Я несся, не чуя ног; я улепетывал быстрее ветра. Я был готов орать от дичайшего ужаса и отвращения к самому себе.
Я даже не понял, как очутился у себя в комнате и как, зарывшись лицом в подушку, долго и вслух рыдал.
========== 5 ==========
Лео на неделю наказали за какую-то провинность, и Виктор бродил без дела во дворе, напевая незнакомую мне мелодию, кстати сказать, недурным голоском.
Он все чаще бросал заинтересованные взгляды в сторону разделявшего нас забора, находясь на расстоянии, и я начинал задумываться, что мое присутствие могло быть раскрыто.
Само собой после того происшествия в саду моего дома сын Стеллы догадался, что чудовище – не выдумка, а реальность; однако он был далеко не глуп, чтобы додуматься, что монстр был вовсе не со шкаф ростом, да и максимум, на что из необычного можно было обратить внимание – тощие ноги и сверкающие пятки.
Он понял, что на соседской территории обитает ребенок.
Не знаю, каким образом, но он словно чувствовал, где я стоял в тот или иной момент – он периодически оборачивался к стене из плюща, при этом не забывая строить очередной механизм, порядком более продвинутый, чем каждый из предыдущих.
Он умел занять себя, пребывая в одиночестве – это я понял. Он отличался от других детей, которых я видел (пусть и издалека), он был сдержаннее, воспитаннее, взрослее, пусть и творил в ребяческом запале глупости. Меня раздражало, что он неплохо поет, ловко собирает из мелочей сложные конструкции, развлекая и себя, и того же Лео; но еще больше меня бесило, какими идеальными были их отношения с матерью.
Как я понял, она прекратила выступления, полностью посвящая себя быту в новом доме. Они ходили вместе на воскресную службу, они порой играли вместе во дворе и всегда музицировали по вечерам – я подслушивал их беззаботную болтовню в гостиной с приоткрытыми окнами.
Я все ждал, когда же он сфальшивит в витиеватых мелодиях, отдаленно похожих на странные композиции артистов в масках зверей, что аж воскликнул от удовлетворения, различив, что Виктор не может взять начало малой октавы.
Он ошарашенно воззрился на хихикающий кустарник слева от него, а затем скривил губы в ухмылке.
Ну и что, что я себя выдал? Я все равно убегу быстрее, чем он опомнится и захочет перелезть через забор.
Но, собственно, зачем ему это делать?..
Мальчик резко встал с земли, оставив поделку, и начал медленно приближаться к забору.
Я, желая его подразнить, идеально пропел от начала и до конца музыкальную фразу, на которой запнулся сын Стеллы.
Его серые глаза еще больше округлились.
– Меня, конечно, пугают поющие кусты, но я думаю, ты – не куст, – произнес он.
– Конечно, я не куст, – отозвался я после паузы.
Мой голос мог звучать откуда угодно, и сейчас он раздался из противоположного конца сада, отчего Виктор вновь забеспокоился.
– Я учился так делать, – сказал он, – но у меня не всегда получается.
Звук его речи был за моей спиной, и я почувствовал, как зашевелились волосы на затылке. Этого быть не может!
Наконец, я совладал со своим горлом, почему-то онемевшим от изумления, и выдохнул:
– Значит, нам будет о чем поговорить.
…Наверное, он смешно выглядел со стороны – стоящий у забора и разговаривающий сам с собой. Я, естественно, тоже; вот только за мной никто не следил и никому до меня не было дела, а его мать, вероятно, могла периодически выглядывать в окно и проверять, все ли у него в порядке.
Я так и не решился показаться в отверстии живой изгороди, а Виктор не настаивал. Я сказал ему, как меня зовут, и попросил больше не кидаться мячами и не лезть ко мне во двор.
Потом мы говорили о музыке, архитектуре и книгах. Я сразу понял, что пусть и развитый не по годам по сравнению со своими сверстниками, мальчишка все равно отставал от меня. С наставнической интонацией, словно нерадивому ученику, я указывал на пробелы в его знаниях (обширных, но еще не структурированных), а он, одновременно в досаде и приятном удивлении, не спешил идти домой.
