забывал поглядывать, чтобы крепче держали мать, прибежавшую с воплем осиплым, — и потому только, что споро, моментом, все слажено было, в полчаса утопшую Катьку очухали, и отвез их Захар Кузьмич, дочку и мать с ней в обнимку, домой…
…В селе секретов не бывает. Наутро же в конторе схватились мужики с управляющим за наряд институтским на клуни.
Дед Степан, который нужник в одно очко вторая неделя пошла сколотить не может, тут, ободренный недовольством, разошелся вовсю:
— Своим не хошь лишней копейки подбросить, а энтим тышшы кидашь? Ай у нас своих мастеров нет? Ай мы без них клуни не сладим?!
— Где они, мастера-то? — кинул из-за стола Захар Кузьмич.
Рабочие, прицепщики загудели:
— А хоть бы и мы взялись!..
— Да за такой-то наряд!
— Взялись бы. После работы, в выходные…
— Так вам местком и разрешил, — угрюмо кивнул управляющий.
— Разрешил бы. Директору бы только подсказать…
Из дымного угла двое шабашников, со стройки моста, наперекрички надсажаются:
— Мост тебе что? Клуня?!..
— Почему нам клуни не дал?!
— …а плата одна? Не согласны мы. Гони, коли так, и нам прибавку!
— Нет, ты ответь, ответь, почему нам клуни не дал?
— Мост к уборочной еще нужней, потому и не дал. — Захар Кузьмич сумрачнеет, а толкует ровно, хотя на горло и он брать умеет.
— Ишь, как он свой интерес блюдет. — Дед Степан протиснулся к самому столу, чтобы ловчей было перед носом управляющего руками махать. — А ты об народе подумал?! Об нем вот, — ткнул дед в тощую грудь прицепщика Андрея. — Пятерых ребятишков мужику прокормить надо, а сколь он на сенокосе заробит? Два рубля? Чё на них купишь, на деньги на эти? Аль не можно было, кабы ты захотел, мужиков поснимать с сенокоса да на клуни послать? А городские пусть бы на косилках задницы потрясли. Они, чай, не на стройку — корма заготовлять присланы…
Прицепщики, рабочие опять загудели, — согласны с дедом. Трактористы только помалкивают. Степан Иваныч, агроном, вскочил со стула.
— Чего ты, дед, городишь? Неужели городские лучше наших мужиков на сенокосе сработают? Или, может быть, наши лучше их, инженеров, клуни построят?
— А может и так! — взморщил лоб дед Степан и затряс седой головенкой. — Чай мы тоже не дурные, понимаем, что к чему…
Затренькал телефон. Захар Кузьмич поднял трубку, послушав, бросил на место.
— Директор вызывает. — Степану Иванычу наказал: — Институтские соберутся, другая бригада, на свеклу посылай. — И, понурый, подался к дверям. За спиной все дед не унимается:
— Не знай еще, что директор скажет. Агроном, слышно, без спросу городских на стройку назначил…
Вышел Захар Кузьмич из конторы — тяжело на душе, как будто его обозвали вором, но злости даже на деда Степана нет, а одна растревоженность.
Завел мотоцикл, катит по пыльной шоссейке, думает все про то же:
«Кто знает, может, мужики правильно меня попрекнули. Городским-то что: как ни сработают, пол-оклада им твердо идет. А мужикам за так никто ни рубля не заплатит, а на разных работах (хоть на том же сенокосе) сто рублей заработать — надо по две нормы давать. Попробуй-ка дай (не две, полторы хотя бы). Никто не даст».
В приемной, только вошел, секретарша сует бумажку:
— Захар Кузьмич… здравствуйте… распишитесь вот тут.
Посмотрел, от злости кинулся в голову жар: приказ на удержание Игнашкиных штрафных. Только на прошлой неделе за то, что ночная дежурная на санпосту не словила машину, высчитал директор из зарплаты Захара Кузьмича двадцать рублей, и опять штрафует.
— Есть кто у него?
— Участковый с каким-то.
— Это я с собой возьму, — и прошел в кабинет.
Лицо у директора мужичье, голос сиповатый, взгляд же — директорский, а за столом сидит так ладно, будто влитой.
Возле окна участковый руками разводит.
— Ну что с ним делать? В отдаленный район выселять?
На диване — потрепанный мужичишка в угол вжался, ежится под директорским взглядом. Садясь рядом, Захар Кузьмич учуял похмельный перегар.
— Что делать, говоришь? Это не наша забота. Нам с такими некогда цацкаться. — Директор к участковому и головы не повернет, что толкует тот про товарищеский суд, вроде и не слышит. Подавшись через стол к мужичишке, рубит:
— Все. Разговор кончен. Аванс с тебя взыщем через суд. Можешь идти.
Едва тот от дивана отвалился, директор к Захару Кузьмичу:
— Садись ближе.
Участковый встал, погодил на месте — не глядит на него директор, пошел за мужичишкой вслед.
Захар Кузьмич подсел к столу. Ему в глаза уперся строгий директорский взгляд.
— Приказ читал?
У Захара Кузьмича злости на директора скопилось довольно, приказ швырнул на стол.
— Вот он… — А глаза не отвел.
— Кто тебе дал право карантин нарушать?
— Да какое там нарушение…
— Выходит, опять врет инспектор?
— Это вы как хотите понимайте… — Управляющий норовит отвечать ровней, а голос сам собой вздрагивает, хрипнет. — Только если высчитаете, сейчас заявление подам. Плотничать пойду. Худо-бедно, своих полторы сотни всегда заработаю, и вычетов не будет.
— Ты мне заявленьем не грози! — поднял голос директор. — Ты еще и коммунист, не забудь об этом.
— А что?! — покраснел от обиды Захар Кузьмич. — Если я коммунист, так надо мной и измываться можно?!
— Это как же понять «измываться»? — с угрозой нахмурился директор.
— А что рублем бьете каждый раз, разве не измывание?!
— Выговора на тебя не действуют…
— Не действуют — снимите.
— Снимать тебя пока не за что, а к дисциплине приучим. Почему из всех отделений твои рабочие чаще всех карантин нарушают? То тракторы шпарят напрямую, то лошадь запрягут потихоньку… Почему? Да потому, что ты не работаешь с народом и вдобавок сам дурные примеры подаешь…
— Да разве в этом дело? — качнул головой Захар Кузьмич. — Надоел народу зряшний карантин, ох как надоел! Ведь уж месяц прошел, как скотина поправилась, карантин давно снять пора, а все держат…
— Мало что ты считаешь.
— Да и зоотехник про то же говорит.
— Ну, знаешь… У санинспекции свои соображения…
Захар Кузьмич заметил, что оба они приостыли немного.
Директор свел глаза на приказ, поворочался в кресле, закончил строго:
— Вот так, запомни! — и потише (тихий голос не подходит директору) прибавил: — Мне тоже не больно-то приятно выслушивать жалобы из района…
Помолчали.
— Мне идти надо, — поднялся Захар Кузьмич.
— Погоди. — Голос у директора опять стал чужим. — Главный разрешил тебе городских на строительство клунь направить, — я не возражаю. Но учти, — он погрозил толстым пальцем, — сорвешь план заготовки кормов — пеняй на себя.
— Да я от вас за пять-то лет и слова доброго не слыхал, — не сдержался управляющий и пошел, усмехаясь про себя:
«Вроде только мне клуни эти нужны».
Услышал позади: крякнул директор.
Из центральной Захар Кузьмич
