистая площадка на берегу, где она частенько стирала белье.
День был воскресный, и многие уже успели опередить ее. Была там прачка Бисинг. Как всегда, тут оказалась также Ансанг, попыхивавшая черной сигаретой, которую она то и дело подносила ко рту. Торенг уже намыливала белье, а Салли раскладывала свое для отбеливания на солнышке. Реми переругивалась со своими ребятишками, которые играли и плескались в воде. Эдье бросилось в глаза, что Торенг и Салли стали переговариваться шепотом, как только заметили ее. Они как-то странно поглядывали в ее сторону и прыскали со смеху. Не удостоив их вниманием, Эдья прошла в конец каменной площадки, ощущая на себе взгляды всех, кто собрался тут, и, не говоря ни слова, поставила свою деревянную лохань. Потом уселась поудобней и стала разбирать белое и цветное белье. Почти все оно принадлежало ее хозяйке, учительнице. Девушка залила водой сначала белое.
— Эй, Эдья! — раздался голос Салли. — Говорят, ты замуж собралась. — В ее словах сквозила откровенная насмешка, но Эдья смолчала. Даже не поглядела в ее сторону. Продолжала себе отжимать белье.
— И в самом деле, Эдья, — подхватила Торенг, — сказала бы нам, когда. Если хочешь, мы все придем. — И они весело расхохотались, все, кроме Бисинг.
— Э-э, Эдья, — невнятно пробормотала Ансанг, не выпуская изо рта сигареты, — йе зна, что нам и…
— Ну вот еще, — оборвала ее Реми. — Вынь сначала сигарету изо рта, а уж потом говори, если хочешь, чтобы тебя поняли. — Все снова расхохотались. Женщина вынула изо рта сигарету.
— Я вот что вам хотела сказать…
— Снова-здорово! Ты это Эдье скажи, чтобы она поняла.. — опять прервала ее Реми.
— Я вот что хотела сказать, — продолжала Ансанг. — Послушайся моего совета, Эдья… чтобы тебе было лучше… если у вас с Берто это серьезно. Сперва выходи за него. Он еще девственник, хотя и старый. А то ведь что с тобой будет, если забеременеешь?.. Вспомни-ка, что случилось с твоей матерью.
И тут Эдья не выдержала, сорвалась:
— Ничего у меня с ним не было, вот!
Некоторое время все молчали, никто не отвечал ей.
— Да мы точно не знаем, — снова вступила в разговор Торенг. — Слышали только, будто сама мисс Караска застукала вас в самый неподходящий момент… Мы о тебе же печемся, — едва скрывая насмешку, продолжала она.
— И мой Берто слыхал, — прибавила Реми. — Эй, Лито! Проклятые! Кому сказала, не заходите глубоко. А ну, вылезайте из воды! Вылезайте! — переключилась она вмиг на своих ребят, плескавшихся в реке.
— Ну чего вы цепляетесь к Эдье? — проговорила вдруг Бисинг. — Этого Берто нужно в полицию забрать.
— Мамочки родные! По-моему, любой мужчина станет делать то же, что и Берто, если женщина дает ему повод, — ответила ей Реми.
Обидой сжало грудь Эдьи. Сами собой навернулись слезы.
— Да на самом деле у нас с ним ничего не было! Ничего! Ничего! — И уже не в силах сдерживать себя, она заплакала навзрыд.
Никто больше не произнес ни слова.
Всхлипывая, Эдья поспешно сложила в лохань белье и торопливо направилась по дорожке. Ей хотелось как можно скорее бежать отсюда прочь, куда глаза глядят. Остановилась она только тогда, когда почувствовала усталость и боль в ногах. Только тут заметила, что ушла довольно далеко от знакомых мест — туда, где река была очень глубокой. Девушка опустилась на песок. На душе было тяжело. Хотелось плакать и плакать. И Эдья, дав волю слезам, горько рыдала, пока не почувствовала, что голос ее хрипнет.
