…Двор лесопилки был заполнен полуголыми людьми — массой потных коричневых тел, блестевших под лучами солнца. Он сообразил: это новые рабочие, нанятые вместо него и его товарищей мистером Лимом. Казалось, эти люди не знают усталости: все в непрерывном движении, все куда-то бегут. Одни тащат бревна и доски, другие грузят их на машины… Он знал: таков ритм работы на лесопилке мистера Лима. Здесь ты должен вкалывать без остановки, без отдыха. Порядки здесь заводит мистер Лим, а ты изволь им подчиняться, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули на улицу. Каждый понимает: стоит ему уйти — и на его место ринутся другие. Никто не желает подыхать с голодухи!
«Бедняги, — прошептал он. — Рабы в собственной стране! Рабы иноземцев!» И осекся, когда вспомнил, зачем пришел сюда и что ему надо от мистера Лима Атика. «Смешно, — снова подумал он. — Я знаю, что здесь сущий ад, но все-таки хочу сюда вернуться. — И сам себе признался: — Только ради Далисай и Ибарры! И ради себя. Это единственный выход. Иначе всем нам крышка!»
Его размышления оборвал злобный голос. Он его сразу узнал — голос Лима Атика.
— Лаботать! Лаботать! А ну, быстлее, сволоци! Мелзкие филиппинцы! Безмозглые твали! Плогоню всех!
Мистер Лим ругал рабочих, сгружавших бревна. И те сразу забегали, засуетились, словно мыши, услышавшие кошачий вой. Вены на их руках вздулись, готовые прорвать коричневую кожу…
А вот и сам хозяин — мистер Лим. Это тучный желтокожий мужчина. Он в дорогом белом костюме, в руках у него трость, на пальцах и запястьях сверкают драгоценности, на ногах — лаковые туфли. Из-под полуприкрытых век он внимательно наблюдает за полуголыми людьми, снующими вокруг него. Лим Атик — олицетворение богатства, власти, процветания.
В его памяти всплыло виденное когда-то: дерево… очень сухое, с ломкими ветвями и почерневшими листьями, а на этих ветвях, словно кандалы, — толстые жилы баньяна… жирного, здорового баньяна с густой зеленой листвой…
Он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и на миг забыл, зачем он сюда пришел, забыл о Далисай и Ибарре. Бессознательно сделал шаг, другой — и оказался перед толстым человеком с тростью.
Мистер Лим встретил его ухмылкой. Осмотрел с ног до головы, чмокнул губами, выпятил подбородок.
— Ну, в цем дело? Зацем явился? Ти мне не нузен. Я вцела нанял длугого вместо тебя.
Он сжал зубы. Внутри у него все клокотало, но он взял себя в руки.
— Вы обошлись со мной несправедливо. Вы же знаете, мы не сделали ничего плохого. Мы лишь просили о прибавке. Все было законно…
Голос его был тихим-тихим. Он вынужден был так говорить.
— Ви много лазговаливаете. Не хотели как было — не надо. Областяйтесь к своему плавительству! — И, сказав так, мистер Лим повернулся к нему спиной.
Он растерянно посмотрел ему вслед, не поняв в первую минуту, что, собственно, теперь будет. И, все еще недоумевая, бросился за мистером Лимом, догнал его, схватил за плечо…
Все исчезло мгновенно — он даже не почувствовал удара тростью по голове…
Стартер нашей машины мощно порычал некоторое время и затих. Все четверо острили и хохотали, незлобно переругивались, опершись на откинутый капот двигателя.
Я испуганно подумал, что сядет аккумулятор. Несмотря на боль в ноге, поторопился нажать посильнее. Стартер тонко взвизгнул несколько раз, а двигатель слегка чихнул. Недаром, подумалось мне, доктор говорил, что после сильного приступа возможен временный паралич правой стороны тела. Острая боль в руке и ноге не проходила и даже усиливалась. Только я не стал жаловаться на это своим ребятам. Я вообще не люблю напоминать им о себе.
— Ну, что там? — высунулся я в окно. — Аккумулятор сядет! — Сестры сгрудились вокруг Боя. На его лице играла лукавая ухмылка.
— Сели, пап. Подтолкни! Как только толкнешь, запрыгивай внутрь… И подсоси побольше бензина! — Он с силой захлопнул капот. — Давай! — Все рассмеялись.
— Знаю я твои старые шуточки, — ответил я добродушно.
Я давно уже не обращаю внимания на их постоянные подшучивания над моей физической слабостью. А их мать как-то сказала: «Ты хоть посмотри на своих детей! В отличие от тебя они все время помнят о тебе. Знай это».
Раздался слабенький голосок Ланы:
— Толкай, толкай!
