Я до поры придерживал язык: ваше превосходительство сами знаете — негоже солдату лезть с вопросами, но тут уж я не выдержал.
— Слушай, приятель, — говорю, — что это за кутерьма?
— Это, — сказал всадник, — великая и страшная тайна. Знай, о христианин, что пред тобою двор и войско Боабдила, последнего царя Гранады.
— Какой еще, — говорю, — двор и войско? Боабдила с его двором вытурили отсюда уж сколько сот лет назад, и все они перемерли в Африке.
— Да, так написано в ваших лживых летописях, — отвечал мавр, — но знай же, что Боабдил и его воинство, все защитники Гранады были замкнуты в глубине горы мощным заклятием. А царь и войско, которые будто бы оставили покоренную Гранаду, — это было шествие в их облике духов и демонов, дабы обмануть христианских государей. И скажу тебе еще, друг, что вся Испания — зачарованная страна. Нет такой горной пещеры, одинокой башни на равнине или разрушенного замка в горах, где бы скрытно не дремал околдованный витязь — век за веком, пока не искупятся грехи, за которые попущением Аллаха правоверные на время утратили это царство. Только однажды в году, в канун святого Иоанна, заклятие снимается от заката до рассвета и нам позволено примчаться сюда и поклониться своему государю; толпы, которые на твоих глазах вливались в пещеру, — это мусульманские воины со всех концов Испании. И я из них. Ты видел разрушенную предмостную башню в Старой Кастилии? В ней я провел много сотен лет и туда обязан вернуться до зари. А конные и пешие воины, застывшие в строю в соседних пещерах, — все это очарованные защитники Гранады. В книге судеб написано, что, когда минет срок заклятия, Боабдил ринется с горы во главе своего войска, отвоюет наследный дворец Альгамбры и гранадский престол, соберет воедино рассеянных по всей Испании зачарованных воинов, и зеленое знамя пророка снова заплещется над полуостровом.
— И когда же это все будет? — говорю.
— Аллах один ведает; мы уже надеялись, что близок день избавления, но Альгамбра попала в железные руки неусыпного правителя, закаленного старого воина, всем известного под именем коменданта Манко. И пока такой воитель стоит головной заставою, готовый отразить первый натиск с горы, придется Боабдилу и его витязям еще подремать.
Комендант выпрямился в кресле, поправил палаш и подкрутил усы.
— Словом, чтоб, опять же, не слишком докучать вашему превосходительству, конник рассказал мне все это и спешился.
— Побудь здесь, — сказал он, — и постереги моего коня, а я пойду преклоню колено перед Боабдилом.
Вслед за этими словами он пристал к толпе, которая чередом продвигалась к трону.
— Как быть? — подумал я, оставшись сам по себе. — Ждать ли здесь, пока этот нечестивец вернется и умыкнет меня на своем бешеном скакуне бог весть куда; а может, не тратя времени попусту, вырваться из сонмища этих живых мертвецов? Ваше превосходительство сами знаете, солдат долго не раздумывает. Что до лошади, то хозяин ее был завзятый враг нашей веры и королевства, так что лошадь его по законам войны была моя. Я перескочил с крупа в седло, дернул поводья, шлепнул коня по бокам мавританскими стременами: забрался сюда, так пусть и выбирается, как знает. Когда мы скакали мимо тех залов, где мусульманские конники стояли в недвижном строю, мне почудились бряцание оружия и глухой гул голосов. Я еще раз поддал коню стременами, и мы помчались вдвое быстрее. Позади раздался грохот, словно от обвала; цокнули о камень тысячи копыт; меня нагнала бесчисленная толпа, понесла и вышвырнула из пещеры; тысячи тысяч теней разлетались на все четыре стороны.
В вихре и сумятице я грянулся оземь и лишился чувств. Когда я пришел в себя, оказалось, что я лежу на уступе скалы, а конь стоит возле: упавши, я не отпустил уздечки, а то бы он, пожалуй, умчался в свою Старую Кастилию.
Ваше превосходительство легко можете себе представить мое изумление, когда я огляделся кругом и увидел заросли алоэ, индийские смоквы и прочие южные растения, а внизу был большой город с башнями, дворцами и громадным собором.
Я побрел вниз, взяв коня в повод: сесть на него я побоялся, чтоб он чего не выкинул, мало ли. По пути мне встретился ваш патруль, и я узнал от него, что подо мною — о диво! — лежит Гранада, а сам я у стен Альгамбры, крепости неустрашимого коменданта Манко, грозы всех зачарованных мусульман. Услышав это, я решил тут же явиться к вашему превосходительству, рассказать вам обо всем и упредить об опасностях вокруг и снизу, чтобы вы своевременно оборонили крепость и самое королевство от этого мерзостного воинства, затаившегося в утробе земли.
