Очутившись в комнате Яниса, Гунар осмотрелся. Засохший рачий панцирь. Гремучая кожа. М-да, такие, значит, дела. Чтобы съездить на охоту, отпуск совсем не обязателен. Сейчас самое время для раков — махнуть бы в Белоруссию. И не туда, где прошлым летом мелочились, а подальше, в глубинку. Под Лепель. Под Дедушкино. В глухомань к медведям и зубрам. К староверам, считающим раков нечистью. Дней на пять. Вот это да! Надо расспросить Гарбуша, тот как раз вернулся из тех мест с очередной халтуры. Со своими стариками крышу крыл на какой-то церкви. Рассказывал, будто натаскал за вечер штук пятьсот. И каких! Толщиной в стакан. Которые поменьше, тех швыряли обратно. Непременно в Белоруссию! Может, и Витаута удастся подбить. Одному трястись в такую даль скучновато. Взять палатку, надувную лодку. И спиннинг прихватить, садок с живцами. Ну, и переметы.
В передней затренькал телефон. Пусть названивают. Асю домогаются, не меня. По мне это чудо прогресса может лежать вверх тормашками. Говорят, за границей в таких случаях подключают специальный автомат: уважаемая госпожа, к сожалению, испарилась, позвоните в другой раз.
— Слушаю.
— Алло!
— Говорите!
— Куда я попала?
— Во-первых, здравствуйте! Кому вы собирались звонить?
— Алло!
— Должно быть, ошиблись номером.
— Ты, Гунар?
— Да...
Судя по голосу, он говорил со старой женщиной,
— Это квартира Малыней?
— Да, да!
— Говорит Мейерхоф. Алма.
— А-а! Прошу прощения. Не узнал вас.
— Все в порядке. Невелик интерес узнавать престарелых родственников. Ася дома? О семейных делах толковать с мужчинами — только время терять. Все забывают и сами решить ничего не могут.
— Нет Аси дома, нет ее. И в ближайшее время не будет.
— Что ж, придется говорить с тобой. Возьми листок бумаги и запиши для памяти. В среду в восемь ты должен быть на улице Скарню. Записал? Дело серьезное, так что потрудись прийти.
Самым забавным было то, что все это под диктовку Алмы он запечатлел на бумаге.
— Ну вот видишь, мы в тобой договорились.
— Вроде да...
— Все понял?
— Как будто.
— Что тебе все-таки неясно?
— По какому случаю...
— Придешь, узнаешь. Еще родственником называется. Без причины не стала бы звонить.
Кем Алма доводилась Асе по родословному древу, Гунар затруднялся сказать. То ли двоюродной сестрой отца. То ли двоюродной сестрой тетки. Но время от времени Алма появлялась на горизонте, помахивая высоко поднятым знаменем мистического родства. Последний раз они виделись примерно год назад на похоронах Карла Мейерхофа. Мастер по дамским корсетам скончался в возрасте семидесяти пяти. Сколько же теперь Алме?
Вернувшись в комнату Яниса, Гунар остановился в нерешительности. Где тут искать кофе? Все полки секции заставлены звукозаписывающей и звуковоспроизводящей аппаратурой. Динамики, микрофоны, наушники, мотки проводов, изоляции, розетки, штепсели, штеккеры. Гунар распахнул дверцу ближайшего шкафа. Оттуда вывалились хоккейные шайбы. В соседнем шкафчике старательно сложены тренировочные доспехи. Коньки, деревянная ложка. Дальше — учебники, тетрадки, письменные принадлежности, альбомы с почтовыми марками, пестрящее месиво значков, медаль на шнурке: третье место в межшкольной спартакиаде.
Роюсь в шкафчиках совсем как ротный старшина, промелькнуло у него в голове. И должен признаться, не без любопытства. Вторжение в сыновние владения чем-то его будоражило. Хотя ничего такого, что оказалось бы вне дозволенных границ, не нашлось. Яниса он знает достаточно хорошо. И все же... Так ли он уверен? В себе и в Янисе. Очевидно, он не исключал возможность отыскать и нечто такое, что поколебало бы его уверенность. Знать всю подноготную другого человека — какое самообольщение. Даже если этот другой твой собственный сын. Ничего он не знает о сыне. Ничего. К счастью, в шкафчике лежат коньки и тренировочный костюм. Старательно сложенный. Пока все в порядке. А если бы он там обнаружил, ну, скажем, финку или коллекцию девичьих штанишек? В семнадцать лет в голове еще ветер гуляет. И у тех юношей, что из зала суда в дальнейшую жизнь отправляются в тюремных «воронка́х», нередко бывают такие же родители, верящие, надеющиеся.
Янис, к счастью, увлечен хоккеем. С тренировок является домой до того измочаленным, едва на ногах держится. Но любовь к порядку — тут опять о себе дает знать наследственность — любовь к порядку у него от деда и от матери.
