ныне — ответственный работник ГПУ, отличный оперативник. И я верю: их разыщут и покарают по всей строгости закона [31].
Я глубоко верю в это. Верю в торжество справедливости. Изверги не уйдут от возмездия! Палачи, расстрелявшие асхабадских и бакинских комиссаров, расстрелявшие Полторацкого, тоже, надо полагать, надеялись на безнаказанность. Но вот передо мною газета «Известия» ТуркЦИКа. В ней опубликовано сообщение ТуркЧК и Особого отдела Туркфронта о расстреле врагов революции: Гаубица Петра Николаевича, организатора белогвардейского восстания в июле 1918 года в Асхабаде; Гербеева Николая Ефимовича, председателя следственной комиссии белогвардейцев, — по ее постановлению были расстреляны 9 асхабадских комиссаров; Белоконя Федора Семеновича, члена белогвардейского Закаспийского правительства, ведавшего контрразведкой, — при его личном участии были расстреляны 26 бакинских комиссаров; Никифорова Григория Григорьевича, эсера, лично командовавшего карательным отрядом при расстреле бакинских и асхабадских комиссаров...
Из подписавших этот справедливый приговор я хорошо знаю всех. Замечательные коммунисты, беззаветно преданные делу революции. Душевные парни, готовые в любую минуту помочь человеку оступившемуся, случайно или по недомыслию попавшему в тенета контрреволюции. Но они не знают пощады злобным, неисправным врагам! Со времени вынесения этого приговора минуло почти пять лет. Много воды с той поры утекло...
Возможно, иному читателю моих записок (спустя, скажем, полсотни лет) приговор покажется чрезмерно суровым. Да, приговор суров, но справедлив. Вспомните, уважаемые потомки, о мученической смерти Востросаблина. Остатки контрреволюционных банд, ушедшие в подполье, совершали неслыханные злодеяния: захватывая из засад партийных, советских, комсомольских работников, активистов, палачи подвергали их пыткам — вырезали звезды на теле, жгли на кострах, четвертовали. Чекисты не знали ни сна, ни отдыха, днем и ночью гремели перестрелки. В этих схватках погибали многие чекисты и работники уголовного розыска, были ранены Аракелов, Соколовский, Насредин Бабаджанов, Базаров, Ескин и другие замечательные защитники народной власти.
...Жаль нам было расставаться с Фрицем Яновичем Цирулем. Но ничего не поделаешь: приказ есть приказ. Ныне товарищ Цируль — начальник милиции Москвы и Московской губернии. Почетное повышение [32].
По мере того, как в руки чекистов и розыскников попадали активные участники мятежа, Верховный революционный трибунал Туркреспублики, трибуналы на местах выявляли меру виновности того или иного участника провалившегося контрреволюционного переворота. Позднее получили по заслугам генералы Гордеев и Павловский, поручик Курков, лично расстреливавший комиссаров, другие кровавые преступники.
Не ушел от наказания и Маслов. Тот самый Маслов, который, возглавив во время мятежа конный отряд, пытался обманом захватить здание уголовного розыска по улице Шахризябской, 1. Его тоже приговорили к расстрелу. Однако...
Уж коли я взял на себя самовольно обязанности «Нестора начала XX века», включу в свою летопись документ, опубликованный в газете «Известия» ТуркЦИКа от 26 июля 1919 года. Привожу документ с сокращениями.
ДЕЛО МАСЛОВА И ДРУГИХ
«Несколько дней назад Революционный трибунал рассмотрел еще одно дело по январскому мятежу.
На скамье подсудимых Маслов Константин, в прошлом милиционер... Он активно действовал в рядах белогвардейцев. Морально омерзительный тип, Маслов, запутавшись в связях с ярыми врагами, нашел потом пристанище у своих близких знакомых и тем самым потянул их за собой. В результате теперь перед судом предстали, кроме него, еще следующие лица сомнительной добропорядочности: Людмила Леонова (по бывшему мужу Ситняковская), Борис Иванов, Валерий Орлов, Ишан Ходжаев...»
Далее идет описание того, как Маслов во главе конного отряда мятежников пытался обмануть защитников уголовного розыска, знавших его как милиционера, и беспрепятственно ворваться в помещение угрозыска, чтобы истребить его защитников.
После подавления мятежа, сообщает газета, Маслов скрывался с помощью сидящих с ним на скамье подсудимых, которые знали о нем как об активном белогвардейце, но не сообщили органам Советской власти. С помощью Орлова он приобрел подложный просроченный паспорт на имя Власова. Другая сердобольная — Леонова, работавшая в старогородском отделении милиции, сделала продление этого паспорта задним числом. Бывший бай купец Ходжаев укрывал Маслова в своей пустующей даче. С помощью того же Орлова он проник в ряды Красной Армии под фамилией Власова и должен был выехать на Памир, но при попытке посетить тайно свою квартиру на улице Черняевской был опознан и задержан соседями.
...Обвинитель тов. Гриневич отказался от обвинения Иванова и Ходжаева, считая их вину недоказанной. В то же время тов. Гриневич подчеркнул, что Маслов по тяжести совершенного против Советской власти преступления заслуживает расстрела, но, учитывая его несовершеннолетие на день мятежа, просит учесть это...
После трехчасового заседания был оглашен приговор:
Маслов осужден к 10 годам с привлечением к общественным работам, Орлов к 5 годам, Леонова к 1 году с привлечением к труду. Ходжаев и Иванов, как социально вредные элементы, лишены прав на два года каждый.
Как видите, гипотетические мои читатели, Советская власть еще в те суровые годы, не имея еще уголовного кодекса, руководствовалась самыми гуманными принципами: несовершеннолетний преступник не может быть приговорен к смертной казни; человек, совершивший преступное деяние по неведению, не подлежит уголовному наказанию.
Примечателен и суд над Виктором Боттом, младшим братом адъютанта Осипова — Евгения Ботта. Как только из Коканда пришло сообщение о том, что Виктор Ботт в числе прочих мятежников захвачен в плен под Чимкентом, и, очевидно, скрывается под вымышленной фамилией, началась фильтрация пленных мятежников. Словесный портрет Виктора Ботта был весьма общ, скуден. И все же (между нами говоря, не без моей помощи), проверяя списки арестованных мятежников, работники угрозыска проявили смекалку и находчивость. Прежде всего, как я рекомендовал, отобрали из числа пленных двадцать человек, возраст коих совпадал с возрастом Ботта. Затем отсеяли небрюнетов, слишком высоких и чересчур низкорослых... И перед нами предстал предполагаемый Виктор Ботт. Пригласили трех свидетелей, знавших подозреваемого в лицо. Они подтвердили: он! Но сделано это было ловко. Свидетели опознавали Ботта в окно, когда он совершал положенную ему прогулку по двору. Ботт и не ведал, что его уже опознали, как говорят криминалисты, провели идентификацию.
И наконец — допрос.
— Ваше имя и фамилия?
— Александр Нестеров, — без запинки отвечает юный негодяй, которого уже много раз допрашивали и в Чимкенте, и в Ташкенте.
— Профессия?
— Был проводником товарных вагонов.
— В мятеже участвовали?
— О господи!.. Сколько можно одно и то же!.. Нет, нет... Не участвовал!
— Почему же тогда вас арестовали?
— По ошибке. Все бросились бежать, и я испугался, побежал. Меня и поймали.
— Отчего же так? — усмехнулся Аракелов, проводивший допрос. — Бежали преступники. Город не обезлюдел, значит, бежали только преступники.
— Я не преступник! — истерично взвизгнул Ботт-младший. — Я требую меня освободить, я!..