Потом он пожаловался, что давно хочет поиграть в шахматы, но никто из его окружения не может выполнить его прихоть – Стелла, несмотря на, по его словам ее математическое мышление, не очень интересный компаньон, а Лео вообще не понимает смысла в логической игре.
Мы играли на слух, озвучивая координаты и фигуры, используя воображение и память.
Я впервые играл с реальным противником. Если бы не таящаяся в глубине сознания настороженность, я бы сказал, что сей опыт был одним из наиболее волнующих за последнее время.
– Мне пора идти, – с заметным сожалением в голосе молвил Виктор.
Уже темнело, и их с матерью ждали семейные рутины – ужин, рояль в четыре руки и ласковые объятия с пожеланием спокойной ночи.
Я мрачно вздохнул, осознав, что мальчишка слышит мое расстроенное сопение.
– Может быть, ты зайдешь к нам – у нас вкусный пирог, – к моей абсолютной неожиданности предложил он.
Я, кусая губы от подступающих злых слез, ответил отказом.
– Нет-нет, в другой раз. Мне тоже пора, – изрек я.
– Завтра ты тоже тут будешь?
Сердце замерло от странного ощущения. Он что, хочет и дальше со мной общаться?
– Да, – коротко ответил я.
– Тогда до встречи.
Виктор развернулся на пятках и побежал к крыльцу вдоль горящих теплым светом квадратов окон. Я тоже пошел домой – просто потому что понял, что чертовски замерз.
========== 6 ==========
Мадлен как назло решила устроить уборку в моей комнате, выгнав меня в кабинет и заперев на ключ. Я мог попытаться вылезти в окно (это, пожалуй, был самый неудобный из всех способ покинуть дом из этой части здания – я проверял), но так и не рассчитал, когда мать закончит и обнаружит мое отсутствие.
Было бы разумнее дождаться завершения уборки (а она опять попытается перевернуть вверх дном мои вещи в поисках чего-нибудь, за что можно меня наказать), а затем, сославшись на плохое настроение или усталость, запереться и сделать вид, что сплю.
До сего момента мое дневное исчезновение ни разу не было обнаружено. Я надеялся на постоянство.
Виктор уже битый час ожидал меня с листами бумаги в руках, когда я, наконец, оказался у забора.
Услышав мое шевеление, он тут же оживился – словно вновь запустили заводной механизм, как у одной из его игрушек.
– Привет, Эрик! – окликнул он меня. – Как твои дела?
Казалось бы, такая банальная фраза… но у меня не сразу нашлось, что ответить.
– Пришлось задержаться, – многозначно пробурчал я.
Бледное лицо мальчика по ту сторону сетки из плюща выражало задумчивую нерешительность.
Он никак не мог разглядеть меня, пусть и прекрасно знал, где я стою.
– Может, ты все-таки выйдешь? Ты же меня видишь, а я тебя нет – это несправедливо, – произнес он с улыбкой. – Ну или хочешь, я к тебе перелезу.
Я замотал головой, но только потом понял, что он меня и вправду не видит.
– Это вовсе не обязательно.
Собеседник фыркнул:
– Ладно, как хочешь, – и чуть добрее добавил: – Я тут тебе принес кое-что… ты вчера со мной спорил – я принес тебе доказательства.
Мы много вчера спорили – и я не сразу сообразил, о чем идет речь. Скрученные в трубочку листы бумаги в его длиннопалой ладошке приблизились к изгороди и проникли сквозь листья на мою территорию.
Я осторожно – словно рука Виктора могла вдруг схватить меня за запястье или горло – вынул из его пальцев бумагу (после чего кисть тут же скрылась), с любопытством разворачивая.
После первой же строчки я обалдело хлопал глазами.
– Это ты написал?.. – непроизвольно вырвалось у меня.
Он поспешил меня заверить в обратном, даже хохотнув от моей реакции.
– Конечно, нет! Это записи моего отца. Я просто их переписал для тебя.
Он сидел и усердно копировал сие немыслимое творение, просто чтобы принести мне сегодня? Я не знал, чем я поражен больше – его стараниями или, все же, невероятной и необычной музыкой, струящейся с белых страниц.