А ну его к черту, этот кофе. Нет так нет. Заварю чай. Кофе у Яниса где-то припрятан. Это точно. Да попробуй найди, не перевернув все вверх дном. Его начинали раздражать эти поиски с оттенком обыска. Э, ладно, чего там. Каждый имеет право на свой шкафчик, куда другим совать нос не обязательно. А то получится так: кофе он отыщет, но сможет ли спокойно смотреть сыну в глаза? Незачем ему знать, что находится в этих ящиках. Доверять и верить — гораздо лучше, чем знать.
Гунар уже собирался уйти из комнаты сына, когда заметил на столе броскую обложку журнала. Ого! Verzeihen Sie bitte. Когда-то и мы немного знали deutsch. Он наскоро полистал глянцевитые страницы мелованной бумаги. И неожиданно среди цветных фотографий обнаружил нечто такое, что его заинтересовало значительно больше, чем рассказ о личной жизни Мухаммеда Али или статья о трещине в земной коре где-то на дне Тихого океана. Табель успеваемости Яниса! Какой захватывающий документ! Он успел напрочь позабыть о том, что в мире существуют школьные табеля. Янисов табель он не видел вот уже несколько лет. Разве не полагается их подписывать родителям? В прежние времена подписывали.
Ученика десятого класса... Нет, в самом деле интересно! Латышский язык 3, литература 3, русский язык 3, алгебра 3, геометрия 3, история 3, труд 3, физика 3, астрономия 4, химия 3, биология 3, география 3, иностранный язык 3... Невероятно интересный документ... Физкультура 5, поведение отлично. Переводится в одиннадцатый класс. М-да...
Гунар положил табель обратно в журнал. Помедлил, барабаня пальцами о край стола. Опять извлек табель, перечитал с начала до конца.
В общем-то, он догадывался. Это не явилось для него полной неожиданностью. Он думал не столько о Янисе. Вспоминал свою юность. Видел самого себя. Как все знакомо. Точно он был Янисом, а Янис был им. Это его и потрясло.
Надоело, господи, как мне все надоело, не могу больше, сил моих нет, и как он не понимает! О других Гунар совсем не думает. Разумеется, я тоже виновата, сама избаловала, двадцать лет потакала его мужскому эгоизму. Все тяготы и хлопоты на мне, где же справедливость, а Гунар считает, что так и надо. Да еще и ворчит, еще недоволен, упрямится. Будто нарочно мои нервы испытывает, валяет дурака, капризничает, говорит «нет» лишь потому, что я сказала «да», и говорит «да», раз я сказала «нет». Упрямство и строптивость у него в характере, с этим приходится мириться, однако в последнее время он стал совершенно несносен. Вчерашний же случай предел всему.
Сколько раз сам заводил разговор о том, как было бы хорошо отпуск провести вдвоем, подальше от дома, как в давние времена, когда они на лодках и плотах спускались вниз по рекам. Для того чтобы время отпусков совпало, он даже подал в отдел кадров особое заявление, и все получалось как нельзя лучше, просто отлично все получалось, Янис уехал в спортлагерь на тренировки. В кои-то веки они опять могли пожить спокойно, ни о чем не думая. Как она радовалась! Ей и во сне не снилось, что в последний момент Гунар все поломает. Шутка сказать — устроить такую поездку. Время летнее, гостиницы переполнены, каждый билет на дальние рейсы приходится брать с боем. А она-то, дуреха, старалась и думала: это все для Гунара, да, лишь бы его ублажить и порадовать, сама была в Польше, Чехословакии, Италии, Греции, а он, кроме Гагр, ничего не видел. В пятницу утром, когда Гунар, прищурив глаза в своей обычной гримасе упрямства, объявил, что не поедет, она не поверила. Это он так, решила, поедет, ну да, поупрямится и поедет, нет же никакой причины, чтобы не ехать. Но, проснувшись поутру, накануне отъезда, он прикинулся, будто с Луны свалился. Как, куда, зачем? Командировка? Что за командировка?
— Обычный семинар. Три дня пробудем в городе, потом...
— Нет, — сказал Гунар, — я не поеду.
— Почему?
— Не поеду.
— Очень мило, нечего сказать. Это когда билеты уже куплены, гостиница заказана!
— Все равно.
Раз уж Гунару что-то втемяшилось в голову, спорить с ним бесполезно, это все равно что спорить по телефону с говорящими часами. Разумеется, билет в любое время можно сдать, не это тревожило. Много ли недоставало, чтобы расстроился весь замысел, да и отпуск в целом. К счастью, она вспомнила про Мелиту.
— Ладно, твое дело, не хочешь ехать, не надо. Поедет Мелита. И поедет с радостью, можешь не сомневаться.
