Я обнюхал босые ноги Хозяйки; впервые за очень долгое время на них не было ни грязи, ни пыли; однако Хозяйка отдернула их, будто удивленная.
– Столько людей умерло… а я думала только о себе.
Она отвалилась спиной на кровать, и по шелесту ткани я понял, что она сворачивается в комочек под одеялом.
Ох уж.
Если бы не это ее обыкновение всегда и во всем винить себя, ее жизнь была бы чуточку легче.
И все же.
– Мм… Энек?
И все же не могу отрицать, что я люблю ее такой, какая она есть. Ведь из этой черты характера проистекает ее искренность.
– Все хорошо… все хорошо, и… эй, щекотно! Эй!
Я игрался с ней; после где-то трех отбитых ею атак Хозяйка обняла меня и зарылась лицом мне в морду.
– Нельзя останавливаться. Правильно?
Ничто на свете мне не нравится так сильно, как ее профиль, когда она в гордом одиночестве идет по полям. Я заворчал, потом гавкнул. Хозяйка обняла меня еще крепче, почти до боли, и отпустила.
– Давай зайдем к епископу, – ее глаза были красны от слез, но улыбалась она искренне. – И потом, если исповедаемся у священника, нам это сослужит добрую службу, а? – продолжила она, собираясь на улицу. Она не заметила, как я свернул хвост кольцом, спрашивая ее, достаточно ли я сильный.
Хозяйка!
– Пойдем, не смотри на меня так! Играть сейчас некогда!
Никогда я не был более признателен, чем сейчас, что не умею говорить!
***
Когда мы вышли с постоялого двора, небо было уже красным. В предыдущей жизни нам скоро пришлось бы готовиться к ночлегу.
Хозяйка слегка зевнула на ходу – это проявлялись остатки сонливости, которую она ощущала после долгого и утомительного плача. Заметив мой взгляд, она отвернулась, пытаясь скрыть зевок.
Улицы были так же малолюдны, как и раньше, но в свете закатного солнца выглядели еще печальнее. Хозяйка не любила сумерки и, пока мы шли в одиночестве по пустым улицам, не убирала руки с моего загривка.
Не могу винить ее в этом. Я тоже не люблю сумерки. Если меня спросят, что именно мне в них не по душе, я отвечу прямо: длинные тени. Когда Хозяйка стоит на вершине маленького холма и смотрит на закат, у нее такая громадная тень! Из-за этих теней трудно определять истинный размер предметов, это заставляет меня тревожиться без нужды. На закате даже у овец тени ужасающе длинные.
На здешних заброшенных улицах тени были только наши с Хозяйкой, и все равно они внушали мне какое-то смутное беспокойство. Один раз я ощутил чье-то еще присутствие и встретился с настороженным взглядом бродячего пса. Лишь когда мы дошли до церкви и там наконец увидели лица других людей, Хозяйка вздохнула с облегчением. Я ее очень хорошо понимал.
– Надеюсь, Его святейшество хорошо себя чувствует, – сказала Хозяйка.
Я бы ей не смог ответить, даже если бы она меня спросила, но если вспомнить его состояние прошлой ночью – кто знает, выкарабкается он или нет.
Человеческое тело такое непрочное.
Я не мог не заметить, что Хозяйка сделала глубокий вдох. Ее напряженное лицо выдавало решимость не трусить, в каком бы плохом состоянии ни оказался Джузеппе.
– А, ты та самая девушка… – раздался голос, обращенный к Хозяйке, как только мы вошли в церковь.
Сразу за открытыми дверями церкви собралась кучка полных женщин; они о чем-то перешептывались.
Мои невеликие познания подсказали мне, что, судя по белой ткани, покрывающей их руки и головы, эти женщины ухаживают за двумя важными особами, прибывшими в церковь.
Когда за тобой присматривают такие крепкие на вид люди, понятно, что чувству слабости, угрожающему загасить свет сознания, места не остается.
– Ээ, мне захотелось спросить о состоянии здоровья Его святейшества.
– А, понятно. Сейчас он спокойно спит. Несмотря на ужасную рану, совсем недавно он без перерыва молился.
Среди людей, как и среди зверей, в любой группе, где больше трех, всегда есть вожак. С нами сейчас говорила самая крепкая из женщин, а остальные согласно кивали.
– Что, такая плохая рана была?
– Да, была плохая. Когда мы проснулись и прибежали сюда, то сначала подумали, что она не очень плоха, но в его возрасте… Но Его святейшество благословлен Господом, так что он непременно скоро поправится, – и женщина улыбнулась надежной улыбкой, которая очень шла к ее крепкой фигуре; такая улыбка даже страдающего в агонии человека может умиротворить и тихо проводить в мир иной. Хозяйка совершенно не умеет фальшиво улыбаться, но даже она невольно вернула улыбку.
– А, эээ… а второй?
Хозяйка с трудом выдавила из себя этот вопрос – она же сама видела, какая ужасная у него была рана.
