Если этот Лоуренс и впрямь пришел сюда по делу, связанному с канонизацией, то сомневаться в его словах для Лингида было небезопасно. Все, что он сейчас мог, – соглашаться.
– П-понятно, я понимаю. И… что мне теперь делать?
Было бы ложью сказать, что Лоуренс ни капельки не сочувствовал перепуганному землевладельцу, но в первую очередь им владел гнев. Говаривают, что торговцы – самые бесчестные люди на свете, но даже будучи торговцем, Лоуренс находил Лингида жалким.
Лоуренс надеялся, что у землевладельца будет чуть больше достоинства, но ему казалось, что эта мысль не проявилась у него на лице. Он просто улыбнулся.
– Пожалуйста, ни о чем не беспокойтесь. С вами не посоветовались насчет канонизации лишь потому, что эти земли очень трудные. Я понимаю, что вам нелегко ими править.
Лингид был, на глаз, вдвое старше Лоуренса, однако закивал, как дитя. Быть может, он просто родился не в том месте.
– Но, как я убедился, ее дом содержат в прекрасном состоянии. Мне совершенно ясно, что вы, господин, благочестивый человек и истинный слуга Церкви. Уверен, те, кто занимаются этим делом, будут счастливы услышать это от меня.
– В-вот именно, я тоже так считаю, – и Лингид глупо улыбнулся.
Фран рядом с Лоуренсом стояла молча – либо просто потому, что ей хватало самообладания, либо она видела достаточно пролитой крови на поле боя, чтобы не привлекать еще.
– Однако сама суть этой процедуры такова, что она должна проходить в тайне. Могу ли я рассчитывать, что вы не будете предавать это дело огласке, пока канонизация не будет завершена?
– …Но…
– Есть много, очень много препятствий, – добавил Лоуренс. Лингид сглотнул и закивал.
План удался.
Как только появится Хоро – для дополнительной уверенности – никто из этих людей даже не подумает приблизиться к лесу или к озеру.
Лоуренс был готов произнести слова, о которых заранее договорился с Хоро. Как вдруг –
– Это же она! – раздался возглас в самый неподходящий момент.
Лингид крутанулся на месте; Лоуренс тоже принялся искать глазами источник голоса.
Его взгляд наткнулся на солдата с копьем и в сильно потрепанных железных шлеме и нагруднике; явно это был опытный воин.
Мужчина сделал три шага вперед, повторяя: «Это же она! она!»
Лоуренсу показалось, что у Фран перехватило дыхание.
– Что значит «это она»?
– Это она, командир!
Каким бы слабым правителем ни был Лингид, ни один человек из его свиты не посмел бы обратиться к нему «командир». Этот мужчина был наемником.
Он плюнул на снег, подозрительно глядя на них. Точнее – на Фран.
– Все как здешние говорили!
– Здешние? – повторил Лингид, с сомнением посмотрев вновь на Лоуренса и Фран. Его глаза как будто извинялись за грубость его подручного, но Лоуренс сделал успокаивающий жест.
– Да, местные говорили о серебрянщице с темной кожей, и это точно она!
Лингид словно застыл на месте; но, по-видимому, Лоуренсу это показалось. Потому что на самом деле застыл он сам, и перед его глазами все покачнулось.
– Рассказывай! Что ты знаешь?
При этих словах Лингида мужчина вновь плюнул и тонко улыбнулся.
– Я знаю, что идея, что эти двое могут быть из Церкви, – самая абсурдная идея в мире.
Лингид вновь повернулся к Лоуренсу с Фран, открыто рассматривая его, потом ее. Он не пытался понять их настроение – скорее, их реакцию.
– Они врут, командир! Эта загорелая серебрянщица – Фран Бонели, черная священница из банды наемников Алого Ястреба!
Мужчина без малейших колебаний подошел и навел свое видавшее виды копье с железным наконечником на Фран.
– Она была капелланом отряда Киръявайнена, который в Проании очень хорошо знают. Моим парням тоже есть за что им сказать спасибо. В ущелье Кардина они убили моего друга – мы с ним двадцать лет дружили.
Лингид от Лоуренса чуть ли не отпрыгнул.
Если мир аристократов тесен, то столь же тесен и мир наемников, которым платят, чтобы они сражались за аристократов. Удастся ли теперь выкарабкаться? Даже если Лоуренс ничего сейчас не скажет – стоит этим людям просмотреть вещи Катерины, и сделать уже ничего не удастся.
– Они наживали себе врагов среди больших шишек, и в конце концов их командира повесили по обвинению в язычестве. Как тут ни посмотри, а она никак не могла задружиться с Церковью.
– Это… это правда? – пискнул Лингид; голос его был, как у придушенной курицы.
