Зерна - Владимир Николаевич Крупин

Читатель, вы открыли сейчас эту книгу, наверняка одну из многих для вас. Но уж коль вы ее открыли, я осмелюсь остановить ваше внимание: сейчас, с этой минуты и до того момента, когда вы закроете последнюю страницу, вы становитесь соучастниками не столь редкого, однако знаменательного события — рождения нового автора.

Очередная для вас книга есть первая — самая первая! — того, чье имя стоит на обложке. С этой книгой молодой писатель входит в литературу, вы сейчас — один из первых его читателей… и судей.

Несколько слов о первых книгах вообще.

Известны случаи, когда первая книга автора становилась выдающимся событием для современников и вехой в истории литературы. Грибоедов так и остался для нас как автор первой и, к сожалению, единственной своей книги «Горе от ума». Достоевский вошел, поразив сразу своим талантом, опубликовав «Бедных людей». Но прямо скажем, такие исторические победы на первых шагах — крайне редкое явление. Пожалуй, они случаются реже, чем появляются гении, так как не каждый-то гений заявляет о себе с первого раза.

Куда чаще случается обратное. От нового автора ждут новых открытий, а он преподносит повторение известного, давно открытого. И это, право, случалось не только у тех, кто впоследствии подтвердил свою недаровитость, но и у писателей, чьи произведения стали потом национальной гордостью. Вспомните хотя бы первый поэтический опыт Некрасова — «Мечты и звуки».

Но есть еще особого рода первые книги, в которых автор — смело или робко, смотря по характеру, — оглядывается вокруг, открывает мир, старается понять, вдуматься — кто он сам такой, что связывает его с остальными людьми. И, как правило, эти первооткрытия сопровождаются тем непосредственным удивлением, которое часто, увы, затем утрачивается. При этом вовсе не обязательно автор первой книги должен быть простодушно наивен. Удивление не мешает проявлять и проницательность и глубину.

Было бы, наверное, некоторой неосторожностью с моей стороны заявлять, что молодой писатель В. Крупин чрезвычайно глубок, исключительно прозорлив в своей первой книге «Зерна», Пусть сам читатель оценивает его. Но бесспорно, на мой взгляд, одно — он обладает своим взглядом, своим отношением, что принято в обиходе называть несколько подзатасканным словом — самобытностью. И по рассказам и повести отчетливо чувствуешь, что она идет от пережитого, от биографии человека, который родился в глубине России, чье детство легло на голодный конец войны, на тяжелое послевоенное время, кому пришлось пробиваться к образованию, к культуре, рассчитывая только на свои силы.

Родина у Крупина не просто предмет описания и умиления, а часть великого общего, которое подлежит сравнению. Родное может даже проигрывать в этом сравнении, но тем сильней чувствуешь его связь с собой. «Мои кастальские ключи, — признается автор, — текут из-под сосны».

Бесхитростные истории, рассказанные от лица автора или от лица старой женщины-матери, рассказы, миниатюры, — не просто повествование, но и оценка, и анализ жизни, часто своеобразный моральный кодекс, преподнесенный мимоходом и неназойливо.

Голубей выгнали из чердака, вставили окно, наутро окно разбито, один голубь мертв. Тот, первый, который прокладывает дорогу остальным.

Писатель только тогда имеет право называться писателем, когда видит и чувствует не так, как заурядный человек. Он обязан увидеть то, мимо чего другие проходят, не обращая внимания, его должно радовать и огорчать то, что других оставляет равнодушными. Если же писатель заурядно чувствует, он преподносит духовный ширпотреб, а потому такой писатель неинтересен, больше того — не нужен. Зачем читателю сообщать, что он и сам уже давно ощущает.

Первая книга не дает никаких прав на снисхождение. Ее следует судить столь же строго, как и любую другую книгу. Не сомневаюсь, кому-то что-то может здесь не понравиться, что-то кого-то оставит равнодушным, но если вы, читая, почувствуете, как я почувствовал, надежду — этот автор еще скажет нам многое, — значит, творческое знакомство оказалось содержательным.

Читателю остается ждать новых встреч, от автора зависит, чтобы они произошли как можно быстрей.

Владимир Тендряков

Со старухой в поезде ехала. Да не как-нибудь — в плацкартном вагоне. В общий-то вагон сейчас не больно народ загонишь.

Старуха эта вологодская, я вятская. Земля одинаковая, и жизни сходятся. Я чего вспомню, она поддерживает: эдак, эдак! Чего, говорит, дочери везу, так не поверишь, засмеешь. «А что такое?» И смех, и горе, говорит, в гости со своей ложкой еду. Раскрывает чемодан — полный ложек-писанок. Объясняет, что дочь просила привезти: нынче, написала, ложки деревянные за редкость считают. Еще заказывала старинную икону, но икону мать не повезла: дочь в бога не верит, а ради баловства ни к чему.

Тут и я в свою сумку полезла. Смеюсь: «Погли-ка, а я-то чего сыну везу — дымковскую вятскую игрушку». Нарядная барышня с кавалером в лодке сидит.

Не дивно ли, игрушки, а не продовольствие везем? Вспомнили, как по три мешка картошки таранили, на муку меняли…

Вот сказала, что со старухой ехала. Только мы и в том сошлись, что не старухи мы, хоть и бабушки. Хоть пословица и есть: старый старится, молодой растет, да на самом деле старый живет, а молодой все жить думает. Старые к месту определились, а молодые мечутся.

Первая внучка родилась, ну, говорю своему мужику: здравствуй, дедушка! Нет, отвечает, мать, не буду дедушкой зваться, пока сама внучка не назовет. Не заждался, году не прошло, как заговорила. Я его поддразниваю: бороду отпускай, сказки рассказывай. Так-то бы он много чего порассказывал, много наизусть знает, старая закалка, да внучку увезли. Тут телеграмма от сына: вторая внучка, потом у среднего внук, да так до семи и догнали. Не при нас живут, все наездами. Или мы к ним. Хорошо принимают, не пообидишься, но поживешь, и домой тянет. Дом есть дом.

Сейчас дежурной в гостинице работаю, на командировочных насмотрелась. Номера у нас теплые, телевизор стоит, поломытье каждый день, а редчайший случай, чтоб кто-то домой не торопился…

Плохо без постоянного места жительства. Вот взять, к примеру, хоть голубей. В гостинице на чердаке много голубей живет. А по одно время хотели выселить: чердак загрязнили, да и кричат, клиентов беспокоят.

Утром их выгнали, вставили окно. Они весь день летали, беспокоились, а обратно попасть не могут.

И вечером, как им садиться, тоже кричали. Я занялась с приезжими — вечером много прибывает, всех разместила. Раскладушки