– У него рана на голове, но она нестрашная. Было много крови – и из головы, и из носа, – поэтому она казалась хуже, чем была на самом деле. Он до сих пор не пришел в себя, но цвет лица у него хороший – думаю, скоро он очнется.
Нередко бывает, что овца, упав со скалы или с крутого берега, теряет сознание, а потом тихо умирает, так и не придя в себя.
Но женщина явно ни о чем не беспокоилась, и Хозяйка серьезно кивнула в ответ.
– Могу ли я их обоих навестить?
– Хмм? О, конечно. Его святейшество был занят своими священными обязанностями, но все равно несколько раз спрашивал о тебе, – сказала женщина и, посмотрев на меня, добавила: – И о твоем черном рыцаре тоже.
Должно быть, именно поэтому женщины не боялись смотреть на меня. Я был доволен, но Хозяйка почему-то смутилась, когда меня назвали рыцарем. Хозяйка, ты не гордишься мной, когда меня хвалят?
– Энек – рыцарь? Это, ну…
– Нет-нет! Нам сказали, что деяния этого маленького черного рыцаря очень помогли принести свет надежды в наш город. И, конечно, то же самое сказали про юного ангела, путешествующего вместе с ним.
– Ангела? О… н-нет, я не… – Хозяйка залилась краской до ушей и опустила голову. Ей уже доводилось слышать, как ее зовут духом или феей, но это всегда было с ноткой подозрительности. К похвалам она была совершенно непривычна.
Смущение Хозяйки начало смущать и меня; я гавкнул и потерся носом о ее ногу.
– Ха-ха-ха! Видишь, даже твой маленький рыцарь считает, что такая скромность вовсе не нужна!
– …
Хозяйка не могла облечь свои мысли в слова, но, заглянув в ее опущенное лицо, я увидел, что оно отнюдь не недовольное.
– В общем, можешь смотреть на Его святейшество, сколько хочешь. У них обоих такое блаженство на лицах, когда они спят.
Женщина говорила таким тоном, будто хвасталась собственными детьми, и я вполне понимал, почему. Те два человека вернули городу надежду, а значит, ими можно было гордиться. Со мной и Хозяйкой тоже хорошо обращались благодаря этой надежде.
Конечно, это только естественно, что работа должна быть оплачена; поэтому мы должны стоять гордо и принимать почести. Но что бы стали делать все эти люди, если бы узнали, что Хозяйка была пастушкой?
Я молился богу, который вроде как живет в этой церкви, чтобы женщины не стали интересоваться, какая связь между мной и Хозяйкой.
– Сюда, пожалуйста.
Я оставил молитвы, когда женщина повела нас с Хозяйкой в глубь церкви.
Человек, на которого мы работали пастухами, тоже был церковником, так что нам и раньше доводилось иногда заходить в церкви. Эту назвать большой было никак нельзя, даже из лести.
Она была из прочного камня, но за ней давно не ухаживали, и это было очень заметно. Ниши в стенах, где свечи давно никто не зажигал, заросли паутиной; интересно, сколько вообще времени прошло с тех пор, как этими стенами кто-то занимался?
У деревянной двери комнаты, где лежал епископ, петли, видимо, вконец проржавели: дверь была прислонена к стене, а ее обязанности выполнял кусок ткани, висящий в проеме.
Даже если город сохранял веру, без священников церковь была в запустении.
– Сюда, – произнесла женщина гораздо тише, чем прежде. Отведя ткань в сторону, она жестом пригласила Хозяйку войти. Я подумал, что меня она не пустит, но женщина улыбнулась и разрешила мне пройти.
Я стал о ней чуточку лучшего мнения.
– …Всего один день, а он так…
Хозяйка хотела закончить фразу словом «исхудал»?
Женщина кивнула, и с ее губ впервые за все время сорвался озабоченный вздох.
Полумрак в комнате не помешал нам правильно понять, в каком состоянии епископ. Такой раны может вполне хватить, чтобы человек ослабел и умер – а ведь епископ был еще и немолод.
Хозяйка сцепила руки, закрыла глаза и начала молиться. Едва ли я когда-нибудь забуду, как Церковь обращалась с ней прежде, и потому в церквах мне всегда неуютно. Я сел и стал ждать. Джузеппе, по крайней мере, не виноват в страданиях Хозяйки. Более того, он и мне выказывал должное уважение, и потому я надеялся, что он поправится.
– …И да пребудет с вами благословение Господне, – тихо закончила Хозяйка, потом протянула руку и прикоснулась к одеялу, под которым спал Джузеппе. Потом повернулась к женщине. Люди очень хорошо умеют обращаться со словами, но в подобных ситуациях часто взгляды оказываются более красноречивы. Женщина кивнула, положила руку Хозяйке на плечо, и они вместе вышли из комнаты. Я встал и развернулся, чтобы направиться за ними, но напоследок еще раз посмотрел назад.