Мужчина с явным раздражением косо посмотрел на Лингида и угрожающе поднял копье.
– А вы сами у нее спросите.
Он ухмыльнулся – и не только потому, что, скорее всего, только что заработал для себя прибавку к вознаграждению.
Его глаза горели жаждой мести – нет, жаждой убийства того, кто был силен, но чья слава осталась в прошлом.
– Т-так что? Это правда? – вопросил Лингид, повернувшись к Фран.
Фран ничего не ответила; она стояла, опустив голову. Ускользнуть было невозможно. Слишком уж необычной была внешность Фран.
Лоуренс устремил взор на хибарку и произнес:
– Уверен, ангел знает истину.
– Ч-что? Что ты –
«Имеешь в виду», – хотел закончить Лингид, но не успел.
Фран отмахнулась от наставленного на нее копья, точно от мухи.
Лоуренс был изумлен не меньше остальных. На словах такое выглядит легко, но, когда к твоему животу на самом деле приставлено острие копья, отбить его вовсе не просто. Для такого требуется либо громадный опыт, либо глубокая и непоколебимая вера, пересиливающая страх.
Фран шагнула вперед, и Лингид отшатнулся, почувствовав, видимо, в ней нечто суровое.
Она сделала еще два шага вперед, и Лингид отошел еще на три шага назад. Мужчина, чье копье Фран отбила, снова навел его на нее.
– Ты Фран Бонели?
Вместо ответа она опустила капюшон.
– А если я не Фран Бонели, что тогда скажешь?
Когда она отбила копье и шагнула вперед, ее движения были столь естественны, что этот человек не смог сразу среагировать. Фран повернулась к нему и улыбнулась.
– Селяне звали эту добродетельную монахиню ведьмой ради своих мелких доходов. А сейчас хитрые аристократы платят золотом, чтобы ее стали звать святой, – тоже ради доходов, но уже гораздо больших. А этот землевладелец готов стереть все ее следы, просто чтобы построить водяную мельницу и удовлетворить свою мелкую жадность. Что ты об этом думаешь – обо всем этом?
Мужчина, по-видимому, не понял, что Фран сейчас сказала, а Лингид смотрел на нее с таким видом, точно она была самим Господом, несущим ему небесную кару.
Фран напоказ улыбнулась и посмотрела на Лоуренса. Он понятия не имел, что она пыталась сделать.
Что он знал, так это то, что в ближайшие минуты Хоро появится наверху водопада, чтобы перепугать всех, кто здесь есть. С этой мыслью Лоуренс попытался остановить Фран.
Но он не успел. Быть может, ему помешала сила Катерины.
– Мое имя Фран Бонели. Я святая? Или, быть может, я ведьма? – свою дьявольскую проповедь она адресовала селянам, бОльшая часть которых собралась здесь. Ее голос звучал идеально чисто. – Вы все знаете, как поступать правильно, а как нет.
Раздался невнятный шум – это все собравшиеся нервно сглотнули.
Большинство солдат жили на землях, которым владел Лингид, и прекрасно знали, что именно творят. Среди живущих в ловушке между Церковью и язычниками истинно верующие страдают больше всех – и им же больше всего приходится бояться.
– А уж когда сделаете, то будете знать наверное. Потому что ангел всегда смотрит на вас.
Раздался звук, напоминающий свист ветра, – это мужчина, не произнося ни слова, нанес удар копьем.
Снег разлетелся в стороны, когда он выбросил копье вперед, пытаясь пронзить Фран.
Быстрота его движений была такова, что у Лоуренса, простого бродячего торговца, не было ни шанса его остановить. Он отчетливо увидел, как острие погрузилось в бок Фран.
– Ведьма! – выплюнул мужчина, выдергивая копье, и приготовился нанести второй удар.
– Сто-… – завопил Лоуренс и попытался прыгнуть на него – но опоздал.
Однако копье лишь скользнуло по плечу Фран, разрезав балахон.
И это было вовсе не чудо. Правую ногу мужчины навылет пробила стрела.
– …Ннн!
Мужчина рухнул на снег, неверяще глядя на собственную ногу и не в состоянии что-либо произнести. Стрелу выпустил один из селян – охотник, судя по его виду. Все вокруг дышали тяжело, лица были полны страха.
Все боятся смерти.
Фран только что разожгла этот страх еще сильнее.
– Спасем святую! – выкрикнул кто-то.
И тут началась свалка, в которой невозможно было понять, кто враг, а кто друг.
Капелланы на поле брани вооружены лишь словом. Они могут приободрить тех, чьи ноги ватные от страха, они могут утешить тех, кто уже чувствует объятия смерти.