Дети подталкивают машину все вместе. Она и в самом деле прочная, это всем машинам машина, только что-то двигатель не хочет заводиться.
Лиза кажется безразличной, пока ей в голову не приходит разумная мысль, и от ее безразличия не остается и следа:
— Что-то здесь сомнительно. А бензин-то у нас есть?
Взрыв всеобщего возмущения подтверждает ее догадку. У кого же еще удастся выудить сегодня десять песо на бензин, кроме как у нашей мамы? Жизнь наша с давних пор была полна всяких стычек. Теперь из-за машины. Только Лана умеет ездить на машине без бензина! Вот тебе и «давай»!
— Я пришел, мам, — говорит Бой матери. — Не хочу входить, чтобы не наследить в доме.
Глоринг догоняет его и со злости отвешивает подзатыльник.
— Я с вами, — говорю я. — Надо заглянуть к Камило.
— Только поскорей, пап, ладно?.. — кричит Лана. — Пап, я пока порулю!
Все смеются. У нас всем известно о нашем с ней печальном водительском опыте. Раз она подавала машину назад, и я, отец, находился тут же, и все же она едва не сбила человека.
— Нет, я просто не могу! Какой же ты глупый… — раздраженно начинает Глоринг. — Тебе за нее столько бы дали в антикварном магазине!
Все как один делают «ш-ш-ш-ш», успокаивая мать.
Я с ними всегда немного робею. Помню, как-то я задремал ненароком и через некоторое время почувствовал, что методично бьюсь головой о стенку буфета, а мои близкие перешептываются и смеются надо мной.
— Зачем вы лазили в багажник? — строгим голосом говорю я. — Мне все видно.
— А-а, это, наверное, мама нас выдала!
— Я сам все вижу.
— Поехали. Не то попадем в самый час пик, — высказывает опасение Лиза.
— Я сяду за руль, Лана. Все должно быть поровну, — убеждает Бой сестру.
— Ты с нами? Да, пап? — кричит Лана. — Поехали! Только ты не ругай нас, как тогда под мостом… а то мы тебя высадим!
Этим глупышкам только дай повод посмеяться. Пожалуй, мне сегодня не отдохнуть.; Придется их развлекать.
— Я вижу, вы опять роетесь в багажнике.
— Там только запасное колесо!
— А где же мои старые картины?
Все обменялись многозначительными взглядами. Чтобы выручить их, Лоурдес ответила:
— Папа, это они задумали покататься. Но я, кажется, должна к ним присоединиться… У Джуниора кончилось лекарство.
Вот так.
Удача выпадает, как счастливый билет!.. Если бы только не Лоурдес, я бы ни за что не разрешил им «прихватить», как они это называли, старинные картины, которые оставил мне в наследство мой покойный друг. Они были очень дороги мне. Однако машина, наконец, завелась. Теперь поехали! Ради Лоурдес.
«Мы вам заплатим, — просили мы доктора, — вылечите только в своей больнице ее мужа». Но доктор ответил, что уже нет никакой возможности, что они и так только и делают, что пичкают его наркотиками, а у него все легкие источены, в кавернах, и надежды на излечение нет.
Что будет, когда умрет Джуниор?.. Бедные мои внуки… Впрочем, сейчас я больше жалею своих детей. Четверо внуков живут в довольстве с дедушкой и бабушкой, родителями Джуниора. Лоурдес сама отдала их. Им все трудней было оставаться в этом доме, постоянно испытывая страх, не заразились ли они от отца. И все же, легко ли детям без Лоурдес? Всю ночь напролет она, моя старшая дочь, мой первенец, проводит за пишущей машинкой… Она вынуждена брать много переписки, которую достает для нее Лана. Но меня изо дня в день одолевает сомнение, нужно ли на самом деле ей так много печатать. По крайней мере незачем брать столько работы на заказ. Что, в этих студиях на радио или телевидении нет своих машинисток, чтобы перепечатывать сценарии? Наверное, пусть лучше всемогущая подруга Лорна через своего приятеля, режиссера-постановщика на телевидении, устроит ее на работу, раз считает ее «способным сотрудником» (не поэтому ли и Лана ощущает, как мне кажется, что ей надо все время общаться с талантливыми людьми, чтобы не зачахли ее собственные способности? В свое время она хотела стать артисткой… Разбитые мечты!). А эту машинку, которую дала ей сестра, отдать бы кому-нибудь внаем без возврата.
Лана. Я не склонен плохо думать об этой моей дочке. Но мне тяжело и больно оттого, что она проявляет ко мне как к отцу неуважение. Спросил ее: «Кто же это помог тебе, Лана, сделать такой живот?» А она с откровенностью, какую не часто встретишь, отвечает: «Джо его зовут. У него есть жена, папа».