— Так скажи, друг, ты ведь опытный воин и нанюхался пороху, — сказал комендант, — как, по-твоему, вернее уберечься от беды?
— Смею ли я, простой рядовой, — смиренно сказал солдат, — давать советы вашему превосходительству, столь умудренному боевым опытом? Мне лишь кажется, что если ваше превосходительство прикажете наглухо замуровать все горные пещеры и расселины, то Боабдил со своими полчищами окажется вроде как в подземной мышеловке. А если еще и святой отец, — добавил солдат, отвесив почтительный поклон иноку и набожно перекрестившись, — удостоит освятить эти завалы и укрепить их крестами, мощами и святынями, то что против них любые заклятья нечестивых!
— Да, святыни — суть крепость нерушимая, — отозвался монах.
А комендант подбоченился, возложив руку на эфес своего толедского палаша, вперил взор в солдата и медленно повел головой из стороны в сторону.
— Неужто же, приятель, — сказал он, — ты и вправду полагал обморочить меня такими дурацкими байками об очарованных горах и зачарованных маврах? Молчать, мерзавец! — Ни слова больше. Может, ты и старый солдат, но пред тобой солдат куда постарше, так что оставь свои воинские хитрости. Эй, стража! Заковать малого в кандалы.
Скромная служанка хотела было замолвить словечко за пленника, но, глянув на коменданта, смолчала.
Заковывая солдата, один из стражей заметил, что карман его отнюдь не пуст, и вытащил оттуда длинный, туго набитый кожаный кошель. Взяв его за конец, он вытряхнул содержимое на стол перед комендантом, и надо сказать, что добыча была отменная. Перстни, украшения, жемчужные четки, сверкающие алмазные крестики, куча старинных золотых монет — все звякнули со стола на пол и раскатились по чертогу.
Правосудие приостановилось — все ползали, собираючи раскатившиеся сокровища. Один комендант, преисполненный подлинно испанской гордости, сидел горделиво и неподвижно, хотя в глазах его мелькала тревога, покуда последняя монета и последний перстень не были уложены обратно в кошель.
Монах был не столь спокоен: лик его пылал, как печь, а глаза блестели и разбегались при виде четок и крестов.
— Ах ты, гнусный святотатец! — воскликнул он. — Храм или часовню ты ограбил, стяжав столь святые реликвии?
— Ни храм, ни часовню, честной отец. Добыча-то, может, и святотатственная, но ее давным-давно стяжал тот нечестивый всадник, о котором шла речь. О ней-то я и собирался сказать его превосходительству, когда он мне запретил говорить: я, завладев чужой лошадью, положил в карман кожаный мешок, который висел у луки, и в нем, как видите, давняя добыча, с тех еще пор, как здесь и всюду хозяйничали мавры.
— Рассказывай, рассказывай, а пока что посиди-ка ты у нас в Алых Башнях: они хоть и не под заклятием, но годятся на такой случай не хуже любой твоей мавританской зачарованной пещеры, — усмехнулся комендант.
— Да как ваше превосходительство устроите, на том и спасибо, — безмятежно сказал пленник. — Мне что, мне любое помещение сойдет; ваше превосходительство сами знаете: солдат — человек привычный и привередничать не станет. Была бы темница покрепче да похлебка погуще, а там хоть трава не расти. Об одном только попрошу ваше превосходительство: позаботившись обо мне, не забудьте заткнуть горные ходы-выходы.
На том покамест и кончилось. Узника отвели в Алые Башни, в самый надежный каземат, арабскому коню нашлось место на конюшне его превосходительства, а кожаному мешку — в его превосходительства заветном ларчике. Правда, монах закинул было удочку насчет того, что награбленные святыни — суть достояние церкви, но комендант его как-то не расслышал, и пречестной брат решил понапрасну не настаивать на своем, а просто оповестить об этом церковные власти в Гранаде.
Чтобы понять, отчего старый комендант Манко был так крут и скор на расправу, надо знать, что в то время в горах Альпухарры по соседству с Гранадой бесчинствовала шайка разбойников, дерзкого главаря которой звали Мануэль Бораско. Они разъезжали по дорогам и даже являлись переодетыми в городе, вынюхивая караваны с товаром и путников с туго набитым кошельком; потом их поджидали и обчищали в какой-нибудь глухомани. Эти беспрестанные и наглые грабежи наконец растревожили правительство, и местному начальству были разосланы указания не дремать и хватать всех подозрительных бродяг. Комендант Манко проявлял особое усердие, ведь о его крепости поговаривали худо, и теперь он не сомневался, что изловил кого-то из подручных Бораско.
