Течет река Эльба - Алексей Филиппович Киреев

Субботним вечером Курт Ромахер вошел в гасштет «Добро пожаловать», что находился в небольшой уютной роще километрах в пяти от города. В низком мрачном зале было многолюдно. Дым от дешевых сигарет сизым облаком плавал под потолком. Немцы пили кофе с коньяком, крепкое пиво, играли в карты.

Хозяин кафе Петкер, маленький, толстенький, с большой лысиной и выпуклыми глазами, трусцой бегал от окна к окну, с шумом опускал массивные жалюзи, улыбался посетителям.

— Добрый вечер, Курт, — прокартавил он. — Давненько не был у нас, давненько.

— Дела, Петкер, дела, — ответил Курт, стряхивая пепел с сигареты. — Вот и сегодня случайно забежал. — Курт многозначительно улыбнулся. — Мимоходом!

Сев за столик, Курт то и дело посматривал на входную дверь. Время от времени под его левым глазом появлялся нервный тик. И казалось, что Ромахер кому-то подмигивает.

Стройная блондинка смело вошла в гасштет, остановилась у порога и, сощурив глаза, пристально окинула зал.

— Хелло, Марта! — крикнул Курт. — Я здесь. — Ромахер поднялся навстречу женщине. Поцеловав ей руку, он взял ее за локоть и провел к своему столику.

— Подходящее место для свидания, — заметила Марта, снимая черные гипюровые перчатки. — Пригород, старина...

— И добрый, гостеприимный хозяин, — заметил Курт. — Оберс! — крикнул он Петкеру. — Два раза коньяк, два — пива!

Петкер почти бегом принес заказ. Ставя на небольшие картонные кружочки пиво, он сказал:

— На здоровье, Курт. На здоровье, фрау... э... э...

— Марта, — подсказал Ромахер.

Марта, улыбнувшись Петкеру, ловким движением опрокинула рюмку, немного подержала коньяк во рту, испытывая его на вкус. Курт тоже выпил.

Закурили.

Марта, складывая в трубочку ярко накрашенные губы, пускала в потолок замысловатые кольца. Она умела это делать артистично, потому что была киноактрисой. И было время, когда режиссеры давали ей порядочные роли: английской королевы, любовницы-аристократки... Теперь, правда, она чаще играет деревенских девок. Ведь времена меняются, роли — тоже.

Рюмка между тем была пуста.

— Налей, майн херц!

Петкер снова принес двойную порцию коньяка, две кружки пива.

— Будь здоров, милый, — насмешливо бросила Марта и выпила рюмку. — Как дышит твоя лавка? — затем спросила она, зная, что Ромахер работает в государственном магазине, который называется «ХО».

— Процветает! — воскликнул Курт. — Заходи, посмотришь.

— Спасибо, загляну.

В углу задребезжал старый рояль. Марта обернулась на звук: на низеньком пуфике сидел музыкант.

— Это Кока, русский эмигрант, — сказал Курт. — Его семья перебралась к к нам давно.

Кока резко ударил по клавишам, заиграл фокстрот. Несколько пар забегали по паркету. Потом танцующих стало больше. В зале сделалось тесно, как на маленькой танцплощадке.

Пианист играл с увлечением. Словно ванька-встанька, подпрыгивал на пуфике, покачивался из стороны в сторону, подмигивал танцующим. А когда в насыщенном винными парами и терпким табачным дымом воздухе прозвучали заключительные аккорды, все закричали:

— Браво! Браво! — И Кока, забившись словно в лихорадке, снова играл фокстрот, и опять десятки пар, разгоряченные и веселые, кружились в танце.

— Потанцуем? — предложил Курт.

На середине зала он взял ее за талию, легонько притянул к себе, и они заходили по кругу.

Марта была на голову ниже Курта — высокого, курносого шатена с мощными челюстями, большим чистым лбом. Танцуя, Марта заглядывала ему в глаза, и ей хотелось сказать: «Курт, сильный и ловкий Курт, брось подмигивать своим голубым лукавым глазом. Неужели ты опять задумал что-нибудь неладное? Скоро ли все это кончится, Курт? Скоро? Ну скажи, Курт?..»

Они приблизились к Коке. Ромахер потрепал его седые волосы, проговорил:

— Жми, майн гот! Тебе улыбается счастье.

Кока обернулся, помахал Курту рукой:

— Рад видеть тебя, дорогой Курт.

Кока еще несколько раз ударил по клавишам, захлопнул крышку рояля, подошел к Ромахеру.

— Знакомься — Марта, — сказал Курт и предложил ему выпить.

Кока, чокнувшись с Мартой, отпил несколько глотков пива.

— А ты молодец, Кока, — сказала Марта, разминая пальцами сигарету. — Куришь?

— Спасибо, бросил.

— Напрасно. Русские страшные курильщики.

— О! Вы знаете даже такие детали! — воскликнул Кока, протягивая руку за сигаретой. Марта демонстративно сунула пачку в сумочку. Кока улыбнулся:

— Благодарю вас.

— Не стоит — так, кажется, отвечают по-русски.

— На, кури, — предложил Коке Курт, открыв портсигар.

Кока осторожно взял сигарету, прикурил от зажигалки Ромахера, глубоко затянулся, закашлялся. На его глазах выступили слезы. Он со злостью швырнул сигарету в пепельницу, не глядя, потянулся к пивной кружке, но Марта, хохоча, быстро убрала ее в сторону и подсунула рюмку с коньяком. Кока разом выпил и как ни в чем не бывало вытер ладонью губы.

— Ах ты, комик! — воскликнула Марта и ласково потрепала его за ухо. — Тебя хоть сегодня в актеры записывай. Это у нас, артистов, называется умением перевоплотиться.

— Он всегда такой, — сказал Ромахер.

— Скоро закроют гасштет. Сыграй что-нибудь на прощание, — попросила Марта.

Кока встал, положил ладонь на грудь:

— Для вас, дорогая Марта, готов играть хоть всю ночь.

— Не выдержишь.

— Держу пари: один поцелуй прекрасной фрау.

На этот раз Кока играл что-то печальное. Его глаза казались грустными, усталыми.

О чем же думал в эти минуты Колька Сидоркин, сын старого русского эмигранта? Не о своих ли родных краях, что раскинулись по берегам реки Суры? Хоть и совсем мальчишкой был он тогда, но не забыл, как ходил с отцом на эту спокойную речку удить рыбу. Случалось, переправившись на другой берег, они бродили по лугам — сочным и шелковистым. Сколько было цветов на тех лугах! Клевер, ромашка, иван-да-марья... И это были, как говорил отец, их луга, собственные. А за лугами лес, смешанный лес: дубы стояли в серых папахах, сосны и ели своими шапками, казалось, подпирали